– Вы сказали, что приехали из Квебека. Насколько мне известно, у ваших соотечественников специфический акцент, но у вас его нет.

– Я метис. В моих жилах течет индейская и ирландская кровь, – сообщил Тошан, смахивая слезу. – Смешение рас. Если бы все люди могли смешаться, чтобы создать в будущем одну-единственную расу, всему миру от этого стало бы только лучше. К сожалению, это утопия. Когда я был моложе, мне пришлось испытать и презрительное отношение к себе, и унижения. Точнее говоря, попытки меня унизить, потому что вообще-то я сам насмехался над людьми, которые пытались это делать. Я поклоняюсь духам природы, скрытым силам вселенной… Я, наверное, раздражаю вас своей болтовней.

– Вы меня вовсе не раздражаете. Я здесь уже три дня. Рассчитывала уехать завтра или послезавтра. Что касается мадам Мерло, то ваши подозрения напрасны. Если бы вы только знали, как она за мной ухаживает! Эти люди вовсе вас не выдавали. Она в этом клянется. Вас выдал тот мужчина, который должен был довезти вас на своей барже по реке до Либурна.

– Она, вполне возможно, обвиняет его только ради того, чтобы выгородить саму себя и своего мужа!

– Нет, ее мужа пытали в гестапо, а затем расстреляли в апреле 1943 года, причем как раз за то, что они приютили вас и не сообщили сразу же об этом кому следует.

Тошан сжал зубы. Ему захотелось забыть про ужасы войны, забыть про всех тех мужчин, женщин и детей, которые стали ее жертвами.

– Я искренне рад тому, что встретил вас, мадемуазель, – сказал он тихо. – Порой случаются удивительные совпадения, хоть я в совпадения и не верю. Я воспользовался своим пребыванием во Франции для того, чтобы приехать сюда, и мне кажется, что наша встреча представляет собой странное совпадение. Как будто все это было предопределено заранее.

– Вы скоро начнете говорить мне о судьбе. Я не верю в судьбу, однако я согласна, что это весьма странно, что мы оказались в Монпоне в одно и то же время.

– Это пустяки. Лично я очень рад, что мне выпала возможность поговорить о Симоне. Если быть еще более откровенным, то мы с вашей сестрой, прежде чем оказаться здесь, провели несколько дней в лесу. Между нами возникла близость. Я находился так далеко от своей родной страны! И в любой момент мог умереть. Мы оба очень нуждались в утешении и нежности.

– Я понимаю. Благодарю вас за то, что вы мне в этом признались. Теперь я, по крайней мере, знаю, что моя сестра испытала немного радости, прежде чем ее пристрелили здесь, на этом лугу, как какое-нибудь опасное животное.

Эстер тяжело вздохнула. И она, и Тошан почувствовали себя психически измученными, нервы у них начинали шалить.

– Я пойду в пансион и немного отдохну, – сказала Эстер. – Мне хотелось бы побеседовать с вами еще, но я не могу. А жаль! Когда вы говорите о Симоне, мне начинает казаться, что она все еще жива, что она где-то рядом с нами. Вы видели нечто такое, чего я уже никогда не смогу увидеть. Я могу это только представить.

Тошан, чувствуя сильное волнение, встал и помог Эстер подняться со стула. Она – сильно побледневшая – слегка оперлась на него.

– Мадемуазель, могу ли я пригласить вас на ужин? – спросил Тошан. – Я постараюсь рассказать вам те воспоминания, которые связаны у меня с вашей сестрой. Прежде всего хорошие воспоминания.

– Да, конечно. Вечером мне в комнате скучно. Время тянется медленно.

– Тогда я зайду за вами в семь часов! – пообещал Тошан, довольный тем, что снова увидит эту женщину и предложит ей то, что может, – красивый портрет ее погибшей сестры. – Я провожу вас, поскольку выглядите вы не очень хорошо.

Они расстались возле террасы пансиона, которая была окружена зарослями глициний. Тошану показалось, что он чувствует опьяняющий запах мальвы, который ощущал во время своего последнего завтрака с Симоной семь лет назад. Он отказался пойти поздороваться с хозяйкой.

– Мне нужно успокоиться! – придумал он отговорку. – Сегодня вечером…

Эстер проводила его глазами, когда он пошел по улице, залитой яркими лучами солнца. Этот мужчина спал с ее сестрой, он целовал ее и наслаждался ее женской плотью. Эстер вздрогнула, почувствовав тревогу и стыд – так, как будто застала эту парочку во время их любовных утех.

