Чем глубже, тем вода холоднее, но с глубиной растений и животных на малых и больших уступах скалы становились не меньше, а больше. Попадались губки самых разнообразных форм; то растопыренная пятерня, торчащая из каменной щели, то диковинный гриб на тонкой ножке. У губок все тело пронизано множеством каналов, через которые они, как живые фильтры, процеживают воду. Входные отверстия каналов, похожие на темные кружки или овалы, ясно различались на причудливых наростах. Я попытался оторвать одну из губок от скалы, но, к моему удивлению, мягкая и податливая на ощупь, она держалась весьма прочно.

Как мы узнали позднее, высушенные губки Белого моря весьма хрупки и непрочны, так как скелет их состоит из известковых и кремнеземных игл. Иглы эти, хотя и сохраняют первоначальную форму животного, рассыпаются в прах даже от легкого прикосновения. У так называемых роговых губок скелет состоит из достаточно прочных спонгиновых нитей, поэтому губка хорошо поддается обработке. Такие губки водятся, например, в Средиземном море и издавна служат объектом промысла.

Беломорские губки

Наконец мы миновали уступы, щели и выемки каменной стены и увидели площадку, образующую с ней прямой угол. В месте стыка стены и дна темнели провалы, очень похожие на норы. Дно было покрыто илом, но на каменистых россыпях темнели многочисленные поселения мидий. У одной из нор виднелась груда разбитых и исковерканных раковин. Осколки их поблескивали яркими пятнами, они, казалось, светились в зеленоватом сумраке, отражая те немногие лучи, которые достигали дна. Мы поняли, что достигли предельной для аквалангистов глубины и долго здесь находиться небезопасно. Однако, обменявшись сигналами, все-таки решили проплыть еще немного вдоль стыка стены и дна.

Подплывая к одной из расщелин, Саша ткнул в нее гарпуном. В тот же миг из темноты вылетел какой-то мутно-серый клубок, и огромная зубатка с треугольной головой, принятой мною вначале за камень, повисла на древке гарпуна, вцепившись зубами в алюминиевый стержень. На поверхности металла от ее зубов остались глубокие борозды. Рыба, извиваясь и крутясь вокруг стержня, все ближе подбиралась к руке моего спутника. Впоследствии я очень жалел, что не заснял эту сцену. Но в тот момент я просто забыл, что в руках у меня фотоаппарат, а не орудие защиты. Размахивая фотобоксом со вспышкой, кинулся на выручку, стараясь стукнуть зубатку по голове, но мешало сопротивление воды. В конце концов, мне все-таки удалось зацепить рыбину рефлектором.

Сначала зубатка, увлеченная борьбой с металлической острогой, не обращала внимания на наносимые ей удары, но вот она сменила объект нападения и повисла на рефлекторе. Теперь она терзала гладкую и блестящую поверхность нержавеющей стали. Сражаясь с метровой рыбиной фотобоксом, я чувствовал могучую ее силу. Наконец с немалым трудом зубатку удалось прижать к каменистому дну. Этого оказалось достаточно для того, чтобы Саша успел вонзить трезубец ей в бок. Но рыба, несмотря на это, не выпускала край рефлектора и мертвой хваткой держала его. Так мы и всплыли на поверхность втроем.

Тут рыба выпустила рефлектор и, разевая страшную пасть, принялась хватать нас за руки. Спотыкаясь и скользя ластами на камнях, расшибая колени и локти, вылезли мы кое-как на берег. Оказалось, что от места погружения находимся метров за сто. Выбрались на пологую прибрежную площадку. Положив на ближние валуны фототехнику и успокоив рыбу, повалились на поросший мхом и ягодником берег.

Так состоялось знакомство с зубаткой в ее владениях. Подошедшие товарищи восхищенно рассматривали свирепую хищницу, предвкушая отличный ужин. Мы же, припоминая все подробности схватки, еще раз подивились отваге и стремительности зубатки, оборонявшей себя и свой дом. Как раз к этому времени зубатки откладывают в подводные норы или расщелины икру. Вероятно, рыба приняла нас за тюленей и защищала от нас свою кладку. Мясо десятикилограммовой рыбины оказалось очень вкусным, а похвала друзей за прекрасный ужин щедро вознаградила нас за перенесенные треволнения.

