Иногда таксисты берут один тариф с пары, путешествующей вместе, и более высокий тариф — с двух незнакомых людей, едущих в один и тот же пункт назначения. Для подтверждения диагноза ценовой дискриминации необходимо доказать, что паре проще найти себе другой транспорт, чем незнакомым друг с другом людям. Возможно, люди, путешествующие вдвоем, более активны или, что более вероятно, из одного города и знают, какие у них есть возможности. С другой стороны, для опровержения диагноза ценовой дискриминации необходимо доказать, что обслуживать двух незнакомцев действительно дороже, чем пару. Здесь у меня нет аргументов, которые бы заставили меня чувствовать себя комфортно, но я их ищу.

И, наконец, еще раз: почему попкорн в кинотеатре стоит так дорого? Если это ценовая дискриминация, то откуда монопольная власть? Кинотеатры могут обладать небольшим количеством монопольной власти, по крайней мере, когда только в них показывают популярные кинопремьеры. Но это вряд ли относится к невероятной дороговизне попкорна[36]. Экономисты Луис Локей и Альваро Родригес недавно предложили гениальный ответ на этот извечный вопрос, и мне он кажется вполне правдоподобным. Люди ходят в кино группами. Любители попкорна часто приходят вместе с приятелями, которые не едят попкорн. Обычно говорят, что нельзя дискриминировать в цене любителей попкорна, не опасаясь, что они просто уйдут в другой кинотеатр. Ответ Локея-Родригеса заключается в том, что любители попкорна не могут уйти в другой кинотеатр, не расколов при этом свою группу. Если другой кинотеатр предлагает дешевый попкорн и высокие цены на билеты, то равнодушные к попкорну приятели внутри этой группы проголосуют за то, чтобы остаться. Локей и Родригес предложили всестороннее объяснение, показывающее, что, в соответствии с правдоподобными гипотезами о том, как происходит принятие решений в группе, владельцы кинотеатров обладают определенной монопольной властью над любителями попкорна, которые приходят вместе с приятелями, равнодушными к попкорну, и вполне могут использовать эту власть, повышая цену на попкорн.

Мне нравится эта история, но в ней есть какая-то недосказанность. В ней не говорится, почему любитель попкорна не может предложить сделку своим друзьям: давайте ходить в кинотеатры с дешевым попкорном, а я время от времени буду платить за ваши билеты.

Другие случаи обескураживают меня еще больше. Иногда в канадских ресторанах неподалеку от границы американскую валюту обменивают по завышенному курсу. Похоже на ценовую дискриминацию в пользу американцев. Но так ли это? Если так, то почему американцы более чувствительны к цене, чем канадцы? А если нет, каково тогда альтернативное объяснение? Американцы требуют меньше обслуживания, чем канадцы?

Диснейленд предлагает своим акционерам положенные скидки на билеты. Акционеры Диснейленда более чувствительны к цене, чем остальная публика?

В американских гостиницах цена за номер, как правило, не зависит от числа постояльцев. В британских гостиницах обычно устанавливается цена за одного постояльца независимо от того, сколько комнат он занимает. В каком случае имеет место ценовая дискриминация (если она вообще имеет место)? Что является источником монопольной власти, и что делает одну группу туристов более чувствительной к цене, чем другую? Если ценовой дискриминации нет, то в чем же причина дифференцированного ценообразования? И почему результат настолько радикально отличается в разных странах?

Было бы забавно обсудить эти вопросы с моим соседом в самолете. Но я решил дать ему поспать.

В X веке до н.э. царица Савская монополизировала поставки пряностей и благовоний в страны Средиземноморья. Когда израильский царь Соломон пригрозил вторжением на ее рынок, то, как рассказывается в книге Царств: «И пришла она в Иерусалим с весьма большим богатством: верблюды навьючены были благовониями и великим множеством золота и драгоценными камнями», в качестве прелюдии к заключению сделки. Двадцать восемь веков спустя первый современный экономист Адам Смит отмечал, что «Представители одного и того же вида торговли или ремесла редко собираются вместе даже для развлечений и веселья без того, чтобы их разговор не кончился заговором против публики или каким-либо соглашением о повышении цен».

