- Пожалуй, прав ты, Козьмичев... Благословляю! Быстро поправь - и мне на подпись!
Дальше пошли будни. Опасения Лены снова и надолго оставаться одной, оказались пре-увеличением. Стало ясно, что длительные командировки - это привилегия особой касты, специальных корреспондентов. В подавляющем большинстве это были известные журналисты, вхожие в такие двери государственной и партийной власти, куда простым корреспондентам, к коим относился Владик, доступ был закрыт.
Глава 15
Лена
Вскоре после разговора с Севериновым Владик скрупулезно подсчитал соотношение по-зитивных и негативных комментариев Евгения Геннадьевича на рассказ о деде Трофиме. И обрадовался. Перевес был на стороне позитивных. Лена же отреагировала неожиданно - перефразировала строку из Крылова.
- Чем кумушек считать трудиться, не лучше ли куме к себе оборотиться, - выдала она. И тут же, поняв, что высказалась не очень корректно, добавила. - Конечно, мнению Северинова следует доверять. Но, не впадая в крайность. Сейчас ты попал под авторитет Шукшина. Потом начнешь подражать Северинову... Я себя никоим образом не ставлю с ним вровень, однако осмелюсь заметить, что диплом я писала по стилистике Аркадия Гайдара. И кое-что в том, что такое писательский стиль, поняла. А у тебя он явно высвечивается. Вот и не надо нам его терять.
Владик обратил внимание на то, как она сказала. не ему, а нам. Все время, пока дораба-тывал рассказ, он помнил об этом.
Показать доработанный рассказ Северинову Владик решился лишь после новогодних праздников. Назвал его "Рубикон, или томление духа". Евгению Геннадьевичу было, как всегда, некогда, и он предложил оставить рассказ на недельку. Так и вышло. На звонок Владика он, не тратя лишних слов, сказал, что ждет. Поехали вдвоем. Открыл сам Северинов.
- О, приветствую племя младое и незнакомое! Вы кто, прекрасная незнакомка?
- Жена моя, Лена. Кстати, преподаватель русского и литературы...
- Очень приятно! Наш брат! Я ведь тоже бывший учитель. Только истории.
Прошли в кабинет. Евгений Геннадьевич протянул рукопись с подколотым сверху лист-ком.
- Простите меня, ребята. Кофеем нас угощать некому. Жены дома нет. Все, что я хотел сказать, здесь. Единственное... Ну, что это за название? То, что оно точное, не спорю. Но цензура не пропустит. И правильно сделает - "еst modus in rebus - есть мера в вещах". Об этом, молодой человек, всегда помнить должно. Да, говорил я о тебе с Крайневым. Это декан факультета. Так, оказывается, вы не просто знакомы, а ты еще и семинар его посещаешь... Хвалю! О чем говорили, не скажу. Сообщу лишь, что он хочет тебя видеть в студентах. Но поблажки не обещает. Готовься. Лена, Вы ему спуску не давайте! Если будут вопросы по рассказу, звони.
Но вопросов не возникло. Как и с первым рассказом, замечания и предлагаемые правки били в точку. Оставалось лишь все это учесть, с чем Владик справился очень быстро. Теперь рассказ назывался просто - "Рубикон". Несмотря на предложение Лены дать рассказу отле-жаться, отвез его в редакцию "Литературного мира". Не терпелось вплотную заняться подго-товкой к вступительным экзаменам.
Летом Владик поступил на заочное отделение. Вступительные экзамены он сдал на от-лично. К тому времени в "Литературном мире" появился его второй рассказ. Владик был единственным на весь институт абитуриентом, печатавшимся в одном из ведущих литератур-ных журналов страны.
Первый год учебы сложился удачно - ему удалось сдать экзамены и зачеты за первый и второй курсы. За второй год учебы на заочном отделении была сдана отчетность по програм-мам третьего и четвертого. Эти годы были для него в полном смысле каторгой. Без поддержки Лены он бы не выдержал. Она заменила его во всем, что касалось дома. А он метался в замкнутом круге. работа - занятия дома - библиотека. Вечерами, читая учебную литературу и пытаясь не заснуть за столом, стоял на стуле на коленях. Лена помогала делать многие контрольные, особенно по лингвистике и литературе. В эту пору у него появился способ сбрасывать психологический стресс после сдачи очередного экзамена. Войдя в прихожую, он давал хороший пинок своему дорогому кожаному портфелю, подарку Лены на один из дней рождения. Лена обижалась, пока не поняла, что пинок символизирует не что иное, как пятерку на экзамене. Собственно, она другого и не ждала. Последнюю четверку он получил еще на первой сессии. Все остальные экзамены сдавались на отлично.
