На фотографиях Бежан заметил силуэт, повторяющийся дважды: мужчина, сначала одетый в пальто с поднятым воротником и в шляпе, а потом — мужчина в берете, очках и шарфе, тщательно завязанном вокруг шеи.

— Разве это не один и тот же человек, только изменивший свой облик? — Бежан размышлял вслух, показывая снимки Зентаре. — С такой работой надо кончать! Ведь это из-за них мы опять в тупике! Не обратить внимания на такую деталь!

На этот раз руководителю оперативной группы досталось от Зентары как никогда. Он слушал молча, даже не пытаясь защищать своих подчиненных. Да и что тут объяснять? Трудные условия? И не в таких приходилось работать. Значит, кто-то оплошал, так же, как и в кафе.

Бежан, молча наблюдавший за разносом, который устроил Зентара оперативникам, лихорадочно обдумывал, как можно исправить положение. Где та нить, которая приведет к Х-56? Что из того, что Кон навел их на «почтовые ящики», если до сих пор неизвестно, кто и когда доставляет туда материалы, как агенты работают, в какой очередности и через какие промежутки времени? Сколько их? Могут пройти месяцы, прежде чем это удастся установить, следя за Коном. Есть ли другой путь, более быстрый? Как узнать, кто Х-56? Скорее всего, Кон забрал материал из «почтового ящика», значит, не он был инициатором контакта, а агент. Что заставило его сделать это? Сигналом тревоги, видимо, стала смерть Вольского. Вольский погиб восемнадцатого октября. Девятнадцатого Мики появился в кафе. А что стало поводом для контакта на этот раз? Видимо, то, что занялись проверкой командировок за последний квартал, ответил он сам себе. А если так, то версия о том, что Х-56 — человек из Управления, имеет право на существование. Об этом свидетельствует и смерть Видзского. Он погиб потому, что обнаружил нечто, что представляло угрозу для агента. Заметить это мог только кто-то из сотрудников. Лишь человек, работающий с Видзским, мог установить, когда он будет на Новогродской. В Управлении же — это было ясно из рассказа Эвы — работал человек, распускавший слухи о том, что Гонтарского, Язвиньского и Станиша вот-вот должны арестовать. А если так... значит, наблюдение за сотрудниками должно было привести одного из оперативников, идущего следом за «подопечным», к телефонной будке... Как же я об этом не подумал, обругал себя Бежан...

— Слушай, Бронек, — обратился он к Зентаре, — сейчас все выяснится. Нужно только просмотреть донесения о наблюдениях. Кто-то из сотрудников Управления наверняка был там... Все очень просто.

Однако все оказалось сложнее. Покора, отвечавший за этот участок работы, принес целую гору отчетов и рапортов, но, как выяснилось, он не организовал наблюдения за всеми сотрудниками. Среди «подопечных» не было начальника отдела кадров Кемпиньского, заместителя директора Альберта Зыбельта и двух инженеров-электронщиков.

— Почему вы исключили именно их?

— Как почему? И кадровик, и заместитель директора — люди надежные, заслуженные. А эти два инженера — самые старые работники Управления. Из характеристик, данных им Кемпиньским и Зыбельтом, видно, что это безупречные и самоотверженные люди.

— Чеся Кобельская, — буркнул Бежан, — послушать тебя, так тоже — безупречный человек. А ведь никто, кроме нее, не мог выдать меня Валю!

— Успокойся, Юрек, — остановил его Зентара. — Может быть, этот недосмотр не имеет никакого значения. Давайте сначала проверим вчерашние маршруты всех, за кем велось наблюдение.

Они проверили все донесения. Ни один из следов не вел на Охоту.

— И что теперь? — посмотрели они на побледневшего Покору.

На этот раз Зентара вышел из себя. Его громовой голос доносился сквозь плотно обитую дверь до секретариата.

Бежан молчал, расстроенный своей неудачей. Еще одна оборванная нить. Наблюдение за этими, исключенными из списка, людьми могло дать результаты только при очередном сигнале тревоги. А как его вызвать? Надо было снова организовать нечто вроде проверки командировок. Может, командировки — это и есть верный путь?

