На протяжении 1976-го мы несколько раз возвращаемся к этой повести, продолжаем придумывать детали и эпизоды, новых героев, отдельные фразы, но не более того. Сюжет не складывается. Мы никак не найдем тот стержень, на который можно было бы нанизать уже придуманное, как шашлык нанизывают на шампур. Поэтому вместо настоящей работы мы конструируем (причем во всех подробностях) сюжет фантастического детектива, действие которого развивается на некоем острове в океане: масса трагических событий, тайны, загадки, многочисленные умертвия, в финале все действующие лица гибнут до последнего человека – подробнейшее расписание эпизодов, все готово для работы, осталось только сесть и писать, но авторы вместо того (а это уже ноябрь 1976) вдруг принимаются разрабатывать совсем новый сюжет, которого раньше и в замысле не было.
Это история нашего старого приятеля Максима, который со своим дружком голованом Щекном идет по мертвому городу несчастной планеты Надежда. В феврале 1977-го мы начинаем и единым духом (в один присест) заканчиваем черновик повести о Максиме и Щекне и тут же обнаруживаем, что у нас получилось нечто странное – нечто без начала и конца и даже без названия. Исполненные недоумения и недовольства собою, мы откладываем в сторону эту нежданную и нежеланную рукопись и возвращаемся к работе над сценариями.
(Забавно: тогда нам казалось, что мы ловко придумали «бешенство генных структур на Надежде», странную и страшную болезнь, когда ребенок за три года превращается в старика, – нам казалось это эффектной и оригинальной выдумкой. И только много лет спустя узнали мы о хорошо известном современной науке эффекте преждевременной старости – прогерии – и том, что сконструированные нами фантастические явления описаны еще в начале XX века под названием синдром Вернера. Воистину ничего нельзя придумать, все, что тобою придумано, либо существовало уже когда-то, либо будет существовать, либо существует сегодня, сейчас, но тебе неизвестно…)
Только в ноябре 1978 года возвращаемся мы к первому варианту – и, что характерно, сразу же начинаем писать черновик – видимо, количество перешло у нас наконец в качество, нам сделалось ясно, как строится сюжет (погоня за неуловимым Львом Абалкиным) и куда пристроить уже написанный кусок со Щекном на планете Надежда…
Понятно, что сюжет ЖВМ – это сюжет классического детектива. Детектива, у которого лишь в конце (как и полагается) все расставляется по своим местам, все предшествующие странности увязываются в жесткую и безукоризненно логичную цепочку, у которого по ходу повествования (и даже по его окончании) читатель должен самостоятельно конструировать те или иные варианты ответов на возникающие вопросы. У которого, наконец, трагический финал – хотя впоследствии разными комментаторами не раз подчеркивалось: нет никаких доказательств того, что руководитель КОМКОНа-2 Рудольф Сикорски, он же Странник, он же Экселенц, убил Льва Абалкина, он же Гурон, шифровальщик штаба группы флотов «Ц» Островной Империи. Стрелял – да, но убил ли? Неизвестно. Ведь в Абалкина попали лишь три пули из пистолета «герцог» двадцать шестого калибра. С одной стороны – «восьмизарядной верной смерти», как назовет это оружие начальник отдела КОМКОНа-2 Максим Каммерер, он же Мак Сим. С другой стороны, когда в самого Максима на Саракше попало семь пуль – он пережил это без необратимых последствий для здоровья…
О вопросах, которые щедро разбросаны по тексту ЖВМ и остаются неразгаданными до конца повести, – отдельно. В начале 90-х годов БНС свел их в некую систему из одиннадцати пунктов, и после этого около года они активно обсуждались группой «Людены». Ответы были найдены – по крайней мере, БНС заявил, что вполне удовлетворен работой, проделанной люденами. Правда, отметил: людены еще не подошли к главному, фундаментальному вопросу повести. На который, впрочем, они рано или поздно наткнутся…
О «списке одиннадцати вопросов» поговорим чуть ниже, а пока – о главном вопросе. Том самом, фундаментальном.
Поскольку мнение самого БНС так и неизвестно (по крайней мере, мне) – придется додумывать за мэтра. И, пожалуй, единственное, что приходит в голову мне, – то, что этот Главный вопрос звучит так: что делать, столкнувшись с «прогрессорством» чужих на Земле? Как вести себя, если есть хоть малейшее опасение, что перед нами – не жук в муравейнике, а хорек в курятнике?
