Сердце часто-часто билось у нее в груди, в висках стучало. То, чего Анжелина страшилась на протяжении трех лет, все-таки случилось, свалилось как снег на голову.
– Ты представить себе не можешь, Гильем, что мне пришлось пережить! – слабым голосом проговорила она. – Пожалей меня, забудь об Анри, забудь, что он твоей крови!
– Ни за что! Слышишь, ни за что! Даже если мне не суждено будет к нему приблизиться, я буду любить его так же, как Бастьена и Эжена! Ради этого я писал тебе. Я хотел знать правду. Мне нужно знать, когда он родился, где и при каких обстоятельствах. Боже, когда я узнал, что ты в Испании, я чуть не спятил. Все эти вопросы сводили меня с ума.
Обхватив руками колени, дрожа всем телом, Анжелина сидела и кусала губы. В душе она была согласна с Гильемом – он имеет право получить ответы на свои вопросы.
– Анри родился 10 ноября 1878 года в пещере Кер де Масса. Мне удалось скрыть беременность от отца и Жерсанды де Беснак: я носила тугой корсет и жакеты с напуском, скрывавшие мой живот. Я родила своего сына в одиночестве, у костра, и тогда я не думала о тебе плохо. Я была уверена, что ты вернешься, мы поженимся и ты дашь нашему ребенку свою фамилию. Увы, этой мечте не дано было сбыться. Я провела с младенцем только один день, а потом отдала его кормилице в Бьере. Через несколько месяцев эта женщина заявила, что подозревает, что ребенок – незаконнорожденный, и не желает иметь со мной никаких дел. Мне пришлось его забрать и доверить свою постыдную тайну Жерсанде. Что было дальше, угадать несложно. Мой отец понятия не имел о существовании Анри, да и в школы акушерок опорочивших себя женщин не принимают. Так что у меня не было выбора. Я согласилась на усыновление. Мой обожаемый pitchoun получил фамилию моей благодетельницы и стал ее законным наследником. Я могла больше не бояться бесчестия, а у моего ребенка появилась семья. Страдания, которые мне довелось пережить, и вся тяжесть стыда – я до сих пор еще от этого не оправилась.
Гильем слушал не перебивая – бледный, с устремленным в одну точку взглядом. Ему было стыдно, и он снова был очарован красотой и интеллектом Анжелины. Собственная жизнь вдруг показалась ему руинами, куском засушливой земли, поросшим крапивой и колючим кустарником.
– Я получил по заслугам! – пробормотал он. – Я женат на женщине, которую не люблю, я калека, наркоман, я забыл, что такое нежность… Если бы не мои дети, я бы лишил жизни это бесполезное тело и опечаленное сердце, освободил свою больную душу… Анжелина, я прошу у тебя прощения. Это счастье, что судьба дала тебе все, словно желая загладить мои ошибки. Я рад, что твой муж Жозеф де Беснак, хотя он до сих пор, на мой вкус, слишком похож на бродячего артиста. Ты богата, тебя все уважают, и, судя по твоей фигуре, в этом году ты станешь матерью.
Она подтвердила его догадку слабой улыбкой.
– Будь счастлива, очень счастлива! И если я буду знать, что ты живешь в достатке и любви, жизнь уже не будет мне казаться такой отвратительной.
В это мгновение по узкой дороге, идущей вдоль ограды парка, проехал экипаж. Бланка поприветствовала своих сородичей коротким ржанием, и послышался голос Луиджи, который пытался ее утихомирить.
– Это голос твоего мужа? Да, это он! – воскликнул Гильем. – Он приехал с тобой?
– Да, я дала ему прочесть твои письма, и он рассудил, что нам лучше поехать вдвоем, но не захотел навязывать тебе свое присутствие.
– Позови его, Анжелина! Я хочу, чтобы он был здесь, потому что я еще не все сказал. И не бойся, я не желаю вам ничего дурного. Как видишь, мой нрав укрощен Божьим гневом, отнявшим у меня ноги, и вежливой ненавистью супруги.
Анжелина помотала головой. Она совершенно растерялась – так не похож был этот Гильем на того, которого она когда-то знала и любила. В возрасте тридцати одного года, с тяжелыми веками и тусклой кожей, он выглядел изможденным. И только взгляд зеленых с золотыми искорками глаз говорил о том, что перед ней еще молодой мужчина.
