Мидии заселяют каждый свободный участок дна. Даже бетонная балка, выброшенная в море строителями, использована ими

...Я стоял на каменном уступе, который был для меня конечной точкой Европейского материка, позади осталась суша — скалы и тундровая поросль, а у ног шумело Баренцево море, и не верилось, что это действительно край земли — дальше на север только Ледовитый океан. Я стоял, надежно упираясь в гранит, ведь в воде был Олег, от которого ко мне тянулся страховочный фал.

Олег собирает образцы водорослей, он проделывает тот же маршрут, которым вчера проплывал я. Поэтому, страхуя водолаза, я мысленно с ним, и невольно вспоминаются подводные лабиринты у покрытых водорослями скал.

Входя в воду, Олег попал во власть волн. Шум прибоя сначала ошеломил, но Олег, усиленно работая ластами, быстро погрузился. Ищет теперь нужные образцы. Но вот неожиданно в привычный шум волн вплетается инородный звук: мимо проходит водолазный бот. А Олегу, я думаю, кажется, что бот движется прямо на него. И точно: Олег обеспокоен, сигналит фалом. Он замер в водной толще и, наверное, осматривается. Но бот проходит мимо, и на достаточно безопасном расстоянии. Катер уходит, и мой подопечный снова принимается за дело.

Я вспомнил один из дальневосточных портов. Там мы, легководолазы, по заданию гидротехников обследовали причал, который после извержения соседнего вулкана оказался поврежденным. Погружаясь у причала, я был прямо-таки охвачен со всех сторон гулкими звуками ударов, наносимых во время подводных работ. «Вот так мир безмолвия», — подумалось тогда. Вокруг слышались не только гулкие удары, но и тарахтенье, скрежет, бульканье и многие другие приглушенные звуки, которых в обычной жизни слышать не приходилось. И вдруг меня оглушило страшным шумом. Потом я узнал, что это вошедший на рейд лесовоз отдал якорь. А мне почудился чуть ли не взрыв. Ведь вода намного плотнее воздуха, и звуковые волны в ней распространяются в пять раз быстрее, а для обитателей водной среды звуковые волны часто просто осязаемы.

Мой водолаз довольно резво плавал в глубине, и веревка все время дергалась, «жила», это хорошо, значит, аквалангист свободно плавает, зацепа под водой нет. Но зацепиться фал может и за надводные каменные выступы, а это уже моя забота. Вот я и скакал все время с места на место, минуя трещины, уступы и скользкие пласты мха.

Лавируя, таким образом, у отвесного берега, я чуть было не наступил на моховую кочку, оказавшуюся гнездом гаги. Птица слетела лишь в тот момент, когда я занес над ней сапог. От неожиданности я покачнулся и сел на мох. В гнезде, сливаясь с бурым цветом гагачьего пуха, лежали три яйца. Я сидел в неудобной позе, приходя в себя, а Олег уже нетерпеливо подергивал за фал.

Мы находились вблизи мест, которые Пропп объявил заповедными. Такая охранительная мера стала необходимой. Многие морские животные стали объектом охоты зачастивших в Дальние Зеленцы аквалангистов-«дикарей». Собирая звезд, ежей, крабов, моллюсков, эти покорители морских глубин и нарушили естественное биологическое сообщество. В этом Пропп — сам аквалангист — лично убедился. У островов стало меньше морских ежей и звезд, а крабы, завезенные сюда с Дальнего Востока и хорошо приживавшиеся в Баренцевом море, ни в коем случае не должны были исчезнуть.

Вскоре, стало ясно, что создание местного заказника принесло пользу: на территории охранного района и вблизи него поголовье подводного населения начало восстанавливаться — зло пресекли в самом начале.

Мы были предупреждены Проппом о введенных здесь правилах и обещали свято их выполнять. Только снимки и незначительное количество водорослей в гербарий для научных целей.

Пятилучевые звезды на дне Баренцева моря не менее прожорливы, чем их беломорские сородичи. Позы их весьма красноречивы

По моим предположениям, Олег находится уже на второй террасе подводного утеса — первая осталась на глубине 10 метров, водолаз ее уже осмотрел. На второй, на глубине 20 метров, не было видно огромных кустов ламинарий, которые, словно пальмы, возвышались на верхних «этажах» скалы. Теперь Олег среди мелких бурых водорослей, мидий и модиолусов, актиний, звезд.