После того, как Владик перешел на пятый курс заочного отделения, профессор Крайнев предложил ему вернуться на четвертый курс, но уже дневного отделения Института. С точки зрения учебы и качества знаний, это было бы разумно. Но так совпало, что, решив покончить с заводской карьерой, Владик через своего однокурсника уже почти договорился о работе в журнале "Театральная сцена". Характер будущей работы его вполне устраивал. Что ни говори, театр и не отпускал, и был знаком. А главного редактора настолько устраивало театральное прошлое Владика, почти законченный Литературный институт и количество опубликованных рассказов, что тот был готов закрыть глаза на его беспартийность. Оставалось лишь дать согласие и написать заявление об увольнении с завода. Но, честно сказать, уже не только его, но и, как ни странно, Лену, готовую когда-то жить семьей на одну свою зарплату, смущала очень смешная, просто мизерная ставка младшего литературного сотруднику. Почти как у того рядового артиста, каким был Владик в Касинске. Идти на поклон к отцу и Маргарите Михай-ловне они не хотели. Те и так заваливали Павлика игрушками, одеждой и вообще заботились о нем.
Глава 16
БАМ! БАМ! БАМ!
С зарисовки о передовиках социалистического соревнования начался очередной этап в биографии Владика - этап приобщения к журналистике. Надо сказать, что сложность состояла не столько в обретении навыков написания текстов. К этому он был готов. Проблемы, если и были, то иного плана. Самым трудным было приучить себя писать не о том, о чем хочется, а о том, что пожелали иметь вышестоящие. К их числу относились Главный редактор,
заведующий отделом, редакционная коллегия, цензура и еще кто-то, находившийся много выше - в кабинете на Старой площади. Очень непросто было с обретением навыка быстрого письма, настойчивости и находчивости в добыче материала.
Время в этой круговерти не шло, а летело. Близилось окончание института. Пришла пора определяться с дальнейшим. Он все глубже осознавал, что работа в газете не только насыщает память богатейшим спектром наблюдений, фактов и впечатлений, но и накладывает на творческие порывы жесткие ограничения. Как же быть? Уйти в профессиональное писатель-ство? - Не проблема. Примеров тому среди его знакомых по Институту было немало. Но в своем большинстве они, не имеющие имени, а потому не востребованные издательствами, перебивались редкими гонорарами и случайными заработками. Для бессемейного человека такой образ жизни еще мог быть приемлемым. Хотя, честно говоря, он знал, что ему, сотруд-нику всесоюзной газеты с постоянной зарплатой и гонорарами за публикации, многие из таких знакомых бедолаг втайне завидуют.
Со временем его стали посылать в командировки по стране. Он побывал почти на всех знаменитых стройках. Их масштабы не могли не волновать и где-то даже восхищали. Но многое из того, что он видел и слышал, и то, какой материал и под каким углом приходилось давать газету, часто не совпадало, расходилось. Когда - больше, когда - меньше. Прежде всего, это касалось впечатлений о людях. Да, ему встречались и романтики, для которых участие в этом, как его высокопарно называли газеты и телевидение, а также некоторые писатели и поэты, великом преобразовании природы было потребностью души. В большинстве же людской контингент строек коммунизма состоял из тех, кого заманивали туда высокими заработками, абсолютно нереальными в обжитых районах страны. Были здесь демобилизован-ные солдаты, выросшие в маленьких городках, поселках и деревнях - им просто было нечего делать в родных местах. Встречал он и неудачников, пытавшихся хоть как-то поправить свою жизнь. Находили себе место жительства и бывшие заключенные... Вот и собиралась эта разношерстная публика там, где были не только большие деньги, но и такое снабжение продуктами питания и заграничными промтоварами, о котором средний житель страны мог только мечтать. Быт здесь уходил на второй, даже на третий план. Жилищные условия на многих всесоюзных стройках мало чем отличались от жизни в системе исправительно-трудовых лагерей.
