На востоке медленно поднимался огненный диск солнца, первые яркие лучи которого, освещая поверхность этого огромного озера, делали его похожим на море расплавленного золота. Две девушки наконец-то подплыли друг к другу, тяжело дыша, и их охватила какая-то первобытная радость: они ведь одержали победу над смертью и над демонами, таившимися в ночной темноте и грозящими им большой бедой.

– Лоранс, держись за меня! Ну же, давай!

– Да, да, я держусь за тебя, спасибо.

Киона, изнемогая, обхватила рукой Лоранс, губы которой уже посинели от холода, а тело с молочно-белой кожей покрылось голубоватыми пятнами. Прошло еще несколько бесконечно долгих минут, прежде чем они почувствовали под своими ногами гальку, отполированную водой на протяжении многих столетий. Выбравшись наконец на берег, они посмотрели друг на друга усталым, но довольным взглядом.

– Ты вся дрожишь, ты очень замерзла, Лоранс.

Киона подняла с земли свои штаны и, как полотенцем, стала растирать свою племянницу, у которой зубы стучали от холода. Фокстерьер, успокоившись, уселся на песок и стал разглядывать Лоранс и Киону.

– А теперь надень мой свитер. Скорее согреешься.

– А ты? Тебе самой тогда будет нечего надеть.

– Это для меня не имеет значения, Лоранс. Я не чувствую холода, потому что ты здесь, рядом со мной, и ты жива. Понимаешь, я заснула! Было, наверное, три или четыре часа ночи. Я очень старалась не заснуть. Я знала, что ты хочешь наложить на себя руки, но не знала, когда и каким образом. Это твое желание уйти из жизни переполняло твой рассудок и твое сердце, и я не могла прочесть в твоих мыслях ничего другого. Лоранс, я не могу в это поверить. А если бы я не проснулась вовремя и не нашла тебя?! У меня даже не хватило ума поднять на ноги Тошана и Эрмин. Впрочем, я осознавала, что даже одна потерянная минута может помешать мне тебя спасти.

Киона помогла Лоранс натянуть шерстяной свитер, который при этом прилипал к ее мокрому телу.

– Я потеряла голову, – призналась Лоранс. – Я очень разозлилась на тебя, бабушку, Эстер. Когда я проснулась, на мне были твои руки, но я сумела встать с постели так, чтобы тебя не разбудить. Я почувствовала сильную душевную боль, мне показалось, что я самая несчастная девушка на свете. Вот уже несколько месяцев я связывала свое будущее с Овидом. Мечтала о нашей с ним помолвке, нашей свадьбе, нашей брачной ночи в «Шато-Роберваль» или в «Шато-Фронтенак» в Квебеке. Я уже мысленно представляла себя в его квартире в Сен-Фелисьене. Знаешь, мы с ним много разговаривали, когда ездили на его машине в Пуэнт-Блё и обратно. Когда его мать умерла, он продал ее небольшую ферму в Сент-Эдвиже и купил себе эту квартиру, потому что она находится в одном здании со школой, в которой он преподает. Мы с ним были в моих мечтах такими счастливыми! Я рисовала бы весь день, дожидаясь его, а затем мы ужинали бы вместе. И вдруг все это исчезло. Для меня было невыносимо смириться с такой потерей. Кроме того, я наговорила тебе всяких гадостей, и мне было стыдно за то, что я поступила так жестоко и несправедливо. В общем, я надела купальник и пришла сюда. Какой-то идиотизм, правда? Я не хотела, чтобы меня нашли голой, и не хотела оставлять свои вещи на пляже.

– Перестань, Лоранс, пожалуйста, замолчи! – потребовала Киона, крепко прижимая девушку к себе.

– Нет, выслушай меня! Ты должна знать правду. Едва я вошла в воду, как очень сильно вздрогнула. Я будто проснулась – проснулась от кошмарного сна. У меня тут же пропало желание умирать, однако я решила доплыть до острова Ужей, чтобы тем самым отмежеваться от этой нелепой истории, устроить своего рода крещение для новой Лоранс. Я пообещала себе, что после того, как вернусь, попрошу у тебя прощения за то, что принесла вам всем столько хлопот. Я ведь последние несколько дней думала только об Овиде. Чем дальше я заплывала, тем более свободной от этого наваждения чувствовала себя. Я не понимала, за что его любила. И тут вдруг у меня свело судорогой правую ногу. Я пришла в отчаяние, начала тонуть. Это было ужасно: вода уже даже потекла в мои легкие. Однако мне удалось вынырнуть на поверхность, снова начать дышать, и почти сразу же я увидела тебя. Киона, я ведь думала, что ты уже не можешь так перемещаться в пространстве, что у тебя больше нет дара билокации.

