Лифт приходит, и пассажиры набиваются в него толпой. Сирхан оказывается зажатым в одном углу между пузырем светских смешков и клубом ароматического дыма, испущенным несуразной формы сигаретным мундштуком слоновой кости, и лифт взмывает на шестьдесят метров вверх, к смотровой площадке наверху Атомиума. Это десятиметровый металлический шар, соединенный спиральными лестницами и эскалаторами с четырьмя другими сферами, своими соседями по гигантской объемно-центрированной кубической ячейке, и когда-то она была центральным предметом экспозиции Мировой Ярмарки-1958. В отличие от большей части остального Брюсселя, Атомиум состоит из исходных атомов — из оригинального сплава, прокатанного и формованного еще в докосмическую эпоху — и он был за баснословную цену отправлен на Сатурн целиком. Лифт останавливается с легким толчком. «Ох, вы же меня простите?» — пищит одна из любительниц веселья, не удержавшись на ногах и опираясь на Сирхана.

Он моргает, краем глаза заметив ее черную копну волос и искусно наведенный вокруг глаз хроматофорный макияж. «Не за что». Где-то на фоне его сознания кошка нудит о незаинтересованности членов команды Выездного Цирка в кошачьих попытках декомпилировать их инопланетного попутчика, Слизня, и Сирхан чувствует отчаянное стремление понять, что же там происходило. Здесь есть ключ к пониманию страстей и слабостей его почти-матери, он чувствует, что в грядущем это окажется важным — и как же бессовестно его отвлекают!

Он обходит стороной стайку расфуфыренных девочек и спускается на первую палубу в нижней половинке сферы. Официант, успокаивающий взгляд своей человекоподобностью, подает ему фруктовый коктейль, и Сирхан идет к ряду треугольных окон, за которыми открывается вид на Американский Павильон и Деревню Мира. Металлические стены и поддерживающие их фермы, выкрашенные в бирюзовый цвет, выглядят как новые, но древний оконный плексиглас помутнел от времени. Внизу еле видны модели — отходящий от пирса океанский лайнер-атомоход в масштабе один к десяти, а рядом — гигантский гидроплан с восемью двигателями. «Они даже не поинтересовались, пытался ли Слизень отображать себя на человекосовместимые пространства на борту корабля» — брюзжит на него Айнеко. «В общем-то, я и не ждала от них участия, но черт возьми! Твоя матушка слишком доверчива, парень».

«Но ты ведь следила за всем?» бормочет ей отражение Сирхана. В ответ раздражительная метакошка снова заводится и пускается в долгую и отвлеченную речь о ненадежности финансовых инструментов, удовлетворяющих Экономике 2.0. Вместо классических денег как единственного уровня посредования, и опционных торгов в качестве сетей множественного посредования, в Экономике 2.0. наличествует какая-то невероятно вычурная объектно-связанная система, узнает Сирхан. Она основана на параметризованных желаниях и субъективных эмпирических ценностях участников, и в тех случаях, когда кошке не все равно, это делает все основанные на этом транзакции изначально ненадежными.

Поэтому ты и торчишь тут с нами, обезьянами, цинично отмечает Сирхан-прайм. Он генерирует отражение-Элизу, которое продолжает поддакивать кошке, а сам обращает свое внимание на вечеринку.

В Атомиуме душно. Неудивительно, ведь здесь тусуется человек тридцать, не считая официантов. Звучит музыка — несколько локальных широковещательных каналов работают на всю катушку, синхронизируя стиль с перепадами настроения гуляющих, и из динамиков льется хардкор-техно, вальсы, рага…

«Ну как вам вечер, народ?» Сирхан отрывается от интегрирования одного из своих застенчивых философов. Он возвращается к реальности и замечает, что его стакан опустел, а его мать смотрит на него поверх коктейльного бокала с не сулящей спокойствия ухмылкой. В бокале что-то светится, на Амбер — черный бархатный костюм-кэтсьют, обтягивающий ее как вторая кожа, и туфли на высоком каблуке, и она уже заметно пьянеет. По субъективному возрасту она моложе Сирхана — иногда он чувствует, как будто в его жизни появилась необычно мудрая младшая сестра, которая заменила собой исходную мать, оставшуюся дома и погибшую вместе с Империей Кольца десятилетия назад. «Глянь на себя! Что за дело жаться в углу на такой вечеринке? Э, да у тебя стакан пуст. Хочешь вот эту кайпиринью? И пошли, познакомлю тебя кое-с-кем…»

