– Если бы я это знала! – ответила Киона. – Мне и самой пришлось пройти через тяжелое испытание. Послушай меня, Шарлотта, послушай меня внимательно. Я обнаружила нечто удивительное в те несколько ужасных дней, когда была уверена, что я – убийца, что я совершила грех, который, с моей точки зрения, был непростительным. У меня исчезли мои неординарные способности, в том числе и дар билокации. В былые времена любой вождь ирокезов мог мысленно перемещаться в пространстве и появляться перед взором тех, перед кем хотел появиться, хотя ему ранее довелось убить немало своих врагов. Почему же тогда у меня вдруг пропала такая способность? Я этого не знаю и по сей день, однако Тошан помог мне понять нечто очень важное: я, несомненно, наказывала сама себя, пытаясь подавить свой дар и суя свой нос в мысли всех окружающих. Сейчас я постепенно исцеляюсь. Более того, я решила искупить свои грехи и ради этого полностью сконцентрироваться на помощи другим людям. Мой отец и Мин часто говорят обо мне как об ангеле, однако это весьма далеко от действительности: ангел никогда бы не совершил такую глупость, как я, когда поехала вместе с Делсеном. Однако я все-таки попытаюсь вернуть свои крылышки, пусть даже они и не настоящие.

Киона почувствовала, что Шарлотта слушает ее все менее внимательно, потому что она, Киона, уж слишком сильно углубилась в свои собственные наваждения и навязчивые идеи.

«Ребенок, к сожалению, не от Людвига, – подумала Киона. – Могу ли я сообщить ей то, чего она боится больше всего на свете? Она тогда погибнет от гнева и ненависти к себе самой. Ее детям это причинит страдания, ее мужу – тоже. Значит, нужно решиться на благонамеренную ложь! У меня нет другого выхода. Ее спасти может только благонамеренная ложь!»

– Шарлотта, отец этого твоего ребенка – Людвиг. Я почувствовала это, когда прижала тебя к себе.

– Ты уверена? Ведь если ты утратила свой дар… – забормотала Шарлотта, не решаясь обрадоваться услышанному.

– Да, я в этом уверена, не бойся ничего.

– Господи, благодарю тебя! Спасибо, Киона, спасибо!

Шарлотта крепко обняла Киону, дрожа от охватившего ее облегчения.

– А теперь мне хотелось бы, чтобы ты оказала мне одну услугу, если она тебя не слишком затруднит, – сказала Киона твердым тоном. – Сегодня вечером мне хотелось бы забрать с собой Адель. Она чувствует себя несчастной. Она тебя боится, потому что вчера вечером видела, как ты била себя по животу и кричала, что не хочешь этого ребенка. Представь себе, какое негативное впечатление может вызвать подобная сцена у девочки ее возраста, нуждающейся в душевном покое и веселом времяпрепровождении!

– Боже мой, она меня видела! Бедная Адель, у меня случился нервный срыв, когда Людвиг был вместе с Томасом у Маруа. Да, я разрешаю тебе забрать ее, но только на три-четыре дня, не дольше. Мне также нужно будет поговорить об этом с ее отцом.

– Разумеется! Я сумею о ней позаботиться, поверь мне.

– Я в этом даже не сомневаюсь.

Они вернулись на кухню, где Эрмин уже успела навести удивительный порядок: она аккуратно разложила все съестные припасы по полочкам, вытерла стол и накрыла его чистой желтой скатертью, вымыла посуду и поставила ее сохнуть возле окна на специальной подставке, а паркетный пол тщательно подмела.

– Ты просто настоящая добрая фея, – сказала Киона, улыбаясь. – Я пойду нарву роз. Их тут рядом, в заброшенных садах, полно. А затем мы выпьем чаю.

Шарлотта проводила взглядом направившуюся к выходу Киону, которая выглядела очень грацизной в своем разноцветном платье, а затем бросилась в объятия Эрмин.

– Как это замечательно, что вы обе пришли ко мне! Я чувствовала себя как никогда плохо, а теперь у меня вдруг возникло ощущение, что я оживаю. Мимин, Киона заверила меня, что этот ребенок – от Людвига. Я тоже убеждала сама себя в этом… С тем другим мужчиной я ведь встречалась не так уж часто!

– Замолчи, ни слова больше о нем! Забудь об этом событии, раз уж теперь все выяснилось. Ты должна сама себя спасти, Лолотта. Моя дорогая Лолотта, стань такой, какой я знала тебя в старые добрые времена. А может, ты наденешь сейчас что-нибудь красивое и причешешь волосы?

