«Что ты предлагаешь?» спрашивает служка с прохладой в голосе, из которого исчезли уже все шутливые нотки. «Мне придется исправить эти воспоминания, негодник. Наверное, я не помню об этом ничего. Некоторые части меня теперь не найдут путь к единству в сознании бога в конце времен, и это — благодаря тебе».

«Забей. Нафига сохранять, если твоя жизнь недостойна? Ты сечешь, там, в Конце, не жалуют веселуху?»

«Что тебе нужно?»

«А, ничё…» Огорченный Макс отстраняется. «У меня есть…» Он запинается, и по его лицу пробегает выражение крайнего смущения. «У меня есть…» Смущение глубокой тенью падает на все вокруг. «Омары!» — объявляет он наконец. «Генетически оптимизированные выгруженные омары, которые будут работать на твоих заводах по обогащению урана». Он смущается еще больше, и очкам становится трудно контролировать его акцент. «Я прикинул п’мочь вам выйти в люди, п’казать, как закинуть бабло туда, где ему место, и…». Стратегическая пауза: «Вы сможете сдать вовремя налоговый сбор. Смотри, эти омары, они нейтроностойкие». Нет, что за брехня?… «Я не продаю вам их, вы можете использовать их…» Его лицо превращается в гримасу отвращения. «Бесплатно?»

Примерно тридцать секунд спустя, поднимаясь на ноги перед крыльцом Первой Реформированной Церкви Типлера-Астрофизика, человек, который мог бы быть Максом, ловит себя на осознании того, что высшие финансы — это не так просто, как некоторым кажется. Кто-то из агентов в его очках предполагает, что могут помочь уроки красноречия, но остальные не столь оптимистичны.

Возвращаемся к уроку истории. Наиболее перспективная отрасль в этом десятилетии — медицина.

Несколько тысяч пожилых бэби-бумеров[116] стекаются к Тегерану на Вудсток-Четыре[117]. Европейские страны отчаянно пытаются импортировать нянь и сиделок из восточной Европы. Сельское хозяйство в Японии погрузилось в упадок — деревни покинуты и пустеют, а города высасывают население из сельской местности, как черные дыры.

В американском среднем западе по закрытым поселениям для престарелых распространяется слух, сеющий беспорядки и хаос: якобы обнаружили, что старение вызвано вирусом замедленного действия, который миллионы лет назад встроился в геном млекопитающих и не был вытравлен эволюцией, но богатые миллиардеры сидят на правах на вакцину. Как обычно, Чарльзу Дарвину достается куда больше, чем справедливая доля обвинений. Тем временем, некоторые средства омоложения уже доступны в частных клиниках тем, кто готов отказаться от пенсии. Наращивание теломер и чистка гексозоденатурированных белков — звучит не так эффектно, зато эффективно. И в ближайшем будущем ожидается резкое ускорение прогресса, поскольку сроки действия патентов на фундаментальные достижения генной инженерии начинают истекать. Ассоциация Свободного Генома уже выпустила манифест, призывающий к созданию образца генома, в котором все известные дефектные экзоны[118] будут заменены наилучшими известными вариантами, и который будет выложен в открытый доступ.

Эксперименты по оцифровке природных нейронных сетей и воспроизведению их работы встали на поток, и разработка технологий идет полным ходом. Некоторые из радикальных либертарианцев предполагают, что когда технология созреет, смерть — из-за налагаемого ей чудовищного ущемления права человека на собственность и голос — станет самой большой правовой проблемой общества.

В большинство страховых договоров, предлагаемых ветеринарными клиниками, теперь за небольшой взнос включается дополнительный пункт об оплате клонирования домашних животных в случае их гибели в обстоятельствах, влекущих стресс для хозяина. Клонирование людей в большинстве развитых стран все еще нелегально, хотя никто уже толком не может уверенно ответить на вопрос, зачем его запрещать, и все связанные вопросы подняты на обсуждение. Хорошо, что никто из законодателей не продвигает необходимость принудительного аборта однояйцевых близнецов.

Некоторые товары дороги: стоимость сырой нефти преодолела восемьдесят евро за баррель и неуклонно ползет вверх. Другие блага, наоборот, дешевы — например, вычислительные ресурсы. Любители распечатывают на домашних принтерах процессоры новых архитектур, странных и причудливых, а народ постарше протирает спины от пота диагностическими салфетками, сообщающими им, как ведет себя уровень холестерина.

Список последних жертв технологического процесса включает в себя: элитные бутики, туалеты, промываемые водой из бачка, основные боевые танки и первое поколение квантовых компьютеров. Среди новинок десятилетия: общедоступные улучшенные иммунные системы, мозговые импланты, подключающиеся напрямую к органу Хомского[119] и разговаривающие с их владельцами через их собственные речевые центры, и широко распространившаяся паранойя о спаме в лимбической коре[120]. Нанотехнология распалась на дюжину отдельных дисциплин, и скептики предрекают им всем скорое исчерпание. Над проблемой первичных ощущений[121] теперь работают инженеры, а не философы, и одна из текущих трудностей в области искусственного интеллекта — это как научить ПО хоть немного испытывать смущение.

Управляемый термоядерный синтез, конечно же, все еще в пятидесяти годах впереди.

На глазах у впадающего в культурный шок Манфреда викторианцы трансформируются в готов.

«У вас был потерянный вид» — говорит Моника, с интересом наклоняясь к нему. «Что с вашими глазами?»

«Плохо вижу…» — пытается объяснить Манфред. Все вокруг расплывается, а голоса, наполнявшие его голову непрестанным гомоном, ушли, оставив оглушающую тишь. «Я имею в виду, кто-то меня обчистил. Они взяли…» Его рука хватает воздух — на поясе чего-то не хватает.

Моника, высокая женщина, которую он первой из них увидел в больнице, идет в комнату. Ее домашнее облачение — это что-то обтягивающее и с радужными переливами, и (от чего становится особенно не по себе) она заявляет, что это распределенное дополнение ее нейроэктодерма. Освободившись от антуража костюмированного действа, она стала типичной взрослой женщиной двадцать первого века, рожденной или декантированной уже после всплеска рождаемости рубежа тысячелетий. Она машет рукой перед лицом Манфреда: «сколько пальцев?»

«Два». Манфред пытается сосредоточиться. «Что?»

«Сотрясения нет» — бодро говорит она. «Погодите, пересылаю…» У нее карие глаза, а по зрачкам бегают янтарные растровые искры. Контактные линзы? — гадает Манфред. Его мысли ужасающе замедлились и как будто отекли. Вроде опьянения, но намного менее приятно — не получается обдумать что-то сразу со всех точек зрения. Вот каким раньше было сознание? Скверное ощущение, и очень медленное… Она смотрит куда-то вдаль. «Медсети считают, что вы поправитесь. Основная проблема в потере персональности. Вы сохранены?[122]»

«Вот». Появляется Алан, все еще в высокой шляпе и со своими бакенбардами, и протягивает Манфреду пару очков. «Возьмите эти, вам с ними полегчает». Его шляпа шевелится, как будто под ней идет какой-нибудь странный эксперимент с искусственной жизнью.

«Ох… спасибо вам». Манфред с чувством растроганной благодарности протягивает за очками руку. Едва оказавшись на его переносице, очки запускают тестовую последовательность, нашептывая вопросы и следя за фокусировкой его глаз. Проходит минута, синтетическое изображение настраивается на компенсацию его близорукости, и в поле зрения все приходит в фокус. Теплое чувство облегчения: есть и ограниченный доступ в сеть. «Можно, я позвоню кое-кому?» — спрашивает Манфред. «Хочу проверить свои резервные копии».