«Тошан! Какое странное имя! – подумала она. – Тошан… Индеец из Квебека. Вот уж действительно…»

Эта фраза заставила ее улыбнуться. Ей вспомнился низкий и чувственный голос этого чужеземца. Слегка пожав плечами, Эстер Штернберг вошла в прохладный и полутемный зал ресторанчика.

Берег реки Уиатшуан, тот же день

Делсен только что нырнул с большого плоского камня в прозрачную воду небольшой заводи. Течение за ее пределами было сильным, с водоворотами. Его усилила вода, поступающая в реку в результате таяния снегов. Киона, сидя на камне, нагретом солнцем, не спешила раздеваться и заходить в воду. Она закрыла глаза, когда Делсен, ничуть не стесняясь, разделся. Правда, чтобы, по-видимому, ее не смущать, он не стал стягивать серые хлопковые трусы.

– Ну же, залезай в воду! – крикнул он Кионе, вынырнув на поверхность. Его волосы, намокнув, облепили голову. – Вода вообще-то холодная. Быстрее! Не перегревайся на солнце.

Он поплыл, поднимая вокруг себя серебристые брызги. Киона сняла сандалии. В ее мозгу лихорадочно роились мысли, и на душе было тревожно. «Это не совсем то, что было в моем видении! Я не чувствую того же самого. Я, наверное, ошиблась днем или местом». Это назойливое сомнение придало ей благоразумия. Она потеряла уверенность в своей интуиции. «Единственное, в чем я уверена, – так это в том, что над Делсеном нависла какая-то серьезная опасность. Однако я не знаю, что это за опасность и чем она вызвана».

– Киона! – позвал он. – Если ты немедленно не зайдешь в воду сама, я тебя туда затащу силой.

– Иду!

– И без одежды! Ты об этом помнишь?

– Вот уж нет! – пробурчала она, снимая свою кофточку с короткими рукавами.

Предстать перед глазами Делсена в лифчике было для нее мучительно. Лифчик этот был из зеленого атласа, без каких-либо смелых излишеств. Ее трусики с ним совсем не сочетались. Киона решила, что не станет снимать ни лифчик, ни трусики, ни даже шорты. Она резко соскользнула в воду. Вода была такой холодной, что у нее перехватило дыхание.

– Ты сошел с ума! – крикнула она, размахивая руками. – Вода ледяная!

Делсен, подплыв к ней энергичным кролем, обхватил ее за талию и громко рассмеялся.

– Ну и выражение лица у тебя! – воскликнул он. – Ты хоть плавать-то умеешь?

– Девушка, выросшая у озера Сен-Жан, не умеет плавать?! Да ты идиот!

Киона оттолкнула Делсена и поплыла красивым брассом, подбадриваемая силой течения и прохладой воды. Плыть вниз по течению было легко, а вот возвращение, как она прекрасно понимала, потребует от нее немалых усилий. Делсен поплыл вслед за ней, раззадоренный тем, что только что увидел: высокие юные груди под атласным лифчиком, твердые соски, плоский живот, кожа цвета меда…

– Не заплывай слишком далеко, – посоветовал он.

Не желая ему подчиняться, она заплыла в маленькую бухточку между двумя огромными округлыми валунами, похожими на каменных монстров, навечно заснувших много веков назад. Коснувшись ногами дна, она встала и выпрямилась. Вода здесь доходила ей лишь до середины бедер. «Думаю, что это здесь. Да, это то самое место», – мысленно сказала она сама себе.

Ее намокшие шорты неприятно липли к телу. Вдруг почему-то осмелев, она взобралась на валун и – не без труда – стащила с себя шорты. Затем она выпрямилась и протянула руки к небу. Ее тело было полностью освещено солнцем.

– Благодарим тебя, о Маниту, за все твои милости и благодеяния, – сказала она шутливым тоном. – Тебя благодарят твои дети – я, Киона, и он, Делсен. Ты даришь нам вкус ягод в лесу, сок деревьев и множество ярких красок!

Ее золотистое тело было все покрыто блестящими капельками. Она повернула свое лицо к солнцу. Ее рыжеватые, потемневшие от воды косы напоминали бронзовых змей, которые вместе с изящным станом делали ее похожей на внезапно ожившую великолепную женскую статую. Она казалась олицетворением лета, сезона фруктов, урожая и изобилия.