Из пачки документов Бежан выбрал несколько — поездки за двадцать шестое и двадцать седьмое сентября. Разложив на столе карты железнодорожных и автомобильных дорог, он проверял маршруты, расстояния, часы отъезда и приезда.

Он хотел установить, мог ли кто-нибудь из сотрудников, бывших в отъезде в эти дни, свернуть со своей трассы так, чтобы в часы приема оказаться в тюрьме, где отбывал наказание Зелиньский, а потом вернуться в Варшаву в срок, указанный в командировке.

Бежан проверил три поездки и отложил документы. Это было не то. Взялся за четвертую. К бумагам был подколот путевой лист, выданный на личную автомашину «фольксваген». Маршрут: Варшава — Лодзь. Он посмотрел показания спидометра — до поездки и после. Пятьсот километров. А трасса Лодзь — Варшава (и туда и обратно) не может превышать двухсот шестидесяти километров. Откуда же взялись лишние двести? Майор подсчитал расстояние от Лодзи до тюрьмы. Ровно сто километров в одну сторону. И назад в Лодзь — тоже сто. Неужели то, что он искал? Почему же бухгалтерия оплатила эту командировку? Просто не проверили, ответил он сам себе. Приняли не глядя. Как же можно не верить человеку на такой должности!

Бежан повеселел. Вызвал Врону.

— Возьми машину, поезжай и проверь каждую мелочь, — приказал ему Бежан, вручая бумаги, касающиеся поездок. — И пришли мне сейчас же двух лучших оперативников. Только действительно самых лучших! Работа будет ювелирная. — Он хлопнул Врону по плечу.

Через полчаса он уже обсуждал с оперативниками их задачи.

— Работа, конечно, трудная, — подчеркнул он, — но если справитесь, можете считать, что награды и повышения у вас в кармане.

На этот раз Бежан поехал в Верхославицы повидаться с Гонтарским. Может быть, он припомнит детали, касающиеся пропажи документов, случившейся около двух лет назад. Украл их Вольский, в этом не было никаких сомнений. Но была ли это всего лишь месть Гонтарскому, пришедшему на его место, или выполнение шпионского здания? Если он был агентом разведки, то наверняка действовал не в одиночку. И, уходя из Центра, мог оставить «кукушкино яйцо» — своего человека, который сейчас, во время важного испытания, может активизироваться. Центр хорошо охраняется снаружи, Бежан был уверен в этом. А изнутри? Если человек, которого считают своим...

Сомнения разрешились неожиданно быстро. Гонтарский сказал, что исчезнувшие чертежи представляли собой фрагмент небольшого изобретения, точнее, рационализаторского предложения.

— Исчезновение этих чертежей в тот момент, когда я принимал Центр, — объяснил директор, — должно было показать всем, что именно будет здесь при моем руководстве. Это был аргумент против меня. «Видите, — подчеркивал Вольский в заявлениях в вышестоящие органы, — при мне ничего подобного не было». Следствием этих жалоб, подписанных и анонимных, было то, что комиссии к нам ехали одна за другой, и первое время я только и занимался объяснениями. Как и сейчас, — добавил он с горечью. — Как будто это я... — И замолчал. Гонтарский явно постарел за это время.

— Не надо так нервничать, товарищ директор, — утешал его Бежан. — Мы уже знаем, кто устроил взрыв и выкрал чертежи. Теперь я только хотел бы установить, не оставил ли Вольский в Центре своего человека. Ведь срок испытаний будет вот-вот назначен.

— Когда?

— Точно еще не знаю. Решение будет принято в ближайшие дни. Но вы не ответили на мой вопрос.

— «Наследник» Вольского? Нет, вряд ли. Я могу ручаться за людей, с которыми работаю. Приняв руководство, я сменил часть администрации. Нет, сейчас это невозможно, — повторил он, покачав головой.

— Еще один вопрос. Вы случайно не знаете, кто из Управления покровительствовал Вольскому?

Гонтарский задумался.

— Он был в дружеских отношениях с начальником отдела кадров Кемпиньским. Тот до сих пор зол на меня из-за Вольского.

«Вот почему Кемпиньский так плохо отозвался о Гонтарском», — подумал Бежан, спускаясь по лестнице. Внизу на него наткнулся Язвиньский.