Вчера на отвесном склоне утеса я фотографировал многолучевых звезд. Здесь были пяти-, девяти- и одиннадцатилучевые красавицы, которые, прильнув к вертикальной стене утеса, как бы изображали собой ордена на его груди.

Брюхоногие моллюски нептуниды живут на глубине от 20 до 300 метров. Если нептунида погибает, то ее витой домик достается раку-отшельнику

Вблизи звезд собралось множество моллюсков-нептуней. Нептунеи, выпустив из витых раковин мускулистые брюхоножки, искали встречи друг с другом. Разглядывая в Москве слайды, снятые на том утесе, я увидел через увеличительное стекло, что вокруг ножек моллюсков налипли многочисленные белые нити, которые переплетались между собой. Это шел вечный процесс продолжения рода, а звезды, почуяв добычу, оказались тут как тут.

Олег продолжает погружение, о чем напомнил сигнал от него. Он, наверное, достиг предельной глубины и движется теперь вдоль каменной стены. Вместе подходим к крайней, северной, оконечности острова и останавливаемся. Здесь волна особенно разыгралась — до меня на девятиметровую высоту долетают соленые брызги, а Олег в глубине, наверное, не чувствует волнения.

Крутой каменный лоб круто обрывающегося Серебряного утеса, как я вчера окрестил своеобразный каменный выступ, облюбовали морские ежи-эхинусы. Камень был покрыт серебристыми мерцающими иглами. Крупные, размером с добрый грейпфрут, ежи как бы испускали белое сияние.

На крутом каменном утесе, в глубине, поселились морские ежи. Среди них крупный эхинус, с его золотистой шубкой, высвеченной лампой-вспышкой, выглядит особенно живописно.

Эхинусы — представители многочисленного типа иглокожих, беспозвоночных животных. Они имеют, как и все их сородичи, радиально-симметричный известковый скелет — полый шар, на нем расположено множество игл и тонких червеобразных амбулакральных мускулистых ножек. При помощи игл и ножек ежи перемещаются по дну. С помощью ножек они дышат — очищают свою «шубку» или, наоборот, маскируются, удерживая на иглах всякую мелочь, ножками же, имеющими маленькие щипчики или присоски, они передвигают к ротовому отверстию пищу, которую собирают либо со дна, либо со своей колючей «шубки». Рот у ежей находится на нижней, брюшной стороне тела. Вчера я осторожно перевернул ежа, стало видно круглое отверстие, в которое быстренько спряталась белая коническая щепотка — своеобразные челюсти. Жевательный аппарат ежа называют аристотелевым фонарем, это довольно сложное приспособление, которое первым исследовал и описал Аристотель. «Фонарь» похож на пятигранную двустороннюю пирамиду, оканчивающуюся пятью острыми зубчиками. Ими ежи «стригут» морскую капусту я соскребают с камней растительные наросты. В этом месте меня подхватило течение, и стоило больших трудов, зацепившись одной рукой за камень, второй наводить фотоаппарат на живой ковер. Для растений и животных течение здесь наверняка благоприятно.

Я стоял на мысу, волны с шумом налетали на камень, от брызг морской воды побелели его выступы. Верхушки их, прикрытые шапками мха, возвышались из лужиц. В воде и на моховой подстилке виднелись белые скорлупки округлой формы. Это были скелеты ежей, вернее, их панцири, некоторые хорошо сохранились, а от других остались лишь кусочки. Волны и чайки потрудились, одни просто выбрасывая, другие, доставая ежей из морской пучины. Птицы разбивают клювом тонкий известковый панцирь, чтобы добраться до содержимого — «икры». Она имеет своеобразный вкус и очень питательна. В Средиземном море организован промысел морских ежей, их «икра» идет в пищу, а у нас на Дальнем Востоке «икру» добытых ежей консервируют. Однако жители даже приморских районов, а тем более расположенных вдали от моря, не знают вкуса этого деликатеса. Здесь, наверное, сказываются и недостаточная информация, и необычность продукта. Признаюсь, и сам я «икру» ежей только пробовал, а в большом количестве употреблять не решился.