Эрмин машинально выпустила из своей руки руку подруги, которую этот жест больно уколол.

– Я вызываю у тебя отвращение? – спросила Шарлотта со слезами на глазах.

– Нет, но…

– Ты почти оттолкнула меня от себя!

– Мне жаль, Шарлотта, но я возмущена. Да, возмущена. У меня, кстати, есть на это право! Изменить такому человеку, как твой муж, всего лишь ради забавы? Я никогда еще не слышала ни о чем более жестоком, более грубом. Ваш приезд сюда имеет какое-то отношение к этой истории?

– Конечно! Мне хотелось доказать Людвигу, что я люблю только его, что Венсан не имеет для меня никакого значения. Я стала для семьи Бауэр паршивой овцой. Мать Людвига испепеляла меня взглядом, а его отец перестал со мной разговаривать. Между нами – то есть мною и Людвигом – состоялся долгий и тяжелый разговор по поводу ребенка, которого я сейчас жду. Людвиг в конце концов меня простил, и мы уехали, не сообщая никому, что я беременна. Через несколько месяцев мы объявим, что у нас здесь, в Валь-Жальбере, родился ребенок, и он будет считаться символом примирения и прощения.

– Но ведь это же совсем не так! Господи, мне теперь понятны и замешательство в глазах Людвига, и твое встревоженное выражение лица. Он заставляет себя улыбаться нам и шутить, но я чувствую, что его мысли где-то далеко и что мысли эти горестные…

Шарлотта, нахмурившись, посмотрела на Эрмин сердито.

– Мне, представь себе, тоже есть на что жаловаться, – процедила она сквозь зубы. – Людвиг иногда возвращался домой в полночь, причем изрядно навеселе. Он проводил вечера с деревенскими девушками. Мне рассказывали, что он танцевал с ними и пел. Можешь быть уверена, он не простил бы меня, если бы у него самого совесть была чиста.

– Единственное, в чем я уверена, моя бедная Лолотта, – так это в том, что вы должны сохранить свою семью и снова стать счастливыми друг с другом. Что касается ребенка…

– Я вполне могла бы обойтись без него! Я не хотела еще одного ребенка. Роды – это тяжкое, изнурительное событие для женщины, и меня отнюдь не радует, что мне придется пережить его еще раз.

Они услышали, что Лора зовет их в дом очень веселым голосом:

– Пожалуйте за стол, дорогие мои! Куда вы запропастились?

– Не говори никому ни слова! – потребовала Шарлотта с отчаянным видом. – Людвиг знал, что я поговорю об этом с тобой, но все остальные не должны узнать правды. И не напускай на себя такой возмущенный вид. Ты ведь сама спала с учителем!

– Ты что, рехнулась? Я никогда не спала с Овидом. Никогда! Я слишком сильно люблю Тошана. Он бы меня не простил.

Они, стоя лицом к лицу, затараторили шепотом, каждая оправдывая саму себя. Первой сдалась Шарлотта.

– Мимин, прошу тебя, не отталкивай меня. Это как раз тот момент, когда ты можешь доказать, что ты для меня и в самом деле немножко сестра, что ты моя настоящая подруга и по-прежнему любишь меня так, как любила, когда я была маленькой. Я сожалею о том, что совершила, и я пожертвовала бы чем угодно ради того, чтобы вернуться в то время, когда родился Томас, на берег Перибонки. Если бы мы не уехали, между мной и Людвигом ничего бы такого не произошло.

Они услышали, что кто-то приближается к ним легкими шагами. Это была Лоранс.

– Я услышала ваши голоса. Бабушка вас зовет, а вы даже не откликаетесь! Что вы делаете здесь, среди сорняков?

– Мы разговариваем, дорогая моя, – сказала Эрмин.

– Все уже готово, пойдемте.

Атмосфера за столом была довольно мрачной. Лоранс с наступлением темноты зажгла свечи, но Шарлотта настояла на том, чтобы включить также и наружную лампу, чтобы та отвлекала на себя комаров. Вопреки усилиям Лоры и Онезима, рассказывавшего различные истории про Валь-Жальбер, всем было как-то тягостно – главным образом из-за мыслей о Кионе. Жозеф Маруа вообще не переносил того, что он называл «драмой».

