С этой целью он захватил с собой небольшой топорик, краюшку хлеба и весь сахар, который оставался в разбитой сахарнице. Снарядившись таким образом, он отправился сперва в школу, чтобы вытащить из своего пюпитра все принадлежавшие ему вещи. Если учитель там, он скажет, что его прислал Руперт. Если его там нет, он влезет в окно. Солнце уже заходило, когда он достиг до прогалины: и увидел кавалькаду вооруженных людей вокруг строения.

Первой мыслью Джонни было, что учитель убил дядю Бена или Мастерса, и что эти люди, пользуясь отсутствием его старшего брата, Руперта, собираются казнить учителя судом Линча. Заметив, однако, что учитель не сопротивляется, он подумал, что его выбрали губернатором Калифорнии, и он готовится от ехать со свитой из школьного дома, и что он, Джонни, попал как раз вовремя, чтобы видеть процессию.

Но когда учитель появился с Мак-Кинстри, сопровождаемый пешими партизанами, сметливое дитя порубежной страны, из своего безопасного убежища в кустах, поймав на лету несколько слов, поняло, в чем дело, и затрепетало от восторга.

Дуэль! Вещь, на которой до сих пор присутствовали только взрослые люди и которую впервые доводилось увидеть мальчику, и этот мальчик — он сам — Джонни! Дуэль, после которой в живых останется, быть может, только он один! Он едва верил своему благополучию. Нет, это слишком, слишком большое счастье!

Пробраться сквозь кусты вслед за партией, избрать серебристый тополь и вскарабкаться при помощи топорика до верхних ветвей — было трудным делом, но сильные, хотя и нежные ножки мальчика, справились с ним. Отсюда он мог не только видеть все, что происходило, но по счастливой случайности большая сосна, росшая около него, была выбрана пограничным пунктом поля битвы. Острые глаза ребенка давно уже рассмотрели сквозь маски настоящие лица, и когда длинная, худая фигура самоизбранного секунданта учителя заняла позицию посреди сосен, на виду у Джонни, хотя и полускрытая от зрителей, Джонни немедленно узнал, что это никто иной, как Сет Девис.

Очевидная несообразность появления его в качестве секунданта м-ра Форда после того, что Джонни знал об его отношениях к учителю, была единственным, крепко запечатлевшимся в памяти мальчика, инцидентом.

Мужчины заняли свои позиции. Гаррисон выступил вперед подать сигнал. Джонни весь затрепетал от ожидания и волнения. Почему они не начинают? Чего они еще ждут?

Но при слове «два» внимание Джонни было внезапно привлечено удивительным фактом: секундант учителя, Сет Девис, тоже вытащил пистолет и из-за дерева решительно и твердо прицелился в Мак-Кинстри! Джонни все понял. Сет был другом учителя! Ура, Сет!

— Три!

Крах! Крах! Какой забавный шум! И, однако, ему пришлось уцепиться за ветку, чтобы не упасть. Шум как будто пронесся по нем и омертвил его левую ногу. Он не знал, что пуля учителя, который выстрелил в воздух, задела и оцарапала его ногу!

У него голова закружилась, и он испугался. И при этом он не видел, чтобы кто-нибудь был убит. Все оказалось обманом. Сет исчез, исчезли и другие. Слышался слабый звук голосов вдали — вот и все. Становилось темно, а его нога точно застыла, но была тепла и мокра. Он спустился с дерева. Трудно это было, нога его не слушалась, и если бы не топорик, на который он опирался, он бы непременно свалился с дерева. Когда он добрался до земли, то почувствовал, что нога заболела и, поглядев на нее, увидел, что чулок и башмак запачканы кровью. Маленького и грязного носового платка оказалось недостаточным, чтобы остановить кровь. Смутно припоминая, что отец прикладывал к больной шее какие-то травы, он набрал мягкого мху и сухих листьев и при помощи фартука и одной из подтяжек туго обмотал всю груду вокруг ноги и устроил такую колоссальную перевязку, что еле мог двигаться. В сущности, как все почти дети с сильно развитым воображением, он сам слегка испугался своих тревожных предосторожностей.

Хотя слово или крик были бы на этом расстоянии услышаны группой двигавшихся впереди людей и они пришли бы к нему на помощь, но из самоуважения он удерживался от проявлений слабости.

И странно сказать! Он находил утешение в молчаливом, но горьком обвинении всех других знакомых мальчиков. Что, например, делал Ник Гаррисон, в то время, когда он, Джонни, был в лесу, один, раненый на дуэли… потому что никто в мире не убедил бы этого романтического ребенка, что он не был ее деятельным участником.

Где был Джемми Снайдер, что не пришел к нему на помощь со всеми остальными? Трусы все они! Боятся! О! о! А он, вот, Джонни, не боится! о! он не испугался!

Однако ему пришлось раза три проговорить эту фразу, чтобы пройти еще несколько шагов, после чего он в изнеможении упал на землю.

К этому времени группа людей медленно удалилась, неся что-то, и оставила Джонни одного среди быстро надвигавшейся ночи.

Но уход этих людей не так огорчал его, как предполагаемая измена его сверстников.

Становилось темней и темней, холодный ветер, крадучись точно дикий зверь сквозь кусты и деревья, приподнял кудри на его горячем лбу. Мальчик крепко ухватился за топорик, собираясь защищаться от диких зверей. Но, вместе с тем, ему пришло в голову, что он, вероятно, умрет. Тогда они все огорчатся и испугаются, и пожалеют, что заставили его самого мыться в субботу вечером. Они придут на его похороны на маленьком кладбище, где на могильной плите будет написано: «Джонни Фильджи пал на дуэли, семи лет от роду». Он прощает брату и м-ру Форду. И собравшись с духом, повернулся на бок, чтобы умереть как прилично потомку героической расы! Свободный лес, колеблемый ветром, протянул над ним свои темные руки, а еще выше несколько терпеливых звезд молча собрались над его изголовьем.

Но вместе с поднявшимся ветром донесся топот лошадиных копыт, и показался свет фонарей, и доктор Дюшен вместе с учителем выехали на площадку.

— Вот тут было дело, — сказал учитель поспешно, — но, должно быть, они унесли его домой. Поедем за ними.

— Постойте минутку, — сказал доктор, остановившийся у дерева. — Что это такое? Гром и молния! Да это малютка Фильджи!

В одно мгновение оба слезли с коней и наклонились над полубессознательным ребенком. Джонни переводил лихорадочно блестевшие глаза с учителя на фонарь и обратно.

— Что с тобой, Джонни, малютка? — с нежностью спросил учитель. — Ты заблудился?

Сверкнув глазенками с лихорадочным восторгом, Джонни, хотя и ослабел, но оказался на высоте положения.

— Ранен! — слабо пролепетал он. — Ранен, на дуэли, семи лет от роду!

— Что такое? — спросил удивленный учитель.

Но д-р Дюшен, взглянув в лицо мальчику, высвободил его из гнезда листьев, положил его к себе на колени и ловко сбросил хитроумную повязку.

— Посветите-ка! Клянусь Юпитером! Он говорит правду. Кто это сделал, Джонни?

Но Джонни безмолвствовал.

В промежуток между лихорадочным сознанием и болью, его понимание и память удесятерились; он догадался о настоящей причине своего несчастия, но детские губки геройски сомкнулись. Учитель вопросительно взглянул на доктора.

— Возьмите его к себе на седло и отвезите к Мак-Кинстри, я перевяжу обоих.

Учитель нежно приподнял мальчика. Джонни, оживившись ввиду прогулки верхом, почувствовал слабый интерес к другому раненому.

— Что, Сет шибко его ранил? — спросил он.

— Сет? — повторил учитель, дико сверкнув глазами.

— Да. Я видел, как он в него выстрелил.

Учитель ничего не отвечал, но в следующий миг Джонни почувствовал себя в его руках, на седле лошади, которая понеслась как вихрь по направлению к мызе Мак-Кинстри.

Они нашли раненого хозяина в передней комнате на грубом ложе из медвежьих шкур, так как он мрачно отказался от расслабляющего покоя жениной спальни. В предвидении рокового исхода раны и в силу суровой традиции, он запретил также стаскивать с себя сапоги, чтобы «умереть в сапогах», согласно обычаю предков. Поэтому Джонни уложили в кровать м-с Мак-Кинстри в то время, когда д-р Дюшен занялся серьезно раненым пациентом. Учитель торопливо оглядывался, ища м-с Мак-Кинстри. Но ее не только не было в комнате, но даже и в целом доме. Он уселся у постели мальчика и предался размышлениям.