– Ради тебя мне это удалось! Ну да ладно, пойдем поскорее в дом. Вполне возможно, что все еще спят. Если кто-нибудь заметит нас в таком виде – ты в трусах и свитере, а я – в штанах и лифчике… Но я предчувствую, что все будет тихо. Мы сейчас вытремся насухо и оденемся потеплее, а затем выпьем крепкого горячего кофе. Лоранс, ты можешь мне поклясться, что, когда ты заплывала так далеко, не собиралась покончить с собой?

Девушка задумалась и ответила не сразу. Они обе пошли по направлению к дому.

– Ты все равно это и сама знаешь, потому что можешь читать мои мысли.

– Уже не могу. Это закончилось. Всё, похоже, становится таким, каким оно было раньше. У меня ведь было видение. Я сумела появиться перед твоим мысленным взором. Если бы ты только знала, как настойчиво я молилась и умоляла! И мои мольбы были услышаны. Я, впрочем, по-прежнему уверена в том, что демоны – существа могущественные. Не зря об этом говорится в священных книгах. Чем больше приближаешься к Богу, тем более свирепые существа появляются рядом с тобой. Лоранс, я задала тебе этот вопрос из-за всего того, что пережила во время своего общения с Делсеном. Только ты будешь знать все подробности.

Киона – дрожащим голосом и с напряженным выражением лица – рассказала Лоранс о той гнусной ночи, которую ей довелось пережить и в которую молодой индеец вел себя ужасно агрессивно. Упомянув о его грубости, оскорблениях и угрозах, она в заключение своего рассказа сказала:

– У меня не было другого выхода. Если бы он меня изнасиловал, я бы от этого умерла – либо сразу, либо постепенно. Но я и без изнасилования была потом сама не своя, и мне тоже хотелось умереть. Я не знаю, что меня спасло. Я, как и ты, чувствовала себя униженной, грязной, истерзанной. Как ни странно, именно в тот момент, когда Эбби обнаружила меня в хижине, я вдруг ощутила желание жить, желание выжить, желание увидеть ее кобылу Камелию и других лошадей. Когда я уезжала вчера вечером из Валь-Жальбера, я хотела вместе с Аделью погладить Фебуса. Он был рад тому, что снова меня увидел. Я это поняла – поняла своим собственным способом.

Лоранс уставилась на изящный профиль Кионы. Она была покорена ее красотой и ошеломлена всем тем, что она только что услышала.

– Понятно, почему мама тебя так любит, – прошептала Лоранс. – Ты ведь такая замечательная и необыкновенная! Ты наш ангел-хранитель.

– Мин – чудесная мать. Ты ошибаешься насчет той любви, которую она ко мне испытывает и на которую я отвечаю взаимностью. Она просто любит меня не так, как тебя, а совсем по-другому – только и всего. Я никогда не буду ее ребенком, и я могу тебя заверить, что она любит вас всех больше, чем кого-либо еще в целом свете.

В большом доме семьи Шарденов было тихо, а потому они смогли незаметно подняться в свою комнату, вытереться насухо и одеться. Затем они принялись смеяться над только что пережитой драмой, однако смех их был нервным и едва не переходящим в слезы. Пройдет еще немало дней, прежде чем они освободятся от тяжести пережитых ими нескольких жутких часов, однако они поклялись друг другу, что забудут о них.

Впрочем, применительно к Кионе речь могла идти даже не о днях, а о месяцах. Перед ней разверзлась бездонная пропасть, и она боялась, что упадет в нее, если сделает хотя бы один неверный шаг.

– Боже мой, ты ведь сейчас уже могла бы быть мертва! – прошептала она трагическим тоном, сидя за столом в кухне и держа в руках чашку с кофе. – У меня такое впечатление, что я чувствую одновременно и боль тех, кто тебя любит, и свою собственную боль.

– Перестань, Киона! Не терзай себя. Я ведь здесь, рядом с тобой, живая, здоровая и даже хочу есть. Я не могла умереть, потому что за мной присматривала ты!