Так что в зале, кроме нескольких световых пятен, стоял сумрак, переходящий по углам во тьму.

Д’Альбре, вдруг вспомнив, что он могучий сеньор, с надменной гордостью вопрошал францисканца:

– Святой отец, почему меня держат здесь без суда, если я виноват, и не отпустят на свободу, если нет на мне вины? Почему мне не дают общаться со своими вассалами? Почему мне не дают написать письмо своей семье? У меня даже нет возможности обратиться к своему монарху, от которого я здесь посол.

– Этот не тот ли монарх, который смеет годами держать в железной клетке князей церкви? Если да, то тогда вы действительно великий человек, д’Альбре, большой сеньор в миру, где вы можете позволить себе быть надменным и гордым, хотя для христианина гордыня есть смертный грех, – ответил ему инквизитор ровным слабым голосом. – Но тут, в руках матери нашей католической церкви, вы простой прихожанин. И мы здесь собрались с единственной целью – в заботе о вашей бессмертной душе.

– Я не понимаю, при чем тут инквизиция? Да, я грозил Франциску де Фуа, что отрежу ему уши, но перед этим он публично оскорблял не только меня, но и моего монарха, и я, как благородный человек, не мог стерпеть подобного обращения. В конце концов, мы можем все решить с ним поединком.

– Еще раз повторюсь: нам не интересны ваши мирские распри, – все таким же ровным голосом вещал инквизитор. – Вас обвиняют в том, что вы еретик и создали еретическую секту, где учите несогласно с верованием и учением святой церкви.

– Святой отец, я невиновен! – вскричал магнат. – Это поклеп. Я никогда не исповедовал другой веры, кроме истинной христианской.

– Вы называете вашу веру истинной христианской только потому, что считаете нашу веру ложной? – Голос инквизитора не повысился ни на полтона. – Интересно. Но я спрашивал вас не о том. Мой вопрос: не воспринимали ли вы когда-либо других верований, кроме тех, которые считает истинными римская церковь?

– Я искренне верую в то, во что верует римская церковь и чему она публично поучает нас, – твердо ответил д’Альбре.

– Забавно вы отвечаете на простой прямой вопрос, сын мой. Но я готов признать, что в Риме есть группа лиц, принадлежащих к вашей секте, которых вы называете римской церковью.

– Я верую, искренне верую, во все то, во что должен веровать христианин, – взволнованно произнес влиятельный феодал, ни на секунду не забывающий о своем величии даже в узилище.

– О, эти хитрости я знаю, им, поди, уже лет четыреста, если не больше. Вы думаете, что христианин должен веровать в то, во что веруют члены вашей секты, ложно называющие себя христианами, так паче того – истинными христианами. Но мы теряем время в подобной казуистике, сын мой. Пока еще… сын мой. Скажите прямо: вы веруете в Святую Троицу?

– Верую, святой отец.

– Уже лучше. А веруете ли вы в Иисуса Христа, родившегося от Приснодевы Марии? Сына страдающего, воскресшего и телесно вознесшегося на небеса?

– Верую! – ответил д’Альбре несколько быстрее, чем для того требовалось бы.

– Веруете ли вы, что во время мессы, совершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой превращаются в тело и кровь Христову?

– Да разве я не должен верить в это?

– Вы маран? – В голосе инквизитора прорезалась ирония.

– Никогда им не был, – возмутился д’Альбре.

– Почему тогда вы отвечаете вопросом на вопрос? Все же вы не на дружеской посиделке находитесь, а на допросе в трибунале инквизиции, и я прошу вас об этом не забывать. Хотя у нас пока еще не само следствие, а так… дознание, – все таким же ровным голосом сделал выговор инквизитор. – Так вот: я вас спрашиваю не о том, должны ли вы веровать, а о том, веруете ли вы.

– Я верую во все то, чему нам приказываете веровать вы и хорошие ученые люди. – Д’Альбре, удовлетворенный своим достойным ответом, гордо скрестил руки на груди.

– Эти хорошие ученые люди принадлежат к вашей секте? Получается, если я согласен с ними, то вы верите мне, а если же нет, то не верите, – все так же ровно вопрошал его францисканец.