Рудольф Сикорски на страницах ЖВМ отвечает на этот вопрос – нет нужды полностью приводить нужные цитаты. И логика его безупречна – логика руководителя КОМКОНа-2, организации, отвечающей за безопасность земной цивилизации в целом. «Нам одного не простят: если мы недооценили опасность. И если в нашем доме вдруг завоняло серой, мы просто не имеем права пускаться в рассуждения о молекулярных флуктуациях – мы обязаны предположить, что где-то рядом объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры, вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах…»
Но в своих делах Экселенц как минимум непоследователен. Исходя из этой логики, саркофаг с «зародышами» следовало бы уничтожить непосредственно после обнаружения группой Следопытов Бориса Фокина. Потому что «серой» завоняло сразу. Разве из «саркофага» с человеческими зародышами, заложенного «неведомыми чудовищами» (так впоследствии сами авторы ЖВМ квалифицируют конструкторов саркофага, видимо – не будучи уверены, что это Странники), мог доноситься какой-то иной запах? Сера, конечно, со временем выветривается, но это – обычная сера. А тут речь явно шла о сере необычной… Но даже если отбросить незамедлительное уничтожение «саркофага» как слишком поспешное действие, – что мешало Экселенцу позднее, когда серой стало вонять все явственнее и явственнее, принять меры – а не отстраненно наблюдать за развитием событий? Оно конечно, в ЖВМ описывается некий «тупик», в который уперлись на Тагоре, где, найдя аналог саркофага, тут же его уничтожили, и делается вывод о том, что этот «тупик» мог оказаться следствием данных необратимых действий. Но «после того» вовсе не значит «вследствие того» – Экселенцу ли этого не знать?
На самом деле ответ на вопрос «что делать» вовсе не прост. То, что «саркофаг» – творение чужой цивилизации, – очевидно. То, что эта чужая цивилизация программировала создание простых наблюдателей в будущем Земли, – крайне маловероятно. Значит, программировались разведчики. Квартирьеры. Специалисты по активному воздействию. Какое именно воздействие программировалось – можно гадать, но нужно ли? Ведь логика конструкторов «саркофага» в любом случае иная, чем у землян. Значит, единственный выход – не допустить развития чужого Эксперимента до, возможно, необратимой стадии. Когда не поможет даже промышленное производство святой воды…
Есть, однако, и противоположные соображения – вытекающие из того же исходного посыла о чужих «прогрессорах». Ну, уничтожим «саркофаг», а что дальше? С одной стороны, если Странники хотят вреда землянам (или хотят «творить добро как они его понимают», что еще хуже) и при этом они не полные идиоты – вряд ли они не предусмотрели бы такой вариант. И не позаботились бы о «подстраховке». С другой стороны, что это за «прогрессоры» и чуть ли будущие диверсанты, судьба которых их создателями изначально поставлена в полную зависимость от землян – без их помощи они даже на свет появиться не могут. Так ли «программируют» тех, кто должен работать против Земли?
Знаменитый финал ЖВМ, кажется, свидетельствует в пользу первой системы аргументов. Но, может быть, это только кажется? Тем более что в «Волны гасят ветер» Леонид Горбовский (в знаменитой беседе в Краславе, лакуны в записи которой впоследствии должен заполнить Тойво Глумов) высказывается однозначно: если Странники – сверхцивилизация, то неужели они не могли бы провести любую «спецоперацию» против Земли так, чтобы земляне этого даже не заметили?
Комментарий БНС:
Черновик мы закончили 7 марта 1979 года, решительно преодолев два возникших к концу этой работы препятствия. Во-первых, мы довольно долго не могли выбрать финал. Вариант гибели Льва Абалкина был трагичен, эффектен, но достаточно очевиден и даже банален. Вариант, когда Максиму удается-таки спасти Абалкина от смерти, имел свои достоинства, но и свои недостатки тоже, и мы колебались, не в силах сделать окончательный выбор, все время, по ходу работы, перестраивая сюжет таким образом, чтобы можно было в любой момент использовать ту или иную концовку. Когда все возможности маневрирования оказались исчерпаны, мы вспомнили Ильфа и Петрова. Были заготовлены два клочка бумаги, на одном написано было, как сейчас помню, «живой», на другом – «нет». Клочки брошены были в шапку АН, и мама наша твердой рукою извлекла «нет». Судьба концовки и Льва Абалкина оказалась решена.
