– Черт возьми, а мне, может быть, нравится любоваться твоей работой вблизи.

– Шарлотта, в Германии ты уже не употребляла таких выражений – «черт возьми». Мне даже кажется, что ты заставляешь себя это делать.

– Вовсе нет! А что еще тебе кажется? Я вообще-то частенько вижусь со своим братом и его женой, и такие выражения сами по себе передаются от них мне.

– Ну хорошо, хорошо, – вздохнул Людвиг, решив, что лучше не спорить.

– И вообще теперь, что бы я ни делала, тебе все не нравится. Ты много лет относился ко мне как к принцессе, но теперь это закончилось.

Едва не расплакавшись, она встала и пошла прочь. Проходя мимо своего сынишки, она наклонилась и рявкнула на него:

– Прекрати ты это свое «р-р-р»! Ты меня раздражаешь!

Мальчик тут же начал плакать, издавая жалобные возгласы. Людвиг, бросив топор, бросился его успокаивать:

– Тихо, тихо, это закончилось, das ist beendet… Du bist ein guter kleiner Junge![20] – сказал он, беря малыша на руки и начиная его слегка покачивать, словно убаюкивая.

– Тебе нет необходимости разговаривать с ним по-немецки! – крикнула Шарлотта с крыльца. – Томас будет расти здесь, будет ходить в школу здесь, и он будет говорить по-французски.

Произнеся эту сердитую тираду, она начала всхлипывать и юркнула внутрь Маленького рая, название которого в последние дни уже теряло свой символический смысл. Эта семейная пара ступила скорее на порог ада, и сделать хотя бы шаг назад у них не получалось.

– Мама просто устала, – сказал Людвиг тихо своему сынишке. – После того как я схожу в лес и мы поужинаем, пойдем на прогулку.

– Я хочу еще на рыбалку! – прошептал Томас.

– Хорошо, но удить рыбу я повезу тебя на берег озера. Большого озера. Может, мы увидим Адель. Я спрошу у дядюшки Онезима, не одолжит ли он мне свой грузовичок.

Шарлотта, спрятавшись за большой открытой дверью, наблюдала за своим мужем. Она видела, что он широко улыбается их сыну и ласково поглаживает его – так, как он когда-то поглаживал и ее. «Господи, как же я несчастна! – подумала она. – То, что ребенок – от него, ничего не изменило. Людвиг, похоже, не поверил, когда я ему об этом сказала, хотя он и верил всегда в то, что говорит Киона».

Шарлотта покинула свой тайный наблюдательный пункт и стала готовить кофе – напиток, которого она пила чрезмерно много и который еще больше подрывал ее уже и без того расшатанную нервную систему.

«Уж лучше бы у меня случился выкидыш, – подумала она. – Я ведь и не хотела обзаводиться третьим ребенком. Господи, сжалься надо мной! Как бы мне хотелось, чтобы ничего этого не произошло!»

Шарлотта со слезами на глазах стала рыться в карманах куртки Людвига, ища кисет с табаком. Она нашла его во внутреннем кармане, поспешно скрутила папиросу и закурила. Однако легче ей от этого не стало. Перед ее мысленным взором стали появляться в хаотическом порядке сцены из ее жизни, напоминающие о злосчастном развитии событий. Она увидела саму себя сидящей у изголовья кровати своей умирающей матери. Затем она увидела, как в страхе бежит по лесу, удирая от своего отца. «Меня тогда утешила и защитила Мимин, – напомнила она сама себе. – Мимин и мама Лора. Благодаря им я стала зрячей и у меня появилась собственная семья, любовь, нежность. Это вполне нормально, что я предпочитаю жить у себя на родине, в окружении людей, которых люблю еще с детства».

В этот момент в дом вошел Людвиг, оставив Томаса на нижних ступеньках крыльца, где малыш снова принялся играть со своей машинкой.

– Почему ты опять плачешь? – спросил Людвиг.

– Потому что ты изменился. Я прекрасно вижу, что ты меня больше не любишь. Я говорила сама себе, что, если бы мне не было так грустно и одиноко там, в Германии, ничего бы и не произошло. Ты делаешь вид, что простил меня, но это неправда. Ты предпочел бы остаться рядом со своими родственниками и наплевать на мою тоску. А я нуждаюсь в том, чтобы рядом со мной были Мимин, мой брат, мама Лора и папа Жосс!

