– Я могла бы спросить у своего отца, нужен ли ему еще один работник на конюшнях, – сказала Эбби. – Мы разводим лошадей для скачек и конного спорта. Ты любишь лошадей?

– Да, очень! – импульсивно воскликнул «Боб». – Я и собак тоже люблю. Твой ньюфаундленд просто великолепен!

– О, ты знаком с этой породой? Это хорошо. Ты умеешь ездить верхом?

– Нет, не умею, но мне уже доводилось ухаживать за лошадьми.

В мозгу Кионы, к которой вернулась ясность сознания, возникла идея: возможно, было бы целесообразно укрыться у этих людей и устроиться у них на работу. Во всяком случае, ей сейчас лучше держаться в стороне от оживленных дорог и не появляться на железнодорожных вокзалах.

– Иди посмотри на мою кобылу, хватит уже сидеть в этой дыре, – сказала Эбби непринужденным тоном.

– Хорошо, я выхожу отсюда, но к твоей кобыле подходить не стану. Если она не привязана, она может испугаться и ускакать.

– Не ускачет, я приучила ее всегда меня дожидаться, когда повод лежит у нее на шее.

Киона с облегчением увидела, что Эбби выходит из хижины, а вслед за ней и ее собака. Чувствуя ломоту во всем теле, Киона кое-как поднялась на ноги, задаваясь вопросом, как сейчас выглядит ее лицо. «Оно сейчас, наверное, не очень-то красивое!» – с усмешкой подумала она.

Когда она вылезла из своего убежища, ее поразила красота деревьев, кроны которых в лучах клонящегося к закату солнца приобрели золотистый оттенок. Местность была равнинной, и со всех сторон возвышались дубы и ели. Киона едва не изменила свое решение: ей захотелось попрощаться с юной и красивой Эбби, сесть на велосипед и снова отправиться в путь по этому прекрасному лесу. «Пребывание в лесу в одиночестве вернет мне душевный покой и немного утешит меня. Мне следовало бы укрыться где-нибудь в лесу, на природе, а не здесь, у этих людей. Спать под звездами…»

Эбби тем временем не сводила с Кионы своих светлых глаз.

– Вот она, моя кобыла Камелия, чистокровка, – сказала она. – Мой отец собирается вскоре отправить ее на скачки.

Киона невольно залюбовалась изящной лошадью гнедой масти с длинными мускулами и темно-коричневыми гривой и хвостом.

– Какая она красивая!

Польщенно улыбнувшись, Эбби легко и непринужденно вскочила в седло.

– Я возвращаюсь домой. Поговорю о тебе со своим отцом. А ты поезжай за мной на своем велосипеде. Я буду ждать тебя во дворе конюшен.

– Пока! – сказала Киона, пытаясь подражать жестам и мимике Мукки, который сейчас был для нее своего рода образцом по части того, как ведут себя юноши.

Старший сын Эрмин и Тошана обладал способностью вести себя непринужденно в любых ситуациях и завоевывать симпатии представительниц слабого пола всех возрастов – от маленьких девочек до седовласых бабушек.

– Секундочку! – вдруг сказала Эбби. – Раз ты хочешь получить работу, должна тебя кое о чем предупредить. Если работаешь на моего отца, то нельзя пить ни капли алкоголя, даже пива, нельзя курить и нельзя ввязываться в драки.

– А я и не люблю драться! Поверишь ты или нет, но я просто упал вчера с велосипеда.

«Боб» опустил голову и посмотрел на свою обувь.

– Прости, я обвинила тебя понапрасну, – ответила Эбби. – Я объясню это своему отцу, иначе он тоже заподозрит, что ты любишь драться.

Эбби улыбнулась своей ребяческой улыбкой и, повернув лошадь на сто восемьдесят градусов, поскакала рысью прочь. Кионе вспомнился ее собственный конь – красавец Фебус. После того как Эбби уехала, у нее, Кионы, появилась возможность беспрепятственно отправиться туда, куда ей самой захочется. Ничто не обязывало ее следовать за этой девушкой-подростком по аллее, которая виднелась чуть поодаль и была обсажена подстриженными декоративными кустами, жимолостью и самшитом.

