Их отношения переживали глубокий кризис, и они решили заняться терапией. За Питером закрепилась репутация плохого мальчишки, который все делает из рук вон плохо, а Марла вела себя как любящая, всепрощающая святая. «У меня все получается не так, как надо, — сказал Питер, — а Марла прощает меня. Я не хочу брать на себя ответственности ни за что, и она все берет на себя. В наших отношениях уже все определено: я-трудный, она–само совершенство. Меня это бесит».

Эта последняя фраза — «Меня это бесит» — была произнесена бесстрастным, спокойным голосом и сразу же разрушила идиллическую картину, словно подчеркнув признание того, что в их отношениях существует напряженность.

Если можно было бы количественно измерить проявление гнева среди супружеских пар, Марла и Питер были бы, наверное, в самом конце списка. Выше их в списке были бы «пилящие» друг друга супруги, далее следовали бы устраивающие шумные сцены, и во главе списка стояли бы те, кто порой доходит до рукоприкладства. Большинство моих клиентов находятся где–то в середине списка. Между ними порой вспыхивает враждебность, однако они выражают свой гнев словами и пассивной агрессией, но ни в коем случае не физически.

Мы еще обсудили в этой главе историю Питера и Марлы, а сейчас я хочу разобраться в том, какими способами супруги изливают свой гнев.

Случаи рукоприкладства в моей практике встречаются редко, поэтому каждый из них запоминается. Однажды утром в мой офис пришли Стефен и Оливия — супруги лет сорока. Они попросили назначить для них специальный сеанс. Стефен был очень сдержан, а Оливия бледна и выглядела так, словно потеряла рассудок. Я заметил отметину красного цвета на ее щеке. Они примерно минуту сидели в тишине, не говоря ни слова ни мне, ни друг другу. Когда я наконец спросил, что стряслось, Стефен начал описывать сцену их ссоры, случившейся накануне вечером. Оливия, по его мнению, сама спровоцировала ее.

«Речь шла о деньгах, — рассказал Стефен. — Я старался объяснить ей, как я стеснен материально в настоящий момент, и хотел, чтобы она поняла, что я долго этого давления не выдержу. — Он перевел дыхание и продолжал: — Я ей все это говорю и вдруг замечаю, что она стоит, скрестив на груди руки и смотрит на меня прищурившись. Я почувствовал, что начинаю выходить из себя. И тогда она сказала, что ей надоело слушать мое нытье про деньги и что это мои проблемы. Сам не знаю, как это получилось, но я после этих слов дал ей сильную пощечину. Она тоже меня ударила, и мы, как говорится, сошлись врукопашную. Она рвала волосы на мне и кусала меня. Я отвечал, как мог. Это было что–то страшное. Мы потеряли контроль над собой».

Стефен и Оливия за тринадцать лет совместной жизни не раз ссорились, но такое случилось впервые. Они сами были шокированы своей агрессивностью.

Для большинства пар такие взрывные эпизоды — редкость. Гораздо чаще встречается желчный критицизм, который и является слабым проявлением гнева. Именно так было с Элизабет и Фрэнком, парой, пришедшей ко мне в тот же день, но позднее. У них тоже вечером накануне произошла ссора, но конфронтация ограничилась взаимными обидными репликами. Спор возник по поводу плана постройки их нового дома. Элизабет наняла дизайнера по внутреннему интерьеру, чтобы проработать некоторые детали кухни. Она посчитала, что это ее прерогатива. Однако муж пришел в ярость, узнав, что она сделала это, предварительно не проконсультировавшись с ним. Причиной гнева были не деньги — они были достаточно состоятельными людьми. Его гнев был вызван тем, что его не поставили в известность.

Я хорошо запомнил рассказ Элизабет во время того сеанса, так как это был наглядный пример разрушительной силы критицизма. Объясняя мне, каково ей было выдержать критику своего мужа, она говорила: «Он излил на меня целый поток гнева. Когда он наконец остановился, я чувствовала себя униженной и раздавленной». Заметьте, он ее и пальцем не тронул, но психическое состояние Элизабет было таково, словно он ее поколотил. Он не давал ей пощечины, его орудием были ядовитые стрелы критицизма и враждебности. На под сознательном уровне Элизабет чувствовала то же самое, что и Оливия, точно такой же страх и отчаяние.

