– Слава богу, ты вернулась! – воскликнул он. – Уже рассвело! Тебе удалось хоть немного поспать?

Он с беспокойством всматривался в лицо супруги. На мгновение взгляд Анжелины остановился на его лице, и она устало улыбнулась:

– А сам-то ты спал? Ты до сих пор в рубашке и брюках. Только не говори, что ты прождал меня всю ночь!

– Ну, может, не всю ночь… Пару часов я поспал – в кресле у очага. А тебе сейчас уж наверняка лучше поскорее лечь.

Он подошел к Анжелине и обнял ее. Это было настоящее счастье – снова смотреть на нее, прикасаться к ней… Он хотел было ее поцеловать, однако молодая женщина мягко, с видимым сожалением отстранилась.

– Прости, но мне еще нужно сходить на улицу Нобль. Только после этого я смогу отдохнуть.

– Зачем? Моя мать так рано не встает, а ты еле держишься на ногах от усталости.

– Не уговаривай меня, Луиджи. Мне просто нужно быть там.

– Тогда я пойду с тобой!

– Конечно, если хочешь. И я все расскажу тебе по дороге.

Они оставили лошадь перед кормушкой, полной овса и сена, и заперли ворота. Анжелина взяла супруга под руку, и они пошли вниз по улице. К тому моменту, когда они ступили под арку открытой галереи, над которой располагалась гостиная Жерсанды, бывший странник в общих чертах уже знал историю Ан-Дао. Он полностью разделял негодование своей супруги и теперь смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

– Ты не перестаешь меня удивлять, Анжелина, – сказал он. – В тебе живет бунтарский дух! И, представь себе, я горжусь, что у меня такая жена. Этой несчастной девушке повезло, что роды у нее принимала ты, а не твоя подруга Магали Скотто. Уж она бы не стала задавать лишних вопросов.

– Этого мы знать не можем, – мягко возразила Анжелина.

Она стала смотреть себе под ноги, на мощенную брусчаткой дорогу, потом с беспокойством заглянула в темные глаза Луиджи.

– Вот только я понятия не имею, как нам быть с Ан-Дао. Когда я возвращалась из Ториньяна, я подумала, что можно было бы отвезти ее к дяде Жану. Лучше места, чтобы растить ребенка, и не придумаешь – чистый горный воздух, простая, но обильная пища… Ан-Дао могла бы помогать моей тетушке по дому, в саду и в овчарне, а у Бруно через пару лет появилась бы подружка для игр.

– Дорогая, думаю, нам стоит спросить мнение моей матушки. В итоге мы все равно что-нибудь придумаем. Мне не терпится посмотреть на твою подопечную! Хотя правильнее было бы сказать – на твою новую подопечную.

– Почему новую?

– А разве ты не приняла уже Розетту под свое заботливое крыло, прекрасная и благородная моя Виолетта[15]?

В устах любимого прозвище Виолетта звучало сладко и ласково. С первой же встречи Луиджи стал называть ее так, выражая свое восхищение необычным цветом ее глаз. Анжелине вспомнились заснеженные ущелья Пиренеев, свое горе из-за того, что она так мало времени смогла провести с Анри, которому тогда было всего три месяца, и то, как экстравагантно одетый мужчина (на нем тогда была куртка из волчьего меха поверх красной бархатной рубашки, расшитой медными цехинами) предложил ее проводить.

– Луиджи, нам пришлось пройти через трудности и испытания, но теперь мы счастливы, и, я считаю, это нормально и даже правильно – помогать тем, кто в этом нуждается или испытывает страх.

– Ты права. Вместо того чтобы томиться скукой, лучше использовать наше новое положение в обществе и богатство на добрые дела.

– Но я совершенно не томлюсь скукой!

– Я говорю о себе, Виолетта! Временами я бываю отвратительным снобом. Идем же! Ты все еще дрожишь. Октавия приготовит для тебя горячий шоколад.

Он обнял жену за плечи и поцеловал. Анжелина приняла ласку и не спешила отстраняться. Поцелуи Луиджи пьянили, как вкуснейшее живительное вино.

Мсье Туту встретил их, всем своим видом выражая радость: он просто обожал Луиджи. Октавию молодые люди догнали в коридоре, почти у самой двустворчатой двери в гостиную.

– Слава Господу, Энджи, ты пришла! – проговорила домоправительница со вздохом. – Мы с мадемуазель уже начали волноваться. И молодая дама тоже. Такая красивая, такая вежливая… Доброе утро, мсье Луиджи! Чем вас с Анжелиной угостить? Чай, кофе, горячий шоколад, печенье?