Основные задачи Беломорской биологической станции сводились к разработке путей увеличения биопродукции и правильных методов промысла. А для этого необходимо было знать как можно больше о поведения рыбы возле ставных неводов и внутри них. Поэтому нам поручили наблюдения за орудиями лова. За те 25-30 минут, которые мы проводили, затаившись, у сетей, удавалось наблюдать немало ярких и увлекательных картин. Мы как бы подглядывали в приоткрытую волшебную дверь, за которой природа скрывала свои тайны. Для нас увиденное было поистине откровением, а для ученых-ихтиологов — порой лишь подтверждением давно известного. И все-таки многими наблюдениями мы могли гордиться, так как они заставили внести коррективы в научные гипотезы.

Ставные неводы располагают так, чтобы направить рыбу, идущую вдоль берега, в мешок-ловушку. Погружаясь в воду, надо было вначале проделать путь, которым, по расчетам, должны следовать рыбы. Войдя с пологого бережка в воду, мы плыли метров тридцать-сорок вдоль веревочной ограды, натянутой на кольях. Ставные неводы предназначались для сельди, поэтому и ячеи поперечной преграды были довольно мелкими, а само ограждение хорошо просматривалось под водой; его плетут из ярких веревок, чтобы, увидев преграду, стаи рыб поворачивали, пытаясь обойти ее. Таким же путем плыли и мы. Ограждение заканчивалось поперечиной, оба конца которой спиралью закручивались внутрь. Вот и получалась ловушка для рыбы. Идея заключалась в том, что она, повернув внутрь спирали, должна оказаться в тупике. Из него было два выхода: либо повернуть назад, что могли сообразить лишь мы, аквалангисты, либо нырнуть в конусообразное отверстие ловушки — что и делала рыба. Пройдя сквозь горловину веревочной воронки, рыбья стая оказывалась в огромном нитяном мешке, растянутом под водой и насаженном на деревянные обручи. В конце мешка-ловушки был замок — стянутый петлей «воротник», прижатый грузом ко дну. Груз и часть мешка с уловом перекочевывали в рыбачью шаланду, «воротник» распускался, и улов оказывался в лодке. Вот приблизительно нехитрая в общем-то схема лова рыбы с помощью ставного невода.

Наш приезд на Белое море совпал с запретом на весенний лов сельди. Такая мера была необходима для восстановления численности этой рыбы, которая значительно поубавилась в последние годы. Запрет лова можно было считать логическим выводом из рекомендаций ученых Беломорской биостанции. Только одна бригада рыбаков под руководством ихтиологов в научных целях работала у мыса Левин Наволок. Здесь мы и погружались в глубину для наблюдений. Мы не заплывали в мешок-ловушку, а располагались двумя пикетами: один снаружи — у мешка, другой — у веревочной ограды. Учитывая направление течений во время прилива или отлива, мы ложились на дно и наблюдали. Вот небольшая треска ткнулась в сеть, но не повернула в сторону, а, как бы пересчитав ячеи мордой, опустилась вниз, нашла лазейку и... была такова. Стайка сельди приблизилась к сети, отскочила, будто ее ударило электрическим током, и повернула обратно в море.

Наблюдаем, пока хватает воздуха. Мерзнем, но не уходим — сценки морской жизни поразительно интересны. Во время моего дежурства только одна довольно крупная треска заскочила в ловушку. Она, не останавливаясь, как по нотам, прошла все повороты и, наконец, миновав последний, проскочила в горло огромной верши. В ловушке хищница заметалась, но выхода не нашла и опустилась на дно веревочного мешка, пытаясь укрыться в густых зарослях водорослей.

В ловушке к тому времени собралось много рыб, но они, словно зная о нависшей над ними угрозе, мирно соседствовали друг с другом. Лишь один бычок-керчак, находившийся вне ловушки и, видимо, чувствовавший себя в безопасности, нарушил извечную солидарность живых существ перед лицом общей беды. Всплыв откуда-то со дна и уже привыкнув к нашему присутствию, он напал на сельдь, наполовину выступавшую из ячеи. Добыча оказалась явно не по силам разбойнику. Обе рыбы повисли на сети, беспомощно трепыхаясь.