Бывает, что гнев трудно разглядеть, так как он маскируется депрессивным состоянием. Я около года работал с одной парой, Барбарой и Алленом. Аллен преподавал в вузе, а Барбара была домохозяйкой. Они пришли ко мне, потому что оба были обеспокоены хроническим депрессивным состоянием Барбары. Она за последние несколько лет стала какой–то инертной, потеряла интерес к сексу и даже, в некотором роде, чувствовала себя больной. Аллен на первом же сеансе откровенно признался, что ее депрессия привела к тому, что она перестала быть для него интересной. Но только через несколько недель он рассказал, что чуть было не завел на работе роман с молоденькой, привлекательной преподавательницей.

В один из дней у Барбары и Аллена наступил момент истины, расставившей все точки над «i». Когда до конца сеанса оставалось всего несколько минут, она, посмотрев на часы, сказала, что хочет сообщить что–то очень важное и волнующее ее. Барбара собралась с духом и начала говорить. При этом она смотрела на меня, избегая смотреть на Аллана. «На прошлой неделе я видела ужасный сон. Я должна его рассказать. Мне приснилось, что я пришла к вам на сеанс одна. И вы спросили меня, есть ли у меня на душе что–то сокровенное, чем бы я не хотела ни с кем делиться. И я сказала вам, что… я хочу убить Аллена. — Она перевела дыхание и продолжала: — Я проснулась в холодном поту. Я была напугана и сконфужена. Видит Бог, что это на самом деле не так! Я не хочу убивать Аллена! Я люблю его. Я не могу жить без него! Пожалуйста, помогите мне правильно объяснить этот сон!»

Барбаре во сне открылось то, о чем я уже и так догадывался: она в душе держала сильный гнев на Аллена и даже от себя скрывала этот гнев, но он, преломившись, нашел выход в ее депрессии. Ее гнев, таким образом, обратился внутрь ее самой, и, чтобы подавить его, она дорого заплатила: подавила в себе сексуальность, аппетит к вкусной пище, интерес к игре на пианино — в общем, все проявления жизненной энергии, которые она подсознательно считала угрожающими.

Проанализировав поведение Барбары, я пришел к выводу, что ее боязнь собственного гнева была обусловлена живущей в ней подсознательной ассоциативной связью между гневом и страхом одиночества. В детстве она была в семье «паинькой», в отличие от старшей сестры, которой были свойственны агрессивность и капризный характер. Старшую сестру частенько сурово наказывали за ее поведение, и Барбара, зная об этом, находилась в состоянии постоянного страха. Этот страх остался в ней навсегда, и когда она вышла замуж, то все то, что помогло ей адаптировать сознание в детстве, сыграло отрицательную роль в браке.

Эти истории проливают свет на одну закономерность. Гнев и злость играют деструктивную роль в отношениях, независимо от того, как они проявляются. Когда один из партнеров проявляет гнев, другой чувствует себя таким же обиженным и раздавленным, как после рукоприкладства. Это происходит вследствие того, что наш «старый» мозг не различает орудия, которыми наносятся удары, будь это кулаки или гневные тирады. Более того, подсознание устроено так, что сам нападающий спустя короткое время чувствует себя жертвой инцидента, так как на уровне глубокого подсознания его «старый» мозг воспринимает любое совершаемое действие как направленное внутрь себя. Поэтому так же, как и добро, проявленное по отношению к партнеру, подспудно воспринимается как направленное и на самого себя, так и злоба, обращенная вовне, возвращается внутрь человека. Делая плохо партнеру, мы делаем плохо себе. Ссоры чреваты тем, что после них полный мир в отношениях уже невозможен — возможны лишь «дипломатические переговоры». Доверительности уже не будет, так как не будет полной взаимной уверенности. «Старый» мозг построит прочные «оборонительные сооружения».