И вдруг я замечаю в толпе знакомый силуэт: кремовую рубашку с золотыми пуговицами, которые отливают от блестящих витрин всеми неоновыми цветами рекламных вывесок; гладко-уложенные на бок черные волосы. Рядом с юношей — никого.

Он идет по краю и смотрит вниз — не смущается этого, не обращает внимания на чужие взгляды. «Люди Нового Мира не смотрят под ноги. Смотреть вниз — не уважать себя. Острог — уродство». А что там увидел..?

— Ромео!!! — выкрикиваю я, на что Серафим хватает меня за руку и отталкивает к отделу.

— Срехнулась? — кидает он и тащит за собой следом, крепко сжав мощной рукой хрупкое запястье.

Сначала, сама не понимая почему, я вырываюсь. Вырываюсь и пытаюсь вновь увидеть Ромео. Отталкиваю Серафима, бегу — он хватает меня и тянет за собой, волочет, но я пинаюсь.

— Ромео! — разрезает топот людских голос мой голос.

Серафим хватает меня за горло одной рукой, другую прижимает ко рту. Я прикусываю его за пальцы, и слышу ругань — он сдавливает мою шею, я дергаюсь еще раз. Дыхание резко сковывает, и ко мне возвращаются чувства — не понимаю своей дикой вольности.

Ромео поднимает голову, выискивает глазами того, кто его звал — возможно, он узнает мой голос. Опять глядит вниз — растерянно; в Острог, после чего зажмуривается, останавливается и расправляет руки словно птица. Дыхание мое перехватывает вновь — теперь по иным причинам. Я порываюсь к Ромео, вижу, как его закрывает проходящая мимо компания — он теряется в толпе, и более я не могу разглядеть его.

— Срехнулась? — повторяет Серафим, на которого я оборачиваюсь через несколько секунд.

— Давай уйдем, — резко прошу я и обгоняю его — стремлюсь покинуть место погибели нашей пары с Ромео.

Мы возвращаемся к лестнице, я стараюсь не оглядываться назад, не смотреть по сторонам, мысленно повторяю самой себе: «Иди вперед, просто иди вперед, иначе ты сделаешь ему больно. Иди вперед!»

Пытаться здраво рассуждать уже бессмысленно — почему я окрикнула его? какие цели я тем преследовала? почему не удержала свои вольные чувства внутри?

В одном из отделов встречаем Оу и Лехандру, они закупают инвентарь на завтрашний день. Скрываемся в тени Золотого Кольца, проделываем тот же путь до метро и едем в Острог. Серафим не дает мне возможности погулять по городу: без промедлений тянет в резиденцию, обещает дать часы и даже сутки потом — после выполнения задуманного.

Вечером сходится вся команда и каждый в деталях описывает то, как провел свой день. Я с интересом слушаю каждого, вжавшись в несколько подушек на длинном кожаном диване.

Поларис и Шейни — теперь я вижу их вместе — подогнали несколько автомобилей; я изумляюсь тому, как им удалось обойти посты, если каждое из транспортных средств зарегистрировано на определенного владельца.

Б-Нель к обеду удалось поймать необходимый сигнал, и девушка проследила за скорым рейсом торгового вертолета в Ранид — никто еще не знал, хотят вывезти оттуда что-либо или же наоборот завести.

Оу и Лехандра, как им велел Серафим, подкрепили взрывчатку в определенных точках, которые, скорее всего, перекроют для входа в Южный район. В свою очередь, эту взрывчатку сделали Кик и Пик по проектам той девочки-не-Золото и мужчины-с-книгой.

Рики в красках — и со свойственным ей акцентом — расписывает то, как ей удалось достать снаряжение на Золотом Кольце.

Не-л-Ех и Кир оставляют прожитый день без комментариев, заговорщицки переглядываются и шепчутся, и вдруг объявляют о том, что к завтрашнему заданию готовы.

И только я чувствую себя незадействованной во всем этом. Для меня ново, что люди могут так дружно и слаженно работать. А что сделала я? — бессмыслица. Тем более Серафим убежден, что я лишь махнула родителям на прощание рукой и покинула родной дом. Хочу рассказать ему о просьбе отцу по поводу людей Острога, о его реакции и словах матери, о не озвученном, но данном мне ответе — сдерживаюсь.

Лоло заносит в комнату поднос с бокалами, Серафим достает несколько бутылок с шампанским.

