Я пробыл здесь с моим семейством летние месяцы, расположись в нескольких наемных поселянских домишках, если и не слишком удобно, то все же сносно и довольно спокойно, даже, можно сказать, приятно, за исключением тех периодов времени, когда, как обыкновенно на возвышенностях, наступает дурная погода, с холодами, сыростью, продолжительными дождями, что иногда очень надоедало; но такие периоды летом не избе ясны во всех гористых местах края. Надобно или переносить их, вооружившись терпением, или задыхаться в Тифлисе от жару.
Поселение Приют было тогда окружено лесом на близком расстоянии, а настоящий приют, где предназначалась резиденция главнокомандующего, находился совсем в лесу, местами дремучем, возле большой дороги, ведущей в Манглис, и все постройки тонули в зелени густой, тенистой рощи. Проезжая дорога, на пространстве многих верст, шла в виде прекрасной аллеи, окаймленной с обеих сторон высокими зелеными стенами старых, ветвистых деревьев. Несколько лет после того, когда я подъезжал к Приюту, я просто не узнал этой местности: вместо аллеи в лесу, — широкая, пустынная дорога расстилалась в какой-то степи, а лес виднелся по бокам издали, чуть ли не на горизонте. Все кругом было вырублено.
Как часто, смотря на подобные вопиющие порубки, припоминалось мне чрезвычайно удачное, остроумное словцо бывшего министра финансов графа Канкрина. На одном из экзаменов в лесном институте преподаватель спросил экзаменовавшегося ученика:
— Какие водятся в лесах истребители, самые вредные для леса?
— Хоботоносец и древоед, — отвечал ученик.
— Нет, — заметил присутствовавший на экзамене граф Канкрин, — совсем не так: самые вредные истребители леса вовсе не хоботоносец и не древоед, а топороносец и хлебоед.
По несчастью, сказано совершенно верно.
Возле развалин дома, служившего некогда жилищем главнокомандующего Нейдгардта, а потом обращенного в казарму, в глубине рощи, в маленьком домике из двух комнат, проживал грузинский помещик князь Тулаев, пожилой холостяк. Вероятно, скучая в своем уединенном одиночестве, он был очень доволен нашим переездом в его соседство, всякий вечер приходил к нам, по вечерам играл со мною в преферанс и часто приглашал нас к себе в рощу обедать. Обеды конечно готовились моими поварами, из привозимых моих же припасов, а Тулаев отчасти угощал вином из своей деревни. Мы там в хорошую погоду с удовольствием проводили иногда почти целые дни; обедали на чистом воздухе, под тенью вековых чинар и орехов, гуляли в лесу, пили чай и возвращались домой поздно вечером, всегда почти пешком. У нас постоянно были гости из Тифлиса, Коджор, также чиновники, офицеры по делам, знакомые, ехавшие в Манглис и оттуда, заезжавшие по дороге к нам отдохнуть и рассказать новости.
Все они в те дни отправлялись с нами обедать в лес, и время проходило очень оживленно. У Тулаева бывали и свои гости, приятели-туземцы из города и деревни; их было немного, всего два, грузины, один дворянин Чичиков и другой, называвшийся храбрым поручиком — фамилии не припомню — очень забавные люди, увеселявшие нас рассказами разных занимательных событии из жизни старой и современной Грузии. Оба они были неженаты и далеко не молоды. Особенно курьезно отличался в разговорах храбрый поручик, неглупый старичок, с приправой замечательного туземного юмора. Его однажды кто-то из нашего общества спросил, почему он до сих пор не женился? Храбрый поручик поведал нам, с глубоким вздохом, грустную причину этого обстоятельства.
— Вот, если б теперь было такое время, как при наших царях, то я давно бы уж женился. Я бы тогда купил своей жене чадру за шесть абазов, а она и носила бы ее шесть годов. А теперь, если я только женюсь, она сейчас скажет: дай мне башмак, дай мне клок, дай мне шляпка! — Я скажу: на что башмак? На что шляпка? А она скажет: у Тамамшевой есть башмак, у Орбелиановой есть шляпка, у Тумановой есть клок! Давай мне шляпка, давай мне клок! — А я где возьму деньги на шляпка и клок? Лучше не надо жены.