– Хорошо. Я постараюсь сделать это быстро.

Когда Жослин приехал на своем автомобиле к Маленькому раю, перед его взором предстала очаровательная сцена: три красивые женщины пьют чай, сидя в тени яблони за маленьким столом. Они начали ему улыбаться и махать руками.

– Ты как раз вовремя, папа! – крикнула Эрмин. – У нас еще осталось несколько кусков пирога. Иди скорей сюда.

Жослин подошел к ним. Он выглядел очень элегантно в костюме из серой саржи.

– А почему ты не отправил к нам Андреа? – спросила Киона.

– Дело в том, что мадам Дамасс все еще в Дебьене. Но мой приятель Жозеф был на месте. Мы с ним славно поболтали – как два старых хрыча. Добрый вечер, Шарлотта. Ты очень красивая!

– Спасибо, папа Жосс, – жеманно сказала Шарлотта, одетая в то розовое платье, в котором она была в день своего возвращения в Лак-Сен-Жан. Ее исхудавший стан сжимал белый пояс. Она подкрасила ресницы тушью, а губы – ярко-красной помадой. – Адель, может, отложишь ненадолго свою куклу и поцелуешь папу Жосса?

Девочка не заставила себя долго упрашивать, хотя лишь смутно помнила этого высокого бородатого мужчину, улыбающегося ей сейчас доброжелательной улыбкой.

– Я предложила Шарлотте отдать нам Адель на несколько дней, – сообщила Киона. – Я лично за ней присмотрю.

– Вот так новость! – воскликнул Жослин. – Готов поспорить, что Констан запрыгает от радости. Эй, он тебе нравится, твой товарищ по играм?

– Да, папа Жосс, – робко ответила девочка, радуясь тому, что снова увидит того светловолосого мальчика.

– Я сейчас же приготовлю сумку с ее вещами, – заявила Шарлотта. – Но мне все-таки хотелось бы поговорить с Людвигом. Заодно Адель с ним попрощается.

Эрмин бросила взгляд за пределы огорода – в сторону реки Уиатшуан, которая текла между берегов, заросших травой и кое-где усыпанных большими валунами.

«Я до сих пор не сходила к водопаду, – подумала Эрмин. – Может, схожу сегодня вечером, прежде чем поехать обратно в Роберваль».

Она прислушалась, чтобы получше различить непрерывный шум падающей воды, который казался ей музыкой, сочиненной природой для того, чтобы убаюкивать полузаброшенный поселок с дремлющими домами, в которых уже не было ни огня в каминах, ни освещения, ни детских криков, ни влюбленных вздохов.

– Людвиг и Томас уже идут сюда, – вдруг сказала Киона.

На нее последние пару минут не смотрели, а потому никто не увидел, что она закрыла глаза, пытаясь сконцентрироваться на молодом немце и его сыне. И она увидела их, озаренных золотистым светом клонящегося к горизонту солнца. Трехлетний малыш сидел на шее своего папы, свесив ноги и держась руками за его голову.

Пуэнт-Блё, тот же вечер

Лоранс мыла свои кисточки в маленьком умывальнике, примыкающем к классной комнате. Она смотрела задумчивым взглядом на воду, приобретающую красноватый цвет оттого, что с ней смешивалась гуашь. Сегодня у Овида было шесть учеников, а вместе с Констаном – семь. Ее маленький брат, немного подувшись, вдруг заинтересовался занятиями, которые проводил Лафлер. Индейские дети вели себя сегодня тише, чем обычно, слегка оробев от присутствия рядом с ними мальчика, молочно-белая кожа и светлые кудри которого казались им очень забавными.

«Вообще-то это был неплохой день, – подумала девушка. – Констану необходимо больше общаться с другими детьми, играть с мальчиками. А у Овида прекрасное чувство юмора».

Она заулыбалась, подумав о том, что вечером, когда она ляжет в постель и станет, как обычно, вспоминать события прошедшего дня, перед ее мысленным взором промелькнет немало сцен: Овид, стоящий возле доски в своей длинной серой рубашке; Овид, сидящий на ступеньках крыльца и внимательно наблюдающий за парочкой птичек, сидящих на высокой ветке молодой ели… Несмотря на предостережения своих сестры и брата, Лоранс позволяла себе отдаваться во власть этой великолепной любви, от которой взволнованно колотилось ее сердце. Она верила, что Овид скоро поцелует ее еще раз, но уже более крепким поцелуем, и это вызывало у нее огромную радость.