Людвиг неторопливо налил кофе в свою чашку, тем самым давая себе время подумать. Поведение Шарлотты вызывало у него растерянность.

– Я тебя простил, у тебя не должно быть на этот счет никаких сомнений, – в конце концов сказал он. – Я знаю, что и сам поступал неправильно, и я это признал. Кто сейчас все портит – так это ты. Тебя раздражают наши малыши, ты попрекаешь меня с утра до вечера, притом что я занимаюсь домашним хозяйством, стряпней и прочими делами.

Шарлотта шмыгнула носом и вытерла его тыльной стороной ладони. Вид у нее был жалкий.

– Даже когда мы жили в лесу, в лагере Шогана, мы с тобой были счастливы, Людвиг. Я тогда вообще ни на что не жаловалась. Мы любили друг друга так сильно! Ты помнишь? Я смазывала свои волосы, как Аранк, и носила одежду из кож. Ночью ты сжимал меня в своих объятиях. Ты меня хотел. Признайся, что сейчас это все уже закончилось. Иногда у меня возникает ощущение, что я рядом с Симоном, сыном Жозефа Маруа. Мы с ним были помолвлены, но он ко мне даже не прикасался. Правда, как-то раз Эрмин объяснила мне, что он гомосексуалист…

– Мне это все известно, и не нужно мне об этом снова рассказывать! – вспылил Людвиг. – Ты беременна, и лишь поэтому я к тебе не прикасаюсь – только и всего!

– Врешь! Я вызываю у тебя отвращение из-за той истории с Венсаном.

Людвиг пожал плечами. Он видел Венсана Милуэна всего лишь раз. Он наткнулся на него перед своим домом в Германии. Этот молодой француз поздоровался с ним и затем – со сконфуженным и виноватым видом – поспешно пошел прочь.

«Это мой сослуживец! – заявила Шарлотта, когда Людвиг спросил ее, кто это такой. – Я пригласила его к нам в дом выпить пива, потому что он подвез меня на своей машине. Он женат на немке. Забавно, не правда ли? Он, как и ты, бывший военнопленный».

Если бы не вмешательство его двоюродного брата Германа, который поведал Людвигу, что Шарлотта и Венсан – любовники, сколько еще времени могла бы продлиться их любовная связь? Вспомнив о тех тяжких днях, когда он, Людвиг, утратил свои иллюзии, молодой немец сердито покачал головой и попытался сконцентрироваться на настоящем.

– Вовсе ты не вызываешь у меня отвращения, Шарлотта, – заявил он. – Я больше не хочу слышать таких слов. Мы с тобой, когда плыли на судне, договорились, что забудем это все и не будем больше говорить ни о чем таком. Иди немного отдохни, а я пока приготовлю чего-нибудь поесть.

– Тогда поцелуй меня! – взмолилась Шарлотта, подходя к мужу. – Поцелуй настоящим поцелуем…

Шарлотта обхватила шею Людвига руками и подставила губы. Людвиг лишь прикоснулся к ним своими плотно сжатыми губами: он не смог заставить себя ни обнять ее, ни удовлетворить ее желание поцеловаться страстным поцелуем.

– Я тебя ненавижу! – воскликнула Шарлотта, подаваясь назад. – Ты лицемер, ты меня больше не хочешь. Уж лучше тогда умереть!

Она пошла вверх по лестнице, бормоча какие-то оскорбления и громко всхлипывая. Людвиг услышал, как она хлопнула дверью их спальни, в которой они во время войны не раз и не два страстно обнимались, когда он прятался там при содействии Кионы.

– Ты ничего не понимаешь, – вздохнул он, а затем побежал следом за ней, испугавшись, как бы она не решилась на какой-нибудь отчаянный шаг.

Его жена уже два раза угрожала ему, что наложит на себя руки. Войдя в спальню, он увидел, что она лежит поперек кровати.

– Моя бедная маленькая Шарлотта, – медленно произнес он. – Я тебя искренне простил, потому что во многом был виноват сам. Впрочем, я, возможно, и в самом деле еще ревную. Очень часто, когда ты просишь меня о поцелуе или о чем-то еще, я невольно вспоминаю о том, другом мужчине. Будь терпелива, прошу тебя.

Шарлотта поднялась с кровати и посмотрела на Людвига злобным взглядом.

– Тогда поклянись мне, что ты, несмотря ни на что, меня любишь! – рявкнула она. – Поклянись, что любишь меня так же, как прежде! И докажи это!