«Я стану для полицейских подозреваемой сразу же после того, как они допросят Ли Мэй и Чен Фана. Даже если я и отъехала на расстояние в несколько десятков миль, полиция все равно может нагрянуть в любом месте, – стала тихонько рассуждать вслух Киона. – Возможно, было бы проще сдаться полиции и честно рассказать о том, что произошло. У меня ведь будет право на адвоката, он докажет, что я находилась в ситуации необходимой обороны, и если меня и упрячут в тюрьму, то ненадолго. Но ведь я все-таки убила человека, а потому, наверное, проведу за решеткой далеко не один месяц!»

Мысль о том, что ей придется оказаться в темной и тесной тюремной камере, в четырех стенах, заставила ее задрожать от отвращения. Киона всегда жила на открытых пространствах – как в Валь-Жальбере, так и на берегу Перибонки. Учась в школе-интернате, она всегда первой выбегала на переменке во двор. А еще она там выбрала для себя кровать, стоящую возле окна.

«Что же мне делать? – мысленно спросила она себя. – Я убила Делсена, я – злая и чокнутая, я – ведьма! Не было никакого волка и никаких призраков, которые, как мне показалось, меня окружали. Я не хочу видеть ни отца, ни Мин, ни кого-либо другого из моих родственников».

Уверенность в этом оказалась сильнее всех ее сомнений, ее печали и того ужаса, который вызывал у нее совершенный ею поступок. Она восстановила силы благодаря тому, что проспала очень и очень долго (хотя пока еще не знала об этом). Теперь, после того как она немного успокоилась, тихий внутренний голос иногда начинал нашептывать ей, что она всего лишь защищалась. «Делсен хотел причинить мне зло, большое зло», – мысленно сказала она себе.

Не зная, какое решение принять, она неторопливо надела рюкзак на спину и взяла велосипед за руль. Так как же ей поступить? Стоит ли ей в течение некоторого времени побыть «Бобом»? На конюшнях наверняка имеются другие работники, причем мужчины. Ей придется работать рядом с ними, и они могут ее раскусить. Любая оплошность выдаст ее.

«Было бы, наверное, лучше найти какой-нибудь женский монастырь и попросить в нем пристанища и защиты настоятельницы. Я понимаю Акали. Она правильно сделала, что отошла от мирской жизни и посвятила себя Богу. Акали, моя милая Акали!»

Киона, чувствуя, как у нее сжимается сердце, закрыла глаза и напрягла всю свою волю. Ей хотелось увидеть эту юную индианку, которая была ее подругой по играм в течение многих лет и которая, как и Делсен, когда-то стала жертвой сексуального насилия. Акали, несмотря ни на что, сумела пойти по пути чистоты и света, пусть даже и ради того, чтобы спастись от своей любви к Людвигу.

«Акали, Акали!» – забормотала Киона.

Она не почувствовала ничего – ни недомогания, ни головокружения, ни ощущения легкости, которые обычно предшествовали ее билокации – одновременному присутствию в двух разных местах. Киона попыталась представить себе свою подругу в одежде послушницы, мысленно оказаться с ней рядом, однако ее усилия были тщетными. Словно бы пытаясь найти этому объяснение, Киона обратила лицо к бескрайнему бледно-голубому небу, по которому плыли розоватые облака.

«Меня наказали! – подумала она. – В конце концов, только у ангелов имеются крылья!»

Роберваль, вечер, дом семьи Шарденов

Эрмин ходила взад-вперед по гостиной, скрестив руки на груди и тем самым как бы пытаясь защититься от терзающих ее волнений. Лора, сидя за пианино, нервно нажимала на клавиши.

– Дорогая моя, ты причиняешь мне боль. Присядь и выпей бокальчик хереса, – сказала Лора своей дочери.

– Мама, уже больше шести часов, и Тошан должен был бы находиться здесь, рядом со мной. Самолет, на котором он летел, наверное, разбился. Такое иногда случается.

– А ты не забыла о том, что Квебек и Франция находятся в разных часовых поясах? – спросил Жослин, куривший свою трубку.

– Нет, папа, не забыла. Согласитесь, что это странно! Вчера вечером он так и не позвонил. Я заждалась этого проклятого звонка. Сегодня уже понедельник – то есть тот день, в который, как он мне обещал, он должен сюда вернуться. Он, возможно, передумал, или же у него возникли какие-то проблемы в аэропорту. Но, что бы ни случилось, ему следовало бы мне позвонить. Он ведь, в конце концов, знает, как сильно я переживаю из-за Кионы.