– С виду приятная молодая женщина, но что-то в ней есть такое… И на мсье Луиджи она смотрела во все глаза, хотя наша Энджи была рядом. Приличные женщины так себя не ведут!

– Ты права, я это тоже заметила. Но не волнуйся. Такая красавица, как моя невестка, может не бояться соперниц.

Октавия поставила обратно на стол поднос с чашками, который намеревалась унести, и стала теребить подол фартука. На ее приятное лицо набежала тень, как если бы ей внезапно стало больно, а в орехово-карих глазах блеснули слезы. Высокая, с прекрасной фигурой, она овдовела, едва успев расцвести как женщина, и вторично замуж не вышла.

– Мадемуазель, не знаю, как и сказать… – начала она. – То письмо… Его написал Этьен, друг детства. Он был батраком на ферме, недалеко от вашего поместья. Мы часто играли вместе, когда были детьми. Потом он стал за мной ухаживать и очень огорчился, когда я вышла за другого. На следующий день после Рождества мы с ним случайно повстречались там, в наших краях.

«Наши края…» Для Октавии это, конечно же, был Лозер со своими приземистыми холмами, укрытыми темным лесом, и овражками, в которых водились волки.

– Мы с Этьеном немного поболтали, и он поехал по своим делам. Когда ему было тринадцать, он еще не умел читать, но пастор взялся его научить. А теперь, представьте, Этьен – сам учитель! Уже двадцать лет! Кто бы мог подумать!

Жерсанда с тревогой ждала продолжения. Дрожащий от эмоций голос домоправительницы и ее блестящие от влаги глаза не сулили ей ничего хорошего.

– Лучше скажу вам все сразу! У Этьена больше нет семьи в Ма́нде. В октябре он может получить работу здесь, в Дюрбане, это в сторону Фуа, или в Комоне, это ближе к Тулузе. Он спросил моего совета. А я расстроилась.

– Почему же ты расстроилась, Октавия?

– Подумала, что он решил переехать в Арьеж только потому, что на Рождество я дала ему свой адрес, и…

– И что?

– Может, он хочет сделать мне предложение, невзирая на наши годы? Он ведь тоже вдовец.

Губы пожилой дамы сжались, и она с трудом сдержала вздох. В прошлом году ее саму посещали мысли о браке – когда в Сен-Лизье с коротким визитом приехал ее давний друг, лорд Малькольм Брунел.

– Если твоя догадка окажется верна, ты меня покинешь? Не пытайся притворяться, Октавия. Твой Этьен, конечно же, хочет на тебе жениться. Давай поговорим начистоту! Ты покраснела, как девушка, и вся дрожишь!

– Это не из-за Этьена, а из-за вас! Глупости вы говорите, мадемуазель! Покинуть вас? Ни за что!

– Значит, напиши этому господину, что ему лучше оставаться в Манде. И что было бы со мной, вздумай ты уйти?

– Я никуда не уйду, я уже вам сказала, мадемуазель. Завтра я обязательно напишу Этьену Пюжолю.

Октавия взяла поднос и быстро повернулась к Жерсанде спиной, чтобы скрыть огорчение и навернувшиеся на глаза слезы. А она полагала, что в пятьдесят семь никто уже не думает о любви! Но сердце ее осталось молодым, и при знакомстве с Жаном Бонзоном, дядей Анжелины, она вновь испытала приятное волнение. То же произошло, когда они с Этьеном снова встретились.

«Я сразу его узнала, хотя столько лет прошло! Шел снег, мы оба были закутаны в шарфы… И он снова меня насмешил, Этьен, совсем как в былые времена. И когда мы прощались, он крепко поцеловал меня в щеку, – вспоминала она. – Если бы только он смог получить должность в Гомоне! Это не так далеко, и туда можно добраться на тулузском поезде. На нем от Сен-Лизье до Гомона можно доехать за четверть часа. Я скопила немного денег, и у меня тоже есть право отдохнуть…»

Мысли Октавии были так далеко, что она почти не замечала, чем заняты ее руки. Скоро она полоснула ножом по пальцу, и эта небольшая рана вызвала водопад слез.

«Но ведь мадемуазель мне как сестра! Я не могу ее оставить! Что ж, тем хуже для бедного Этьена, ведь он не смог меня забыть!»

