Пред очами короля несколько особей из казачьего войска еле стояли на ногах, и даже слово «мама» не могли произнести! Фридрих, обращаясь к своей свите, с глубоким огорчением сказал:
— Господа! Посмотрите, с какой сволочью мне приходится воевать!
Теперь, глядя на новоявленное проявление казачьего духа, Мурзик тихо млел от коньяка и смеха. Но, понимая всю серьезность жизненной ситуации, возникшей в данный момент, веселья своего сильно не показывал.
Петро, допев песню, присосался к фляжке. Глотнув, как следует, из горлышка, онпротянул ее грузину со словами:
— На, Кот, тут есть еще немного…
— Вы позволите? — вежливо спросил Мурзик, посмотрев вверх.
— Да, — ответили оттуда, — только сначала медленно положи на дно траншеи автомат.
Мурзик выполнил приказание и, забрав у замершего от неожиданности Петро фляжку, дососал остававшиеся в ней капли коньяка. Москалюк с Нечипурло сидели молча и даже не делали попыток посмотреть вверх. Оттуда донеслось:
— Мы думали, что укропы, ввиду очередного срыва мобилизации, загнали на передовые позиции какой-нибудь оперный театр. Плюс — парочку грузинов туда добавили. Так сказать — для обновления репертуара.
— Нет, — гордо ответил Мурзик. — Грузин здесь один. И это я!
— Наемник, что ли? — спросили без удивления.
— Был, — кратко ответил грузин.
— Ну, тогда вылазь на свет божий первым. И не дыши на нас. А то еще сами окосеем…
Мурзик выпрыгнул из окопа, встал на бруствере и профессионально сложил руки за головой. Его тут же обыскал тот ополченец, который был в камуфляже. Казак, держа шашку между ног как кобылу, водил автоматом из стороны в сторону и изображал кипучую военную деятельность.
Следующим вылез Нечипурло. Для него, в отличие от видавшего виды грузина, сдача в плен происходила впервые (если не считать задержания его органами внутренних дел годом ранее), и потому он мельтешил, нарочито подставляя ополченцам при обыске нужную в данный момент часть своего тела (чтобы им было удобнее).
— Да не суетись ты! — прикрикнул на него боец в камуфляже. — Стой ровно. А то — как проститутка перед клиентами.
Нечипурло застыл.
После того как был обыскан Петро, ополченец в камуфляже сложил отобранные у пленных документы в пачку и засунул их себе в карман. Спрыгнув в окоп, он собрал оружие, вылез и сказал:
— Так. В колонну по одному, шагом марш!
— А нас не пристрелят сзади? — поинтересовался Петро.
— Кто? — удивился ополченец. — Ваш батальон в полном составе драпанул вглубь позиций еще в самом начале артподготовки. Побросали все оружие. Короче — как обычно. Вы только по городам можете из пушек палить. А как в самих полетят снаряды — тикаете дальше, чем в бинокль видно… Ничего, в этот раз далеко не убегут. В трех километрах дальше уже позиции армии Донецкой Народной Республики.
— А как же батальон территориальной обороны «Бердичев», который стоял за нами?
— Ты думаешь, они лучше вас? Зря. Драпанули с посвистом первого снаряда. Получать по кумполу — не своим в спины стрелять. Разные вещи…
Они пошли гуськом в сторону небольшого поселка, видневшегося вдали. По полю сновали вооруженные люди, одетые в самую разную одежду. Кое-где двигались такие же вереницы бойцов правительственных войск, захваченных в плен. Лица их, в-основном, никакой печали не выражали, а наоборот — были полны радостным облегчением, связанным с окончанием военных действий, которое наступило для них этим утром. Петро вспомнились слова одного из волгоградцев, подшутивших с его задом в Турции, о том, что любая война на Украине будет созвучна с кинофильмом «Свадьба в Малиновке». Он немного подумал над этим и пришел к выводу, что утверждение москалей соответствует истине.
Подтверждение этой мысли Петро получил из разговора конвоиров, шедших сзади. Ополченец, одетый в камуфляж, говорил казаку:
— Павлик! Ну сколько можно таскаться с этой древней саблей? Выбрось ты ее от греха подальше. Тебе не надоело об нее спотыкаться? Когда-нибудь ногу сломаешь, ей-богу!