Вероятно по топ же причине и Тулаев не женился, хотя средства к жизни у него должны бы быть порядочные. Он имел 1800 десятин хорошей земли под лесом и с сотню душ крестьян. С таким состоянием в России всегда можно проживать без нужды. По здесь не Россия, а Грузия; здесь попадаются помещики и побогаче Тулаева, которые живут немного чем лучше своих буйволов, пребывающих в затхлых буйлятниках. Тулаев жил в своем домике, хозяйственно обставленном, но скудно и грязно. Он жаловался на плохие дела, объясняя их тем, что лес дает мало, а крестьяне и того меньше. Раза три-четыре в год, по большим праздникам, к нему приходят из деревни несколько мужиков с поздравлением, приносят ему пару или две кур, иногда и барана, а господин должен их за это угостить многими тунгами вина: мужики выпьют вино, и тут же зажарят или сварят своих кур с бараном, съедят их и уйдут назад в деревню. Тем почти и ограничивались отношения помещика с его крестьянами.
В августе месяце стали ходить слухи, что в окрестностях Приюта завелась шайка разбойников, которые сильно пошаливают: зарезали духанщика, бесцеремонно разъезжают по почтовой дороге, тут же останавливаются на роздых в ожидании добычи, спокойно пасут своих лошадей, стреляют по проезжающим и все это днем, в виду казачьего поста и большой деревни военного поселения. По свидетельству местных жителей, подобных проказ не водилось в здешней окружности со времени вступления русских войск в Грузию.
Однажды, мы только что встали от обеда, часу в пятом, как услышали отчаянный вопль, и к нам во двор прибежал татарин, в изорванной одежде, весь в крови, с криками: «кардаш! кардаш!» что значит по-татарски брат. Он так задыхался, что едва мог говорить; однако мы кое-как поняли, что он со своим братом муллой возвращался в кочевку из Тифлиса, куда они водили на продажу скот; недалеко от Приюта на них напали восемь человек разбойников, ограбили их, забрали деньги, лошадей, брата застрелили, а его самого схватили, завязали глаза и потащили в овраг вместе с телом брата. Водили его долго, потом стали рассуждать, что с ним делать и куда им теперь идти; а татарин тем временем сдернул платок с глаз и потихоньку от них удрал. Они кинулись его догонять, но по оврагам, трущобам, за камнями, лесом, потеряли из виду, и татарину удалось добраться до Приюта.
В тот самый день у нас кстати обедали Тулаев и участковый заседатель князь Аргутинский, приехавший ко мне по делу, с десятком конных чапаров. Мой сын сейчас же всех их посадил на лошадей и, взяв еще с поста трех казаков, отправился на розыск по указаниям татарина. Этот последний, совсем еще растерянный, повел их не на место убийства, а в лес, откуда ушел, под конец спутался и никак ничего, не мог найти. Между тем смерклось, и, так как разъезжать в темноте наобум, по кручам, обрывам, непроходимому лесу, не привело бы ни к чему путному, они решили отложить поиски до следующего дня. Однако же на возвратном пути они напали на след: потоптанную лошадьми траву и на ней резкую полосу, по которой тащили мертвое тело. След привел к окраине глубокого оврага, куда ночью спускаться было невозможно без риска сломать себе головы, свалиться в пропасть и поломать лошадям ноги о пни и корни деревьев. Здесь же нашли папаху убитого, и должны были этим ограничиться.
На другой день поиски возобновились, но разбойников не настигли; а на дне глубокого оврага, в грязи, нашли труп убитого муллы. Поселяне перенесли его в приютскую казарму. На груди его, под чохой, хранилась книжка с выписками из корана и девять рублей денег, уцелевших от разбойничьих рук, захвативших у него двести рублей, вырученных за продажу скота. Тем дело и кончилось. — впрочем только с разбойниками, а с их потерпевшими жертвами, напротив, только с этого началось. Пошло следствие, приехал заседатель, задержал убитого и живого, наводил справки, ожидал прибытия лекаря для медицинского освидетельствования: лекарь не приехал. Наконец, через неделю, заседатель взял с родственников пострадавших татар посильную подачку и отпустил обоих братьев, — убитого полуистлевшего и живого полумертвого. Любопытно то, что заседатель нашел что взять даже с человека, уже ограбленного разбойниками. Надо полагать, что, если бы человек, имевший дело с заседателем, попался к разбойникам, едва ли они нашли бы у него что-нибудь кроме собственной кожи. Разбойники, убившие муллу, в ту же ночь украли у Тулаева из конюшни две лошади. Значит, отдохнув поблизости в лесу, они преспокойно вернулись снова на прежнюю почтовую дорогу за новыми заработками.