В доме на улице Мобек, три часа спустя

Анжелина подала кофе после обильной трапезы, которую гостья не уставала нахваливать. А маленький Анри выскочил из-за стола, как только закончился дождь, и убежал играть во двор.

– Вы устроили мне королевский прием! – сказала Магали. – Розетта, я в жизни не ела мяса вкуснее, чем эта запеченная телячья рулька, и жареная картошка в сухариках тоже хороша! Вам повезло с кухаркой, Луиджи!

С самого начала трапезы Магали заговаривала только с хозяином дома.

– А Анжелина готовит? – полюбопытствовала она.

– Редко, но вы можете задать этот вопрос ей, она сидит напротив.

– Как глупо с моей стороны! Прошу прощения! Но она, похоже, нас не слышит, думает о своем.

– Энджи! – позвала Розетта своим тоненьким голоском.

– Что?

– Твоя подруга Магали задала тебе вопрос. Ты не ответишь?

– Простите, я отвлеклась от беседы. Я все думаю о том, что на этой неделе у меня не было ни одной пациентки. И в диспансер тоже никто не приходил. А к тебе, Магали?

– В среду я на поезде ездила в Лакур и приняла у тамошней жительницы ее четвертого мальчика. Она так просила у Бога дочку, ставила свечки в церкви – и все напрасно!

Луиджи наблюдал за своей красавицей супругой. Сегодня на Анжелине было простое платье из бежевой саржи, волосы она заплела в две длинные косы. Он прекрасно знал, что тревожит ее не отсутствие пациенток. Они с Гильемом условились, что в воскресенье, то есть сегодня, он приедет к ним в гости. Свое намерение он подтвердил коротким письмом, отправленным в пятницу. Луиджи предложил жене сходить к Магали Скотто и сообщить ей, что воскресный обед, на который она приглашена, не состоится.

– Нет, лучше, чтобы в доме было людно, – сказала на это Анжелина. – В этом случае Гильем не останется надолго.

– А если по роковой случайности твой секрет раскроется? – спросил он.

– Мы будем осторожны, вот и все! У Магали нет повода что-либо подозревать, так что…

Теперь, видя жену молчаливой и рассеянной, Луиджи терялся в догадках. Может, она уже жалеет о своем решении? Он ощущал ее тревогу, понимал, что она боится услышать звук подъезжающего экипажа. Взгляд ее аметистовых глаз то и дело останавливался на витражной двери, через которую были видны двор и мальчик, играющий под присмотром верной овчарки.

– Может, нам погулять немного по городу после кофе? – предложила Магали.

Она сняла с волос сетку и теперь потряхивала своими черными кудрями в безотчетной попытке соблазнить мужчину: близость Луиджи будоражила ей кровь.

На этот раз Анжелина услышала.

– Это невозможно. Я жду еще гостей, – проговорила она тихо.

– Да и дождь снова собирается, – подхватила Розетта. – Смотрите, как потемнело небо! Пойду лучше гладить белье.

– Жаль, – сказала Магали. – Я еще ни разу не гуляла по городу. Говорят, прекрасный вид открывается с кладбища, если стать спиной к епископскому дворцу.

– Который, кстати, теперь служит тюрьмой, – уточнил Луиджи. – Слава богу, оттуда легко сбежать!

– Откуда вы знаете? – усмехнулась Магали.

– Это очень длинная история. Когда-нибудь зимним вечером я, может быть, вам и расскажу, – с улыбкой ответил мужчина.

Розетта принялась убирать со стола, но движения ее были более быстрыми, чем обычно. Поведение Магали Скотто по отношению к Луиджи сердило ее не меньше, чем очевидное безразличие Анжелины. В душе девушка негодовала. «Что она себе думает, эта размалеванная девица с выставленной напоказ грудью? Еще немного, и она накинется на мужа Энджи!» – мысленно возмущалась она.

А еще Розетте казалось, что Луиджи слишком любезничает с гостьей. Ужимки Магали, похоже, его забавляли. В конце концов она решила вмешаться.

– Хорошо, что никто из наших местных женщин не надумал сегодня рожать, – сказала она. – Особенно из Сен-Жирона, потому что ваш дом как раз на полдороге к городу, мадам Берар.

Это «мадам Берар» было ядовитой шпилькой, призванной напомнить миловидной вдовушке, что она, Розетта, не видит в ней друга и не допустит излишней фамильярности.