– Когда я подумаю о ситуации, в которой оказался Жослин, мадам Лора, у меня пропадает аппетит! – заявил он в тот момент, когда Мадлен принесла пирожные. – Если бы мне раньше сказали, что Киона осмелится сбежать с каким-то там парнем, я бы над этим заявлением просто посмеялся. Мне все еще не верится, что это правда. Не верится. Этот индеец ее просто похитил – так, как это произошло однажды с Луи, когда тот был маленьким. Вы помните, мадам Лора?

– Ну конечно! Какая мать смогла бы забыть о таком трагическом событии? Я думала, что его найдут мертвым. Такое вполне могло произойти. Если бы не Тошан, который не побоялся добраться до пещеры Феи, мой сын был бы обречен.

– Вовсе нет, бабушка! – возразила Лоранс. – Там были люди, которые прятались, чтобы их не призвали в армию. Они не допустили бы, чтобы маленький ребенок погиб.

– У них имелась вполне серьезная причина для того, чтобы прятаться. Они не отправились на эту бойню и не погибли на ней! Проклятая война! – пробурчал Жозеф Маруа. – Она забрала у меня двух сыновей.

– Успокойся, – сказала Андреа.

– Не трогай меня, Андреа. Ту рану, которая у меня вот здесь, в сердце, не вылечить никому. Моя маленькая колдунья сделала эту рану менее болезненной, но полностью не исцелила.

Нежность и уважение, которые чувствовались в словах этого бывшего рабочего о Кионе, заставили всех снова вспомнить о ней.

– Она сыграла прекрасную роль в ту эпоху, появляясь в снах нашего бедного маленького Луи, – отметила Эрмин. – Она чувствовала недомогание, потому что ему угрожала опасность, и утешала его, как могла. Она повторяла ему, что ее брат Тошан его спасет.

– Киона всегда казалась мне похожей на ангела, – сказал Людвиг с задумчивым видом.

– Странный она ангел, если взяла и удрала с парнем, да еще и с проходимцем, – возразила Иветта. – Послушать вас – так ее хоть сейчас в рай возьмут, но на самом деле она такая же, как и все остальные девчонки ее возраста.

Эти слова вызвали у присутствующих замешательство. Лора смущенно откашлялась, Лоранс улыбнулась какой-то загадочной насмешливой улыбкой, а Мадлен воспользовалась воцарившимся молчанием для того, чтобы изложить свою точку зрения.

– Что бы там ни говорилось в святых книгах, нам известны далеко не все ангелы. Индейцы верят скорее в добрых духов, которые могут помочь людям и утешить их, а Киона – ангел она или нет – обладает удивительной способностью утешать других людей. Не так ли, месье Маруа?

Жозеф в знак согласия кивнул и что-то пробурчал. Шарлотта почти не слушала разговор. Прежде она думала, что расскажет о своих несчастьях Эрмин не раньше, чем через несколько дней после своего возвращения, и теперь, поторопившись, она лишь с трудом заставляла себя делать вид, что у нее в семейной жизни все хорошо. Сидя рядом с Людвигом, она тайно ждала какого-нибудь проявления нежности с его стороны (может, он положит ладонь на ее бедро или плечо), однако он на нее даже не смотрел.

Констан и Адель, игравшие под навесом возле дома, вдруг сбежали вниз по ступенькам со встревоженным видом.

– Мама, в кустах какой-то зверь! – воскликнула девочка.

– Да, и я думаю, что это злой зверь! – добавил мальчик.

Онезим тут же встал и стал всматриваться в темноту.

– Вообще-то тут в округе бродит лось, – сказал он. – Самец. Если он и дальше будет подходить так близко к домам, я шандарахну по нему дробью из ружья.

Людвиг посадил дочь себе на колени, а Констан бросился в объятия своей матери. Затем все увидели, как из колючих кустарников появилось маленькое четвероногое существо, которое тут же бросилось, тявкая, в сторону стола.

– Да это же Фокси! – удивилась Лоранс. – Вот так злой зверь! Иди сюда, мой песик. Как ты здесь оказался?

Пару мгновений спустя на краю светового пятна, в центре которого находился стол, появился Жослин, про которого все думали, что он находится в Робервале. Следом за ним шел Овид Лафлер.

– Боже мой, что случилось? – воскликнула Эрмин испуганным голосом. – Какие-то плохие новости?

– Черт побери, опровергать это твое предположение я не стану! – прогремел ее отец. – В противном случае я бы сюда не приехал.