Манфред входит с трясущимися коленками, отчаянно страшась чего-то забытого, чем бы оно ни оказалось.

Тем временем Аннетт терпеливо допрашивает кошку Манфреда.

«Когда ты последний раз видела своего отца?»

Айнеко отворачивается и сосредоточенно вылизывает внутреннюю сторону левой лапы. Ее мех очень похож на настоящий, за исключением росписи на левом боку — сетевого адреса производителя, — он густой, красивый и шелковистый. Но ее рот не производит слюны, а глотка не ведет в желудок или легкие. «Уходи» — говорит она. «Я занята».

«Когда ты последний раз видела Манфреда?» — настойчиво повторяет Аннетт. «У меня нет времени на это. Полиция ничего не знает. Медслужбы не знают. Он не доступен в сети и не отвечает по телефону. А ты, в таком случае, что про это знаешь?»

Аннетт знает предпочтения Манфреда, и у нее уходит ровно восемнадцать минут на то, чтобы оказаться в отеле — найти нужное название в списках терминала бронирования в зале прибытия было нетрудно. Убедить консьержа пустить ее в его номер тоже не составило труда. Но Айнеко оказалась упрямее, чем полагала Аннетт.

«Артилект-неко модели два-альфа нуждается в регулярных перерывах на техническое обслуживание» — важно произносит Айнеко. «Ты не могла об этом не знать, когда покупала мне это тело. На что ты надеялась — на пять девяток[110] доступного времени от куска мяса? Уходи. Я думаю». Язычок скребет по коже, затем останавливается, чтобы микрозонды на его нижней стороне могли заменить выпавшие волоски.

Аннетт вздыхает. Манфред годами совершенствовал свою робокошку, и его бывшая женушка Памела тоже приложила к этому руку — она немало лазала по настройкам ее нейросети. Это ее третье тело, и с каждой заменой ее кошачья несговорчивость становится все реалистичнее. Скоро она потребует лоток и начнет гадить в тапки. «Команда перехвата управления» — говорит Аннетт. «Сбрось в мой декартов театр весь журнал событий за последние восемь часов».

Кошка вздрагивает и оборачивается к ней. «Человечья сука!» — шипит она. Потом замирает на месте, и сквозь воздух проносится тихое и сияющее цунами данных. И Аннетт, и Айнеко экипированы сверхширокополосными оптическими[111] ретрансляторами распределенного спектра — сторонний наблюдатель увидел бы, как глаза Айнеко и кольцо Аннетт разгорелись ярким бело-голубым сиянием, обмениваясь данными. Проходит несколько секунд, Аннетт кивает и начинает водить в воздухе пальцами, обследуя координату времени в видимой только ей последовательности событий. Айнеко возмущенно шипит на нее, потом поднимается и гордо шествует прочь, задрав хвост трубой.

«Чудесатее и чудесатее» — гудит Аннетт себе под нос. Ее пальцы переплетаются, нажимая тайные контактные точки на костяшках и запястье. Она вздыхает и трет глаза. «Он сам ушел отсюда. И все было в порядке» — говорит она кошке. «К кому он пошел, он не сказал?» Кошка, демонстративно повернувшись задом, сидит в луче солнечного света, падающего через высокое окно. «Черт. Если ты не собираешься помогать ему…»

«Поищи на Рынке Трав» — дуется кошка. «Он что-то там говорил про встречу с Сообществом Франклина. Очень они ему нужны…»

По мокрым каменным ступеням крыльца здания, табличка у двери которого гласит, что это хостел Армии Спасения, взлетает человек в дешевом китайском военном камуфляже из сэконд-хенда и в дорогущих очках. Он барабанит в дверь, и его голос почти тонет в реве двух МиГов Общества Реконструкции Холодной Войны, несущихся над стоящим по соседству замком. «Откройте, сучки! Вам предстоит сделка!»

Крышка смотровой щели, врезанная в дверь на уровне глаз, отъезжает в сторону, и оттуда на него выглядывает пара черноглазых бусин-видеокамер. «Кто ты такой, и чего тебе нужно?» — скрипит громкоговоритель. В штатной экипировке Армии Спасения такие не предусмотрены, но христианство не жаловали в Шотландии уже несколько десятилетий, и чтобы не стать реликтом, занимающая здание церковь, очевидно, пытается следовать веяниям времени.