Заговор, как и секс, — явление древнее и распространенное повсеместно. Неудивительно, что два таких популярных предприятия следуют друг за другом в тандеме.

На рынках секса и брака мужчины конкурируют друг с другом в борьбе за женщин, а женщины — за мужчин. Но мужчины соперничают иначе, чем женщины, отчасти потому, что мужчины более склонны к поиску сразу нескольких партнеров. Причины этой склонности, вероятно, уходят своими корнями отчасти в биологию (рассеивать свое семя как можно шире может быть здравой репродуктивной стратегией, если семя регенерируется каждый день, и сосредоточиться на одном партнере, если вы можете рожать немногим чаще, чем раз в год, также может быть здравой репродуктивной стратегией), а отчасти — в социальные условия. Существует, конечно, множество людей обоих полов, которые не следуют этой закономерности, но чаще всего это не так, ибо есть зерно истины в наблюдении, что «женщина пытается добиться только одного мужчины, который удовлетворит все ее потребности, в то время как мужчина пытается добиться каждой женщины, которая удовлетворит его единственную потребность»[37].

В тех обществах, где принята полигамия, практически всегда есть мужчины, которые берут себе нескольких жен, а не наоборот. Мужские особи, опьяненные тестостероном, могут вообразить себе, что их жизнь была бы лучше в таких обществах, но если бы их фантазии реализовались, большинство этих фантазеров было бы разочаровано. На каждого мужчину, имеющего четырех жен, приходятся трое, не имеющих ни одной жены вообще. Вы можете изменить законы о браке, но вы не можете отменить законов арифметики.

В мире, где каждый мужчина пытался бы добиться четырех женщин, конкуренция за женщин была бы очень острой. Даже те мужчины, что выйдут победителями, должны будут заплатить дорогую цену за свои победы. Женщинам повезет вдвойне: у них будет больше поклонников, и каждый из этих поклонников будет стараться выделиться из толпы, быть более внимательным и почтительным. Во время свиданий у женщины будет больше шансов выбрать именно тот ресторан и того мужчину, который с большей вероятностью осилит счет за ужин. Женатые мужчины, зная о том, что их жены легко смогут найти себе нового мужа, станут выполнять больше работы по дому[38].

Возможно, если бы полигамия были узаконена, большинство женщин или даже все по-прежнему настаивали бы на моногамности брака, и мы бы образовывали пары по большей части так же, как делаем это сегодня. Несмотря на это, мир был бы совершенно иным. Сегодня, когда мы с женой спорим о том, кто должен мыть посуду, наши силы примерно равны. А если бы полигамия была законной, то жена могла бы намекнуть мне, что подумывает оставить меня и выйти замуж за Алана и Синди с нижнего этажа — и в конечном итоге я бы отправился к мойке. Жены имели бы больше власти в решении всех больших и малых конфликтов, возникающих в браке: сколько детей иметь, в каком городе жить, кто готовит ужин, а также во время тихих вечеров перед телевизором — у кого в руках пульт дистанционного управления[39].

Мужчины в полигамном обществе похожи на торговцев пряностями и благовониями, постоянно оказывающих сопротивление посягательствам со стороны конкурентов. Торговцы соглашаются разделить территорию. Когда-то в давние времена то же самое делал весь мужской род. В соответствии с традициями и законом, мужчины могли соблюдать договор, достигнутый при тайном сговоре, о том, что каждый из них ограничит свое внимание всего одной женщиной. Такой договор будет постоянно нарушаться, но экономическая теория как раз это и предсказывает. На самом деле законы против полигамии представляют собой хрестоматийный пример теории картелей. Производители, изначально ведущие конкуренцию между собой, собираются вместе в заговоре против публики или, точнее, против своих клиентов. Они договариваются о том, что каждая фирма ограничит выпуск своей продукции, чтобы удержать цены на высоком уровне. Но высокая цена влечет за собой нарушение договоренности в том смысле, что каждая фирма стремится увеличить свой собственный выпуск, несмотря на оговоренные ограничения. В конце концов, картель рушится, если его не поддерживают с помощью санкций, но даже в этом случае нарушениям нет числа.