Розетта задыхалась от волнения. Решение, принятое сегодня днем в доме на улице Нобль, совершенно ее не устраивало.

– Собираем чемоданы и в начале июля уезжаем, а дальше – будь что будет! – добавила она, всхлипывая. – Энджи, а о мсье Огюстене ты подумала? Для твоего отца это будет горе!

– Я хочу предложить им с Жерменой поехать с нами. Там для всех хватит места. С тех пор как он перебрался в дом Жермены, клиентов у него все меньше и меньше, так что, я думаю, он с радостью примет перемены и сможет больше времени проводить со своими внуками. Что до Октавии… Жерсанда посоветовала ей как можно скорее написать своему Этьену письмо. Он рассчитывал перевестись в Арьеж в октябре, так что у него еще есть время отказаться от нового назначения и остаться в Лозере. Как воспримет новость Гильем, меня не волнует. Когда Анри подрастет, мы что-нибудь придумаем. Розетта, мне правда жаль, что ты не рада переезду, но ты вот о чем не подумала: когда вы с Виктором поженитесь, ты ведь не будешь жить со мной.

Розетта посмотрела на подругу полными слез глазами:

– Скажи лучше, что я тебе больше не нужна, потому что теперь у тебя есть Ан-Дао!

– Розетта, как ты можешь даже думать об этом? Я так тебя люблю! Люблю и желаю тебе счастья, и, раз уж ты не мыслишь своей жизни без Виктора, я не позволю тебе пожертвовать всем ради меня. Я совсем не знаю Ан-Дао, а ты для меня – сестра, которой у меня никогда не было!

– Правда?

– Конечно правда. Мне бы очень не хотелось уезжать без тебя. Мы вместе, ты и я, поговорим об этом с Виктором, как только он приедет в отпуск.

Чуть успокоившись, Розетта подошла и поцеловала Анжелину в щеку, шепнув ей на ухо:

– Что так напугало тебя, что ты хочешь сбежать из города? Лезажи знают, чей сын Анри, и что? Они не смогут его отнять. Луиджи несколько раз тебе это повторил: мальчик – законный сын мадемуазель Жерсанды. И ты не виновата в смерти мадам Эжени Лезаж. Сердце у нее было больное и чернее ночи. Тебя не посадят в тюрьму только за то, что ты сообщила ей, что у нее родился внук.

Анжелина слабо улыбнулась. Она не знала, как передать словами ощущение опасности, преследовавшее ее со времени последнего посещения Клеманс.

– Наверное, теперь Гильем меня ненавидит. Нужно было раньше рассказать ему о той встрече с его матерью, чтобы ему не пришлось услышать это из уст отца. Не понимаю, зачем все это Леоноре? И как ей удалось разговорить Макэра?

– Имея деньги, это нетрудно. Только ты зря себя упрекаешь. Ты сразу рассказала о разговоре с матерью Гильема нашей мадемуазель Жерсанде, потом мне и Луиджи.

– Я чувствую себя преступницей после разговора с Клеманс. По ее словам, я хочу мало-помалу извести все семейство Лезажей.

– Если я еще раз увижу ее возле нашего дома, буду гнать ее поганой метлой!

– Розетта, как тебе не стыдно!

– Ни капельки! Пойду приготовлю ужин для вашей пациентки. По крайней мере она – приятная дама.

– Готовь ужин на всех. Луиджи и Анри вернутся к семи часам.

Жерсанда настояла на том, чтобы «оба ее сына» оставались в ее доме до вечера. Она очень испугалась, когда ей сообщили об исчезновении мальчика, и считала необходимым еще раз пожурить его без свидетелей, а еще – ласкать его столько, сколько ей захочется.

Анжелина успела соскучиться по мужу и сыну. Злые речи Клеманс, с которой, как ей казалось, у нее установились приятельские отношения, не шли у нее из головы. Чтобы отвлечься, она принялась перелистывать регистрационный журнал. Перечитывая список фамилий пациенток и имена младенцев, которых ей довелось осматривать и пользовать, она постепенно успокоилась. Вдруг во дворе залаяла овчарка. Анжелина вскочила, всем сердцем надеясь, что кому-то понадобились услуги повитухи. Она уже подошла к входной двери, когда на пороге кухни появилась Розетта. Девушка посмотрела на нее, а потом вновь отправилась чистить морковь и брюкву.

Странно… Медный колокольчик по ту сторону ворот так и не зазвенел. Анжелина прислушалась. Спаситель продолжал ворчать во дворе. Потом послышалось характерное сопение запряженной лошади.

– Тише, Спаситель!