— Спасибо Рики за то, что помогла достать это, — шепчет он мне, открывая первую бутылку — я с интересом рассматриваю заклеенную обыкновенным белым листом бумаги этикетку.

Когда всем разливают шампанское по бокалам, Серафим просит послушать его.

— Подождите, ребята, не пейте! Хочу сказать тост! Я знаю вас уже много лет, — улыбается он. — Мы прошли через многое, и это очень сильно связывает нас друг с другом. — Все машут головами, соглашаются с ним. — Карамель присоединилась к нам совсем недавно, но также стала неотъемлемой частью команды. — Янтарные глаза останавливаются на мне. — Мы не отпраздновали, как следует, ее присоединение к нам, так давайте же сделаем это сейчас! Завтра трудный день, поэтому сегодня мы отдыхаем. За Карамель, за прекрасную команду и за удачу!

Серафим поднимает бокал — все повторяют за ним. Я не теряюсь и делаю также, киваю, когда поздравляют меня.

Мы пьем.

Я ловлю себя на мысли, что мне стали очень близки все эти люди, все те, с кем я провела последние несколько суток, с кем обмолвилась несколькими словами и с кем еще даже ни разу не вступала в диалог. Почему-то также голову мою посещает Ромео — что он забыл один на Золотом Кольце и почему так странно вел себя?

После нескольких выпитых бокалов эти мысли спокойно покидают меня.

Мы веселимся, болтаем, празднуем, смеемся, пьем, рассказываем всякие глупые истории, пьем и пьем. Я с восторгом слушаю каждого, переглядываюсь с Серафимом, искренне обнимаю Б-Нель.

Расходимся мы по комнатам глубокой ночью.

— Я провожу тебя, — шепчет мне Серафим, укрывая пледом Б-Нель, которая уснула на диване в гостиной.

Молча соглашаюсь и иду к лестнице — скрип половиц сопровождает движение. Серафим следует за мной, крутя между пальцами тонкую ножку бокала; мы останавливаемся в дверном проеме моей комнаты, и я благодарю юношу за прекрасный вечер.

— Вы показали мне, что значит отдыхать, — улыбаюсь я, отмечая про себя то, что взгляд Серафима затуманен так, как не бывало даже на улице Голдман во время комендантского часа и сильной влажности во дворе.

— Ты стала нам очень близка, — отвечает он. — Ты стала очень близка мне… Спасибо, что пошла за мной. Спасибо, что поверила.

— Спасибо, что приняли.

Он слегка опускает свое лицо к моему, его руки оказываются по бокам от моей головы — на дверном косяке; бокал с еле слышным звоном ударяется.

— До завтра. — Серафим смотрит на меня, теплое дыхание его обжигает мои губы.

— До завтра, — подхватываю я, медлю, но все-таки ухожу к себе.

Он закрывает за мной дверь, а я без посторонних мыслей заваливаюсь на постель и засыпаю.

Чувствую слабость, какое-то помутнение.

— Карамелька… — звучит у меня в голове. — Карамелька!

Я резко отдергиваю голову от подушки, привстаю, оглядываюсь — опять кошмар? Помню только, что меня позвали; наверное, проснулась я раньше, чем мой рассудок поехал и начал строить мне немыслимые картины перед глазами.

— Ты потонешь в грязи этого города, — раздается голос со стороны. — Потонешь… Ты ведь это знаешь?

Смотрю через плечо.

— Ромео? — восклицаю я. — Ромео? Ох..!

— Что же ты делаешь, Карамель? Моя сладкая девочка…

— Что происходит?

Я поднимаюсь с дивана и иду к нему навстречу.

— Я так хотела сегодня подойти к тебе, Ромео, — шепчу я. — Так хотела…

— И я бы хотел, — мрачно соглашается он, опуская взгляд.

Он сидит на стуле у окна; на улице темно: от дальнего фонаря вижу лишь мельком освещенную часть лица юноши — широкая опущенная бровь, черный зрачок, уголок рта. Мой Ромео…

Что он делает тут? Вдруг осознаю, что все это — иллюзия, мое воображение, продолжение того чертова сна. Мой рассудок точно не в порядке, я схожу с ума!

— Карамель… — на выдохе произносит Ромео, открывая для меня объятия.

Я кидаюсь к нему, падаю на пол, присаживаюсь на коленях подле. Он склоняется, и я прижимаюсь лицом к его кремовой рубашке, к его черным выглаженным брюкам. Ромео гладит мои волосы, а я сижу перед ним.