– Ты скажешь им всем, что я их очень любила, но так и не нашла того, что искала, здесь, на земле. Там я видела свою маму – мою мамочку, которая красивая-прекрасивая. Так что там у меня прекрасная компания.

Киона, тяжело дыша, бросила ошалелый взгляд на Адель и Томаса. Они все еще играли, но теперь уже с волнами: когда очередная волна медленно накатывалась на песчаный берег, они, стоя неподалеку, отскакивали от нее назад, держась за руки и громко смеясь.

– Шарлотта, обо всем, что ты мне сказала, я могла бы догадаться и сама. Ты, возможно, всего лишь галлюцинация. Когда я была ребенком, я ни в чем не сомневалась. Я стала задавать себе вопросы где-то в возрасте тринадцати лет. Возможно, я сейчас нахожусь здесь в полном одиночестве и лишь выдумываю все то, что якобы вижу и слышу, только ради того, чтобы ослабить свою душевную боль. Докажи мне, что это и в самом деле ты, прошу тебя. Скажи мне что-нибудь такое, что ты знаешь, а я – не знаю, но могу проверить.

Видение, казалось, начало постепенно исчезать в ярком свете дневного солнца, однако Кионе усилием воли удалось снова сделать его более-менее четким.

– Не уходи! Мне нужно, чтобы ты доказала мне, что это именно ты!

– Бабушка Одина догадалась о том, что я сделала, еще до того, как ты приехала вместе с медсестрой. Она пришла в ярость. Спроси ее об этом. Она стала говорить, что я порочная бледнолицая женщина. Не будь такой грустной, Киона! Я все равно умерла бы при родах. Мне так сказали. Какая разница – чуть раньше или чуть позже… Прощай. Не забывай о том, что я попросила тебя позаботиться о моих детях и моем муже.

После этих слов воцарилась полная тишина. На лбу у Кионы выступил пот, ее начало тошнить. Ее видение трансформировалось в множество малюсеньких коричневых точек, а ее тело вдруг резко откинулось назад. Она потеряла сознание. Однако вскоре она услышала испуганные крики:

– Киона, Киона, проснись!

Ее лица касались маленькие влажные пальцы: это Адель, только что опускавшая ладошки в воду озера, стала легонько шлепать Киону по щекам.

– Ты спишь или ты умерла? – пролепетал Томас, дергая Киону за руку.

Она открыла глаза и увидела этих двух малышей. На ее устах появилась добрая улыбка – та удивительная, лучезарная и очаровательная улыбка, которой Киона одаривала людей с самых первых месяцев своей жизни.

– Все в порядке, дорогие мои, – сказала она. – Я просто устала. Я прилегла и случайно заснула. Простите меня, я вас напугала!

Киона приподнялась, села и поочередно обняла Адель и Томаса.

– А теперь нам нужно вернуться в дом Лоры. Вы поиграете с Констаном и Катери. Бабушка Одина накормит вас полдником. Пойдемте.

Поднявшись с помощью малышей на ноги, Киона почувствовала, что едва может идти.

– Давайте будем шагать очень медленно. Держите меня покрепче.

– Да, ангел, я тебя держу! – воскликнула Адель.

Киона не решилась поправлять эту девочку, понимая, что та наверняка услышала, как ее, Киону, называют взрослые, хотя она и пыталась отговорить их от этого. Адель вдруг тихонько добавила:

– Это папа мне сказал, что ты ангел…

– Он просто пошутил. Да, это была всего лишь шутка. Посмотри на мою спину – там нет никаких крыльев. А у ангелов ведь должны быть крылья.

Разговор на этом и закончился. Киона, держа Адель и Томаса за руки, вошла в большой дом семьи Шарденов. Ее недомогание закончилось, и, как ни странно, ее теперь охватило что-то вроде эйфории, а на душе стало легко. Она смутно предчувствовала, что еще часто будет ходить вот так, держа за руки Адель и Томаса. «А где будет Людвиг?» – задавалась она вопросом, но никакого вразумительного ответа так и не нашла.

Поразмышлять дальше об этом она не смогла, потому что, едва пройдя через калитку сада со своими подопечными, увидела Одину, вид которой был довольно забавным: старая индианка надела один из фартуков Мирей, и, поскольку завязки этого фартука оказались для ее талии слишком короткими, она обвязала талию поверх фартука бечевкой. С руками, испачканными по локоть в муке, Одина громко заявила:

– Я не могу в этом доме ничего найти! Хотела приготовить кукурузные лепешки, но здесь есть только белая мука. К тому же нет соли.

