– Ты правильно поступила, что ушла из монастыря, – сказала Лоранс, сидевшая лицом к Акали. Она была уже в пижаме, но расположилась на коврике. – Ты очень красивая, и было бы жаль, если бы ты провела всю оставшуюся жизнь в монашеском одеянии!

– Красивая или некрасивая – это значения не имеет, – ответила Акали, – однако я о своем решении не жалею. Я даже сама удивляюсь, как смогла продержаться так долго. К счастью, там были дети. Я возилась с маленькими девочками: присматривала за ними, когда они гуляли и играли.

– Мы не решились задавать тебе слишком много вопросов за ужином, – вздохнула Лоранс. – Ты, наверное, чувствовала себя очень неловко, когда сообщала о своем решении настоятельнице?

– Вообще-то она сама спросила меня, насколько сильно я убеждена в том, что хочу посвятить себя Богу. Она сказала, что где-то с марта начала замечать, будто бы я стала рассеянной и по вечерам частенько плачу. Мы с ней очень долго разговаривали, и в конце концов я призналась ей, что мне не хочется ни становиться монахиней, ни оставаться в Шикутими.

Киона слушала, не вмешиваясь в разговор своих двух подруг. Хотя она и заявляла, что уже не может читать мысли своих близких, в действительности делать это ей не составляло большого труда, и потому у нее имелось свое представление о том, что заставило Акали вернуться к мирской жизни.

– Ты чувствовала себя несчастной из-за Людвига? – прошептала Лоранс, невольно вспоминая и о своем недавнем горьком опыте.

– Вовсе нет. Даже в тот год, который я провела здесь, в школе домоводства, я почти не думала о нем. Точнее говоря, я мучилась уже гораздо меньше и пришла наконец к пониманию, что он не моя судьба.

– Скажи-ка лучше правду, Акали, – вмешалась в разговор Киона, произнося слова вкрадчивым голосом. – Лоранс тебя осуждать не станет.

– Нет, мне слишком стыдно. Об этом знает только моя мама Мадлен. Ну и, видимо, ты. Расскажи ты. Сама я не осмелюсь этого сделать.

Киона пожала плечами – так, как будто речь шла о старой истории, не имеющей большого значения.

– Акали хотела стать монахиней для того, чтобы искупить свою вину, – объяснила она. – Ты помнишь, Лоранс, как родился Томас? Так вот, в тот вечер нашей Акали на несколько секунд захотелось, чтобы Шарлотта умерла во время родов. Она надеялась, что тогда она, Акали, останется рядом с Людвигом, чтобы его утешать и растить родившегося малыша. Мадлен, узнав об этом, конечно же, пришла в ужас. Вряд ли стоит сильно упрекать кого-либо за такие мимолетные мысли, но ты, Акали, довольно сурово наказала себя за них, поскольку тебе стало очень стыдно. Лично мне кажется, что к таким греховным мыслям нас подталкивают не кто иной, как демоны. Они рыщут вокруг нас и ждут, когда мы сделаем хотя бы малейший ложный шаг, чтобы затем подтолкнуть нас к дороге зла и очернить наши души.

Она произнесла эти слова голосом, в котором чувствовалась тревога. Ее красивые янтарные глаза смотрели при этом куда-то в пустоту.

– Теперь я знаю, что демоны и в самом деле существуют и что они даже могут пробраться в человеческую душу. Бабушка Одина была права, когда говорила, что Делсен – дитя демонов. Однако Тала сообщила мне во сне, что он теперь спасен. Возможно, благодаря мне.

Лоранс вытаращила и закатила глаза и, подняв руки, согнула пальцы так, чтобы они стали похожи на когти.

– Акали, знаешь, как Киона изгнала дьявола из тела Делсена? Она пробила в его голове дырку топором, и демон через нее выбрался наружу!

Произнеся эти насмешливые слова, Лоранс расхохоталась. Киона не смогла удержаться от того, чтобы тоже не засмеяться.

– Что за чушь вы обе несете? – удивилась Акали. – Это что, у вас такие шуточки? Вы хотите меня напугать? Мама написала мне в одном из своих писем, что ты уехала с Делсеном, а затем я узнала из почтовой открытки, что ты вернулась. А насчет ударов топором вы, наверное, надо мной подшучиваете?

– Вовсе нет. Послушай, ты быстро все поймешь.

Киона быстренько – не вдаваясь в подробности – рассказала о тех невеселых событиях, которые произошли недавно в ее жизни. Она очень удивилась, когда Акали, наконец узнав правду, тихо сказала:

– Я все время думала о тебе, Киона, и мне даже казалось, что ты по вечерам появлялась там, в монастырской спальне. Ты пыталась установить контакт со мной, но я не могла ни помочь тебе, ни тебя увидеть. Вообще-то было не совсем любезно держать меня в неведении. Мин и Мадлен могли бы навестить меня и рассказать о том, что происходит и как все мучаются. Мое место было здесь, и я должна была молиться за тебя и ждать тебя.

Произнеся эти слова, Акали смахнула набежавшую слезу. Киона стала ее утешать.

– Не плачь, ты и так молилась за меня, я в этом уверена. И не важно, где ты при этом находилась. Знаешь, если бы я могла, я отправилась бы попросить приюта в твоем монастыре. Мне хотелось уйти от мирской жизни.

– Я не ушла в полной мере от мирской жизни, Киона. Монахини конгрегации Нотр-Дам-дю-Бон-Консей – ну просто прирожденные преподавательницы. Перед войной, в 1937 году, несколько из них основали школу в Африке. Когда я общалась с маленькими учениками, я невольно сталкивалась с внешним миром и его повседневной жизнью. Меня очень интересовало все то, что происходило за стенами монастыря. Когда у меня появлялась возможность из него выйти, я с удовольствием бродила по городу, разглядывала большие дома, заходила в магазины на улице Расин.

Темные глаза Акали заблестели – так, как будто она вдруг снова увидела все прелести города Шикутими.

Затем пришла очередь Лоранс рассказать о своей безответной любви. Пытаясь оправдаться за свое ночное «купание» в озере, которое могло стоить ей жизни, она не стала ни о чем умалчивать.

– А Нутта об этом знает? – поинтересовалась юная индианка, не зная, что и думать. – Я не могу в это поверить! Ты едва не утонула из-за месье Лафлера! Ты не имела права совершать такой поступок. И в доме никто ничего не заметил? Даже твои мама и бабушка?

– Нет, и я прошу тебя, Акали, держать все это в секрете. Конечно, когда моя сестра вернется из Квебека, я с ней поговорю. Черт побери, а ведь она отчасти виновата в том, что со мной произошло! Это, в общем-то, первый раз, когда мы с ней разлучились. Я чувствовала себя не в своей тарелке, как будто я стала какой-то другой Лоранс. И вас двоих рядом со мной тоже не было.

Киона покачала головой. Она довольно долго размышляла в последнее время над неразумным поведением Лоранс и неизменно приходила к одному и тому же выводу.

– Ты права, мы выросли вместе. Мы жили в одной комнате на берегу Перибонки, в Валь-Жальбере и здесь. Если мы разлучаемся, то чувствуем себя не в своей тарелке. Когда одна из нас начинала вести себя безрассудно, мы это обсуждали. Акали в последние два года рядом с нами не было, однако едва мы снова собирались вместе, как становились сильнее. Я вполне могу понять, что ты чувствовала себя не в своей тарелке, Лоранс, что тебе было одиноко, и я не стану тебя ни в чем упрекать, потому что я и сама, когда уехала с Делсеном, действовала вопреки здравому смыслу. Впрочем, если наша судьба предопределена заранее, я, возможно, всего лишь следовала своей судьбе. Теперь я испытываю необходимость заботиться о тех, кого люблю, а также о тех, кого не знаю. Мне хотелось бы иметь возможность исцелять истерзанные души и израненные сердца. Это для меня было бы не очень трудно. У меня есть природный дар, и я должна найти способ, как его использовать во благо другим людям.

Растрогавшись от этих слов, Акали погладила короткие волосы Кионы, а затем провела ладонью по ее щеке.

– Ты и так уже используешь его с раннего детства во благо другим людям, – сказала она.

– Мне пришла в голову одна идея. Нам нужно провести зиму вчетвером в Большом раю и не ходить в школу, – неожиданно предложила Лоранс. – Как когда-то раньше – с бабушкой Одиной, тетей Аранк и родителями. Что вы об этом думаете?

– Я думаю, что мы уже больше не дети, – сказала Киона серьезным тоном, вставая и начиная раздеваться, чтобы затем надеть ночную рубашку. – Я, со своей стороны, решила прекратить учебу и пробыть здесь до первых морозов, чтобы заняться помощью самым бедным и обездоленным жителям нашего региона.