– Святой отец, я охотно верую, как вы, если вы поучаете меня тому, что есть хорошо для меня, то я в это верую.

– Интересная трактовка. Получается, что в моем учении вы считаете для себя хорошим то, что в нем согласно с учением ваших хороших ученых людей. Вы же поставили между нами тождество.

– Святой отец, я простой воин, – заволновался д’Альбре. – Я не силен в казуистике и схоластике. Задавайте мне простые вопросы, и я искренне вам отвечу на них.

– Будь по-вашему, сын мой. Верите ли вы в то, что на престоле в алтаре храма находится тело господа нашего Иисуса Христа?

– Верую этому!!! – резко вскрикнул д’Альбре и истово перекрестился.

– Угу… – покачал головой инквизитор. – То есть вы знаете, что там – в алтаре, есть тело и что во всех церквях все тела́ – суть тела́ нашего Господа. Я спрашиваю: находящееся там тело есть истинное тело Господа, родившегося от Девы, распятого, воскресшего и взошедшего на небеса во времена римского императора Тиберия Цезаря и прокуратора Иудеи всадника Понтия Пилата?

– А вы сами-то верите этому? – с подозрением переспросил д’Альбре инквизитора.

– Вполне, – подтвердил францисканец.

– Я тоже верую этому, – с радостной улыбкой заявил д’Альбре.

– Иными словами, сын мой, вы хотите сказать, что вы верите тому, что я верю. И при этом утверждаете, что вы простой воин и вас никто не учил софистике?

– Если вы хотите перетолковать все мои слова по-своему, а не понимать их просто и ясно, то я не знаю, как вам еще говорить. Я человек простой и темный и убедительно прошу вас не придираться к моим словам.

– Если вы простой человек, то и отвечайте просто, а не виляйте из стороны в сторону.

– Я готов, святой отец, спрашивайте.

– Тогда не угодно ли вам поклясться на святом Евангелии, что вы никогда не учили ничему несогласному с верою, признаваемою нами истинной.

Как побледнел д’Альбре, стало видно даже под неверным светом наполовину прогоревших факелов.

– Если я должен дать присягу, то я… готов поклясться, – выдавил из себя он.

– Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы дать присягу, а о том, хотите ли вы ее дать? – уточнил инквизитор.

– Если вы приказываете мне дать присягу, то я присягну. Я благородный человек, и мое честное слово до сих пор не подлежало сомнению.

– Ну что вы за человек такой, всё у вас не слава богу… Ни слова у вас в прямоте. Я не принуждаю вас давать присягу, ибо вы, веря, что клясться запрещено, свалите этот грех на меня, который якобы принудил вас к нему. Но если вы сами искренне желаете присягнуть, то я приму вашу присягу.

– Для чего же я буду присягать, раз вы не приказываете мне этого? – упорствовал д’Альбре.

– Для того, чтобы снять с вас подозрения в ереси. Нет, вы точно если сам не конверсо, то потомок конверсос. Все может быть на этом свете, возможно, какая-либо дама из вашего рода и согрешила с иудеем… – Монах впервые позволил себе усмешку. – Еще раз напоминаю, что вам недопустимо задавать вопросы инквизитору. Следует только отвечать на вопросы, которые вам задает инквизитор. Здесь вы обвиняемый, а не мы.

– Без вашей помощи, святой отец, я не знаю, как приступить к этому, – понуро сказал д’Альбре, проглотив оскорбление от фра Фаддея, который его на что-то провоцировал.

– То есть вы утверждаете, что никогда не давали присяги и не знаете, как это делается?

– Не так, святой отец. – Д’Альбре с силой потер ладонью лицо, на котором выступила испарина. – Я этого не говорил. Я давал в свое время клятву верности моему сюзерену – руа франков Луи, одиннадцатому этого имени.

– Вот видите, а говорите, что не знаете… – спокойно произнес инквизитор без тени какой-либо эмоции. – Но если вы хотите услышать от меня, как вы должны поклясться, то извольте. Если бы мне пришлось приносить присягу, то я поднял бы правую руку, сложил бы пальцы как для крестного знамения и сказал: «Бог мне свидетель, что я никогда не следовал ереси, никогда не верил тому, что несогласно с истинной верой».