В такие моменты Сирхан диву дается — что же, во имя Юпитера, его отец углядел в этой женщине? (а с другой стороны, в другой мировой линии — в той, из которой вернулась эта ее версия, он и не углядел — что это означает?) «Только если там нет перебродившего виноградного сока» — говорит он смиренно, и позволяет себя увести. Они проходят мимо нескольких очагов болтовни, и мимо печальной с виду гориллы, потягивающей длинный коктейль через соломинку. «Опять твои активисты Акселерациониста?»

«Ну почему же?» Они направляются прямиком к стайке девочек, которых он пытался не замечать в лифте. У них блестят глаза, они жестикулируют сигаретными мундштуками и бокалами с напитками — в общем, втянулись в эту вечеринку начала двадцатого века полностью. «Рита, познакомься с Сирханом, сыном моей другой ветви. Сирхан, это Рита. Она тоже историк. Почему бы вам…»

Темные глаза, подведенные не пудрой и не карандашом, но имплантированными в кожу хроматофорами, черные волосы, ожерелье с огромными жемчужинами, изящное черное платье до пола и легкое смущение на лице сердечком. В другом веке она была бы клоном Одри Хепберн. «Это не вас я встретила в лифте?» Смущение распространяется на щеки и становится заметным.

Сирхан краснеет, не зная, как ответить. Тут кто-то встревает между ними: «О, вы тот самый хранитель, перестроивший докембрийскую галерею в соответствии с телеологическим наследием? Знаете…» Нарушитель высок, самоуверен, и блондинист. Сирхан понимает, что терпеть ее не может, только увидев, как она размахивает пальцем.

К его удивлению, Рита-историк сердито поворачивается к ней. «О, Марисса, заткнись наконец. Это вечеринка, а ты весь вечер, как заноза».

«Ничего» — выдавливает он. В этот момент что-то на краю его сознания заставляет поддакивающую куклу-отражение, слушающее кошку, выпрямиться и сбросить целую кучу свежей памяти в главный поток. Что-то очень важное, что-то о Зловредных Отпрысках, отправляющих звездолет к маршрутизатору и собирающихся притащить оттуда что-то к себе обратно в логово — но люди вокруг поглощают столько внимания, что ему приходится отложить это «на потом».

«Нет, чего» — заявляет Рита. Она показывает пальцем на нарушительницу, которая с явно самоутверждающимися интонациями говорит что-то о неверности телеологических интерпретаций. «Пыщь! Уфф. О чем мы?..»

Сирхан моргает. Почему-то все вокруг, кроме него, теперь не замечать эту несносную Мариссу. «А что сейчас произошло?» — осторожно спрашивает он.

«Я ее нуллифицировала. Только не говори, что еще не установил Супер-Пыщь? Держи». Рита кидает ему копию идеи из местного хранилища. Он осторожно исследует ее, и генерирует пару специализированных оракулов Тьюринга — проверить на возможности зависания. Похоже, это что-то вроде приложения для зрительной коры, который имеет доступ к базе эйген-лиц, и субсистему подключения к зоне Брока. «Ставь и наслаждайся. Вечеринки без тёрок!»

«Не знал о том, что…» Сирхан умолкает — он загружает модуль. (Параллельно с этим на краю его сознания кошка что-то несет про модули бога, про метастатическую сцепленность, и про то, как сложно выращивать личности на заказ, а его частное глубокомысленно кивает каждый раз, когда она делает паузу). В поле его зрения появляется что-то вроде внутреннего века, и опускается на глаза. Он оглядывается. Один угол палубы занимает что-то вроде расплывчатой капли, издающей раздражающее жужжание. Его мать, похоже, о чем-то оживленно разговаривает с каплей. «А это хорошая штука…»

«О да, на таких встречах помогает просто безмерно». Тут Рита поражает его, взяв его за руку и ведя к официанту. Он видит, как ее сигаретный мундштук сжимается, уплотняется и превращается в легкое утолщением у запястья ее театральных перчаток. «Прости за отдавленную ногу — я была тогда несколько перегружена. Амбер Макс — действительно твоя мать?»