«Я Макс!» — говорит он. «Мои системы сказали тебе, кто я! Я здесь, чтобы сделать предложение, от которого сложно отказаться». Во всяком случае — так ему подсказывают очки. То, что говорит он сам, звучит скорее как «ЯМакс! Ну, типа-ты-слышал-по-сетке! — Я-зесь-шоб-зделать-прлжение-от-к'торова-сложн-отк’затьс». У очков не было достаточно времени, чтобы поработать логопедом. К тому же он так надулся от собственной важности, что все время прищелкивает пальцами и подпрыгивает на пороге.

«А, что же, подождите минуточку». У человека, находящегося по ту сторону динамика, чудовищно скрежещущий голос и такой акцент Земель Зари, что даже с очевидно сквозящими в голосе простецки-шотландскими нотками он кажется в большей степени англичанином, чем сам король. «Кто вы такой, вы сказали?»

«Я Макс! Манфред Макс! Я вам такое принес! Вы не поверите! У меня есть ответ на финансовые вопросы вашей церкви! Я собираюсь сделать вас богатыми…» Очки подсказывают, и Макс, куда уж деваться, говорит.

Человек в дверном проеме слегка наклоняет голову и осматривает его с головы до ног. И-под пяток Макса, который продолжает подпрыгивать от нетерпения, вырываются синие всполохи выхлопных газов. «Вы уверены, что вам дали верный адрес?» — озабоченно спрашивает человек.

«Дык, ну да!»

«Ну что ж, тогда проходите, присаживайтесь и поведайте мне об этом», — обитатель скрывается в глубине хостела.

Макс подскакивает и устремляется внутрь, и в его сознание, открытое нараспашку, врывается лавина круговых диаграмм и графиков роста, исчадий причудливого фазового пространства, порожденного его программами корпоративного администрирования. «У меня предложение, в которое трудно поверить» — читает он, проносясь мимо досок объявлений, на которых, как умирающие бабочки, приколоты церковные циркуляры. Он перепрыгивает через свернутые ковры и стопку ноутбуков, появившихся здесь после распродажи электролома, и проносится рядом с тарелкой радиотелескопа, служащего одновременно антенной для ежедневных передач-посвящений и птичьим бассейном внутреннего сада миссис Мёрхаус. «Вы были здесь пять лет… И судя по вашим публичным счетам… Не так-то много у вас денег, а? Вы еле тянете аренду. Но у вас доля в Шотландском Энергоатоме, верно?… Большинство средств церкви — это фонды, пожертвованные одной из ваших прихожанок перед тем, как она отошла к точке Омега[112]».

«Хм-м, — священник бросает на него строгий взгляд. — Я не могу разглашать информацию об эсхатологических инвестициях церкви. Что навело вас на такие мысли?»

Каким-то образом, входя в кабинет священника, они поравнялись друг с другом. Там, над истертым креслом, висит рама с гигантским полотном: коллапсирующий космос эпохи Конца Времен, галактические кластеры, пораженные Эсхатоном[113] и усеянные волдырями сфер Дайсона, несутся навстречу друг другу и Большому Коллапсу[114], а сверху над всем этим — лик святого Типлера-астрофизика[115] в нимбе квазаров, сияющий и добродушный, и взирающий на конец света с дядюшкиным одобрением. Надписи провозглашают новое Откровение: «КОСМОЛОГИЯ ЛУЧШЕ ГАДАНИЯ», и «ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ В МОЕМ СВЕТОВОМ КОНУСЕ». «Могу я предложить вам что-нибудь? Чашечку чая? Заправку топливных элементов?» — спрашивает священник?

«Кристаллический мет?» — с надеждой спрашивает Макс, и опускает взгляд, когда священник с сожалением качает головой. «А, не парься, я п'шутил». Потом наклоняется вперед и произносит свистящим шепотом: «А я знаю о ваших фьючерс-спекуляциях с плутонием». Палец дотрагивается до украденных очков в зловещем жесте. «Они не просто записывают, они думают. Знают, куда деваются деньги».