– Всего понемножку! Я проголодался, – ответил он, смеясь.

Анжелина вошла в гостиную первой. Там ее ожидало очаровательное зрелище: под бдительным и заботливым присмотром Жерсанды Ан-Дао кормила свою малышку. Подложив под спину подушки, она сидела, склонившись над ребенком, и ласково ему улыбалась. Присутствие новых людей в комнате она заметила, лишь когда шаги приблизились к самому дивану. Узнав свою повитуху, она воскликнула:

– Как мне вас благодарить? Я так рада! Вы все так добры ко мне!

Но уже в следующее мгновение ее чело омрачилось.

– А как быть с мсье Юбером и мадам Морисеттой? – с тревогой спросила она. – Они приедут меня забрать?

– Вам не о чем беспокоиться, Ан-Дао. Я полагаю, сейчас они как раз возвращаются в Сали-дю-Сала. Я пригрозила им, что позову жандармов и все расскажу, и они испугались. Так что теперь вы свободны и никто не отнимет у вас дочку.

– Дьем-Ле! – объявила Жерсанда де Беснак не без гордости. – Так зовут девочку!

И тут Ан-Дао, которая намеревалась в очередной раз поблагодарить Анжелину, увидела на пороге комнаты мужчину. Все страхи вернулись к ней, и она поспешила прикрыть одеялом свою обнаженную грудь.

– Кто это? – шепотом спросила она, и лицо ее исказилось от ужаса.

– Мой супруг Луиджи. Его настоящее имя – Жозеф де Беснак. У меня не было времени вам о нем рассказать. А Жерсанда – его мать, то есть моя свекровь.

– Это оскорбительно, Анжелина! – насмешливым тоном заметил бывший странник. – Забыть обо мне, о своем супруге!

Не зная, что и думать, Ан-Дао то и дело поглядывала на мужчину, внешность которого не внушала ей доверия. С растрепанными черными волосами, смуглый, в мочке правого уха – золотая серьга в виде кольца… Разумеется, молодая женщина вообразила худшее. Сжавшись в комок, словно напуганный ребенок, она прошептала:

– Ради бога, не продавайте меня ему! Умоляю, не продавайте!

Этот крик души потряс Луиджи и Жерсанду. Его услышала даже Октавия в кухне. Глядя на аннамитку с сочувствием, Анжелина сказала:

– Ан-Дао, как вы могли такое подумать? Я обещала вам защиту и дружбу, и вы не раздумывая последовали за мной сюда, в дом лучшего человека на свете, который, как я вижу, принял вас с распростертыми объятиями. Луиджи – и правда мой муж. Зачем бы я стала вас обманывать?

Молодая мать ответила, не смея поднять глаза от смущения:

– Мне часто лгали, мадам. Когда мы плыли на корабле, мсье Юбер повторял, что мы поженимся, как только приедем в его страну. Я тогда ждала ребенка, и я думала, что это будет честный поступок с его стороны, пускай он и… Словом, он не всегда обращался со мной хорошо. А потом, когда я уже стала пленницей в том большом доме, мне снова лгали.

Никогда Ан-Дао не рассказывала в присутствии мужчины о том, что ей пришлось вытерпеть. Ей было стыдно заговорить об этом даже с ласковой пожилой дамой и с Анжелиной. Однако и без ее слов все понимали, что ей пришлось побывать в аду. Луиджи подошел ближе, но не настолько, чтобы встревожить гостью, и высказал то, что было у него на душе:

– На земле много зла, Ан-Дао, и много людей, которые презирают и мучат себе подобных. Но вы не станете спорить, что есть и другой сорт людей. Они – милосердные, добрые и имеют благие намерения. Моя мать, жена, Октавия и еще тысячи и тысячи других людей во всем мире именно такие. Анжелина не привезла бы вас в этот дом, в нашу семью, ради выгоды. Она поступила по зову сердца, желая помочь и поспособствовать торжеству справедливости. Мне нетрудно представить, что вы пережили, но теперь самое время отдохнуть и научиться снова быть счастливой!

– Вы правы, мсье!

Появление домоправительницы внесло новую струю в разговор.

– А вот и я! – звонко провозгласила Октавия. – Песочное печенье с орешками, горячий кофе и шоколад, чай для мадемуазель! Я и себе взяла чашечку, посижу немного с вами. Мне интересно послушать, как тебе, Энджи, удалось увезти мать и дитя из таверны в Ториньяне.