– Да не кричи ты так, я тебе сейчас помогу! – сказала Киона. – Где Констан и Катери?

– Этого скверного мальчишку я наказала. Сидит взаперти в сарае. А девочка прогуливается с собакой.

– Где?

– В гостиной. Она надела на пса ошейник с поводком. Почему ты делаешь такое сердитое лицо, Киона? Я умею обращаться с детьми. Я вырастила твою мать, Талу-волчицу.

Одина с заносчивым видом повернулась спиной к внучке и стала медленно подниматься по ступенькам крыльца. Киона пошла вслед за ней. В полумраке салона она увидела, что Катери стоит в чем мать родила и восторженно смотрит на лужицу, которую только что оставил фокстерьер на восточном ковре Лоры.

– Адель, пожалуйста, присмотри за ней, – сказала Киона. – Я освобожу Констана и вернусь. А затем я почищу ковер.

Киона побежала вглубь сада и открыла дверь сарая. Констан, сидя на земле, играл с одним-единственным шариком, который, по-видимому, лежал у него в кармане, когда его заперли в сарае.

– Выходи, малыш! – сказала Киона ласково. – Чем ты разозлил бабушку Одину?

– Я дал большой кусок сырого мяса Фокси, потому что он хотел есть.

– Это не такой уж и тяжкий проступок, но вообще-то ты не должен брать еду, предназначенную для людей, и давать ее собаке. Кроме того, Фокси к сырому мясу не привык. Я отменяю твое наказание, потому что Адель сейчас в доме, и я хочу, чтобы ты поиграл с ней и ее братом. Покажи им свои книжки с картинками. Или дай им поиграть своим паровозиком. Ты знаешь, что их мама умерла. Адель очень переживает, и ты должен о ней позаботиться.

Когда Лора предложила поначалу говорить детям, что Шарлотта отправилась в долгое путешествие или на какое-то время отлучилась, Эрмин и Киона не поддержали эту идею, полагая, что подобная ложь может привести к крайне негативным последствиям, поскольку дети будут ждать возвращения своей мамы, но так его и не дождутся. Констан знал, что Шарлотта умерла, однако он был мало знаком с усопшей, а потому ему было непонятно, почему все так сильно горюют.

– Хорошо, договорились! – уверенно заявил мальчик.

Киона занялась Катери и лужицей на ковре, думая о том, что она не будет присутствовать при погребении Шарлотты. По ее мнению, в этом не было особой необходимости, потому что она полагала, будто к ней и в самом деле являлся дух усопшей. Киона, не обращая внимания на ворчание старой индианки, одела Катери.

– Ей так неудобно, – заявляла Одина. – Она ведь просто большой младенец. Она чувствует себя намного лучше без этих ваших тесных одежд.

– Ее платье и трусики вовсе не тесные. Лора не одобряет такие вольности – заставлять детей ходить нагишом.

– Лора неправа!

Изнывая от желания расспросить Одину, Киона усадила Катери перед наружной застекленной дверью кухни и, чтобы малышка могла чем-то развлечься, поставила рядом с ней тазик с плавающей в нем резиновой уточкой.

– Бабушка, мне нужно с тобой поговорить. Это для меня очень важно. Речь пойдет о Шарлотте. Я знаю про нее кое-что ужасное. А ты?

Одина прищурила свои раскосые глаза и поморщилась. Затем она медленно присела на стул и достала из кармана своего широкого хлопчатобумажного платья трубку и табак.

– Да, и я знаю.

– Но ты мне ничего не сказала и даже не намекнула, в том числе и в Валь-Жальбере, когда мы дежурили возле комнаты Шарлотты.

– Я дала обещание. Про это никто не должен знать – ни Эрмин, ни все остальные. Шарлотта говорила, что Эрмин уже больше не будет любить ее, если узнает правду. Поэтому я никому ничего не рассказала, хотя и очень сильно рассердилась.

– И ты ей об этом сказала?

– Конечно! Шарлотта несколько лет жила в моей хижине в горах. Я смазывала маслом ее косы и шила для нее туники. Кто смастерил первые мокасины для маленькой Адели?.. Мне очень не понравилось то, что сделала Шарлотта, а виновата во всем эта женщина с желтыми волосами – Иветта. Я стукнула кулаком по столу и сказала Шарлотте, что она порочная бледнолицая женщина. Она заплакала, и я стала ее утешать. Шарлотта часто клала свою щеку сюда.