— Нет! — отвечал казак. — Это не сабля, а шашка! Надо понимать разницу… Еще мой дед рубил ею головы всякой нерусской сволочи! Она всегда воевала за Россию. И сейчас пришла ее пора! Я скорее сдохну, чем брошу ее!
— Ну и спотыкайся дальше, — продолжал боец в камуфляже. — Разобьешь себе башку, а сабля, то есть, прости — шашка, воткнется тебе же в зад.
— Не-ет! — не соглашался боец. — Эта шашка своих не сечет!
Ополченец в камуфляже, по всей видимости, более опытный в житейских делах, убеждал:
— Сечет, не сечет — дело десятое. А вот в задницу, бывает, втыкается все подряд, не разбирая, свой ты или чужой. Ненароком споткнешься и будешь потом ходить с саблей в жопе. До смерти…
— К шашке это не относится, — утверждал казак, придерживая предмет спора рукой и зачем-то оглядываясь назад.
На поселковой площади собрали всех пленных, захваченных в ходе недавней операции, произведенной силами народного ополчения Луганской и Донецкой республик. Операция впервые проводилась согласованно, поэтому пленных было много. Батальон правительственных войск, в котором служили ранее Петро с Мурзиком, стоял как раз на стыке позиций армий ДНР и ЛНР.
Как известно из исторического опыта человечества, в любой (а тем более — гражданской) войне правых и неправых не бывает. Потому что мир не состоит из черного и белого цветов. Как, впрочем, и из красного и белого; черного и сиреневого; синего и зеленого: — ну, и так далее, в том же духе… И в этот тяжелый жизненный час Петро осознал, что на площади шахтерского поселка он присутствует зря. Это не означало, что находиться в роли говновоза на улицах какого-нибудь немецкого городка было бы лучше, но проталкивать украинский язык автоматом туда, где он был абсолютно ненужен, явно не следовало.
Пленных (их оказалось около сотни) построили в две шеренги. Перед строем появилась группа ополченцев, которая стала разбираться с документами. И тут в груди Москалюка похолодело. Одним из ополченцев был Сергей! Тот самый каверзник, благодаря которому американская символика оставила на заднице Петро столь неизгладимый след!
Петро знал, что воинские части сепаратистов хорошо организованы и сформированы благодаря опыту бывших военнослужащих российской армии. Многие из них, уйдя в отставку в сорокапятилетнем возрасте, неуверенно чувствовали себя в роли гражданских лиц. И потому ринулись в Донбасс. Так сказать — из чувства солидарности с русскоязычным населением. И их можно было понять. Пенсия — есть! Дети уже взрослые. Квартиры от государства получены. Почему бы не продолжить делать то, чему ты хорошо обучен? Ведь большую часть своей сознательной жизни они занимались именно этим. А в России армия всегда была армией, в отличие от Украины, где все, связанное с военным ведомством, рассматривалось чиновниками как воровская кормушка. Ибо — зачем Украине армия, если воевать не с кем? Россия не лезет. А Соединенные Штаты и так делают на Украине все, что хотят…
Кроме того — Петро знал, что в частях ополченцев находится довольно значительное количество добровольцев, прибывших из многих стран мира. Как правило — молодых людей. Кто-то пришел воевать с новой властью Украины (которую считали откровенно фашистской), а кому-то просто не сиделось дома. И Сергей, похоже, был одним из них!
Петро вспомнил, что даже фамилия Сергея ему неизвестна. Покопавшись более основательно в памяти, Москалюк понял, что не знал ее никогда. Да и не в фамилии было дело. А дело было прежде всего в том, что этот человек владел тайной, от которой теперь зависела жизнь сдавшегося в плен Петро…
Сергей (по всей видимости, он был у ополченцев неким начальником), держа в руках пачку документов, листал страницы военных билетов и называл фамилии. Пленные отвечали коротким криком: «Я»! Вдруг в стопке официальных бумаг оказался какой-то белый листок. Сергей развернул бумагу и с удивлением уставился в нее взглядом. Даже с такого приличного расстояния Петро узнал в этом листке фотографию своего зада. Он понял, что Мурзик не выбросил ее, а заботливо вложил в свои документы, и теперь это «сокровище» досталось ополченцам. Сердце Москалюка обдало чудовищным холодом. Эта стужа была гораздо ужасней космического мороза, пожиравшего пламя звезд. Никакой абсолютный ноль не мог сравниться с тем куском льда, который возник в груди у Петро и заставил его пошатнуться в строю.