Анжелина повернула ключ в замочной скважине и приоткрыла створку ворот. Она сразу узнала большой экипаж Лезажей. Макэр в бархатном коричневом костюме и шляпе удерживал на месте высокую лошадь гнедой масти с черной гривой. С заднего сиденья на Анжелину смотрел Гильем. Лицо его было искажено волнением.

– Садись, Анжелина. Нам нужно поговорить.

– Пойду предупрежу Розетту, – ответила молодая женщина. Кровь стыла в ее жилах, стоило ей подумать о предстоящем объяснении с Гильемом.

– Прошу, поторопись!

Анжелина прикрыла ворота, и он услышал, как она бежит по мощенному камнем двору, потом – отголоски разговора. В эти несколько минут он попытался совладать с нервозностью, приструнить радость, вызванную одним ее появлением. Презрение? Злость? При виде Анжелины он испытал целую гамму чувств, но это были совсем другие чувства.

– Вот и я! – воскликнула молодая женщина, выбегая на дорогу.

Ее отливающие золотом рыжие волосы были заплетены в косы, она была в простом платье из перкаля в цветочек, с завышенной талией. Ее молочного оттенка кожа, казалось, лучилась ясным, идеальным светом.

Гильем протянул руку, чтобы помочь ей забраться в экипаж. Он невольно залюбовался совершенными чертами лица Анжелины, ее тонким профилем, ее блестящими глазами-аметистами.

– Может ли злая душа таиться в столь прекрасном теле? – Фраза прозвучала несколько высокопарно. Гильем заранее сожалел о том, что ему все-таки придется задать ей несколько неприятных вопросов. – Макэр, поезжай вперед! Возле мэрии повернешь к кладбищу.

Анжелина проговорила тихо:

– Зачем поносить меня перед слугой?

– Макэр заварил всю эту кашу, поэтому ни к чему таиться. Все живущие в нашей усадьбе уже в курсе.

Лошадь пошла рысью. Последовал резкий толчок, коляска подпрыгнула, и Анжелина очутилась едва ли не в объятиях своего бывшего возлюбленного. Он задрожал от удовольствия, и ему стоило больших усилий не прижать ее к груди.

– Макэр, смотри, куда едешь!

– Простите, мсье! Я не виноват – кошка перебежала через дорогу!

Гильем закрыл глаза и вдохнул исходящий от молодой женщины тонкий аромат с нотками лаванды, меда и вербены. Мысли перенесли его на четыре года назад, в те времена, когда они встречались в лесу – счастливые, пылкие, опьяненные своей любовью.

– Что это за духи? – спросил он негромко. – От тебя пахнет, как тогда. О, как бы мне хотелось вернуться в те дни, пережить их сто, тысячу раз!

– Ты приехал спросить, какими духами я пользуюсь? – нашла в себе силы пошутить Анжелина. – Брат Эд, монастырский больничный, готовит их специально для меня уже много лет.

– Анжелина, почему ты мне не рассказала о том случае в воскресенье, когда пришла ко мне на свидание в беседку? Ты могла это сделать и раньше – в тот вечер, вскоре после моего возвращения. Я имел право знать, что вы с моей матерью разговаривали.

– Я предпочла промолчать, потому что чувствовала себя виноватой, несмотря на слова утешения со стороны Жерсанды и моего отца, которым я все рассказала. Отец Ансельм тоже был очень добр ко мне. Он подошел, когда я молилась в церкви. Я не сказала ему всей правды. Только что смерть твоей матери очень меня огорчила. И тогда я узнала, что в прошлом месяце твоей матери стало хуже и доктор дал весьма неутешительный прогноз. Мне до сих пор больно вспоминать тот разговор. Все случилось быстро, нас обеих переполняла ненависть. Я сегодня целый день об этом думаю, и в памяти всплыли многие детали. Я надеялась встретить тебя в церкви. Я была в отчаянии. В тот момент, как мне казалось, от тебя зависело мое счастье и вся моя жизнь. Думала, что ты любишь меня так же сильно, как и я тебя, и, узнав, что у нас родился ребенок, ты сразу на мне женишься. И вот, дрожа от страха, я осмелилась подойти к твоей матери и спросить, нет ли от тебя новостей. Она назвала меня потаскухой, подстилкой, рыжей мерзавкой. Сказала, что я охочусь за твоими деньгами. Я снова спросила о тебе, и она ударила меня по пальцам набалдашником трости. Было больно до слез. Остальное ты знаешь. Да, я сказала ей, что у тебя теперь есть сын, наш общий ребенок. Думаю, ты все это уже слышал от Клеманс.