– Давай на этом и закончим! – предложила она, вздыхая. – Заботься о своих сыновьях, а что касается Анри, то, как я и сказала, ты должен забыть, что он – твой сын по крови. Твои родные не должны о нем ничего знать, умоляю!
Волнение Гильема ощущалось в каждом его движении. Он вынул из кармана черную деревянную курительную трубку, набил ее табаком и раскурил с помощью зажигалки и трута.
– Я уже принял решение на этот счет и теперь хочу услышать мнение твоего мужа, а может, и заручиться его согласием, – проговорил он. – Я провожу все свое время в кресле на колесах и опустился до того, что сплю с Франсин, моей сиделкой, потому что она одна потакает моим капризам. Подари мне хотя бы одну невинную радость, Анжелина! Умоляю!
– О какой радости ты говоришь? – спросила она, не скрывая растущего раздражения.
– Ты узнаешь быстрее, если приведешь сюда своего мужа.
Анжелине так хотелось поскорее с этим покончить, и она повиновалась. Вздохнув с облегчением, Гильем закрыл глаза, чтобы не видеть ее грациозную фигурку, удаляющуюся по тропе. Приступ кашля, последовавший за второй затяжкой, помешал ему услышать легкие шаги другой женщины. Николь, горничная и наперсница Леоноры Лезаж, посланная хозяйкой проведать Гильема, затаилась за густым кустарником. При виде удаляющейся от беседки женщины она замерла и теперь думала, что предпринять, поскольку, как ей показалось, эту таинственную гостью она узнала.
«Не верю своим глазам, но это повитуха Лубе! – думала Николь. – Если мадам узнает…»
В первые месяцы инвалидности Гильем сделал ее своей любовницей, – разумеется, с благословения супруги. Николь была польщена новой ролью, и со временем они с Леонорой очень сблизились. Это произошло благодаря сходству характеров – обе женщины были ревнивы и мелочны. Установлению доверительных отношений способствовала и щедрость Леоноры, которая отдавала горничной свои платья, надев их всего раз или два, лайковые перчатки и недорогие украшения.
«Как поступить? Показаться господину или подождать еще немного?» – думала Николь, прячась за ширмой из зелени. Решив в конце концов разузнать побольше, она вскоре стала свидетельницей возвращения Анжелины рука об руку с Луиджи. «Это Жозеф де Беснак, ее муж… Какой красавец!» – пронеслось у нее в голове. Однако было чему огорчиться: супруги явились вдвоем, а значит, ни о каком любовном свидании речь не шла.
И все же Николь не пришлось пожалеть, что она осталась. Услышанное потрясло ее.
– Здравствуйте, мсье де Беснак! – воскликнул Гильем. – Спасибо, что согласились прийти. Я хочу, чтобы вы присутствовали при нашем с Анжелиной разговоре, и это, как вы понимаете, свидетельствует о чистоте моих намерений. Анжелина, не бойся, я не стану просить невозможного, но моя просьба касается вас двоих. Не могу сказать, что одобряю поступки амбициозного юноши – который тем не менее во всем покорялся родительской воле, – каким я был четыре года назад. По приказу родителей я отказался от девушки, которую любил. Они предложили мне взять в жены другую, «сделать блестящую партию». И я снова повиновался. Тогда я не думал ни о ком, кроме себя. Что ж, в итоге я получил то, что имею. Но, несмотря на все мои недостатки и дурной характер, полагаю, я стал хорошим отцом. И этот отец сейчас обращается к вам с мольбой. Я хочу ближе познакомиться с Анри, моим старшим сыном, моим первенцем. Мсье, ваше нынешнее положение в обществе позволяет нам общаться, ездить друг к другу в гости. Раз в неделю или хотя бы раз в месяц вы могли бы приезжать сюда, в мануарий, к обеду или на чаепитие. Ты, Анжелина, могла бы привозить с собой мальчика, ведь он – твой крестник, и приличия будут соблюдены. А когда у вас появится собственное дитя, то нам вообще не о чем больше будет беспокоиться.
Луиджи с изумлением взирал на Гильема. Ему вспомнился тот случай прошлым летом, на дороге в Ториньян, когда он вырвал Анжелину из объятий крепкого молодого мужчины, желавшего насильно ее поцеловать. Ему даже пришлось вынуть нож, чтобы охладить пыл насильника. И вот сегодня, в окружении цветущих кустов сирени, перед ним предстал инвалид с пледом на искалеченных ногах. Душа Луиджи преисполнилась сочувствием, и он вскричал:
