Луиджи встал и взял футляр для скрипки, который стоял у его ног. Охваченная паникой, старая дама протянула к нему руки и крикнула:

— Нет, не уходи! Не уходи так скоро! Ты мой наследник. Ты должен принять деньги и имущество, которые тебе принадлежат, а также титулы. Луиджи, позволь мне сделать это для тебя, живущего в нищете, бродя из города в город.

— Чтобы я согласился на наследство, от которого исходит зловоние? Нет, я не претендую ни на один су. Вы получили это состояние, принеся меня в жертву, — вы сами так сказали. Зачем оно мне? Я жил благодаря своим талантам и доброте женщин, никогда не опускаясь до подлости. И я буду продолжать так жить.

— Боже мой! — простонала Жерсанда. — Сжалься надо мной! Сжалься! Все эти годы мне было так стыдно! Я тысячи раз просила у тебя прощения.

— Увы, я этого не слышал. Хватить стонать! Не прощаюсь с вами, мадам де Беснак, или мадемуазель… Встретимся в аду.

Несмотря на презрительное выражение лица и грубые слова, душу Луиджи терзали жуткие страдания. Он вышел размашистым шагом, не обернувшись. Но благодаря стечению обстоятельств, к каковым была в определенной степени причастна Октавия, едва он спустился по лестнице, как лицом к лицу столкнулся с Анжелиной. За ней шла Октавия вместе с Анри и овчаркой.

— Луиджи! — воскликнула молодая женщина. — Почему вы уходите? А мадемуазель, как она себя чувствует?

— Это последнее, что меня заботит, — ответил Луиджи.

Акробат попытался убежать, но Анжелина схватила его за руку. Луиджи не хотел вести себя с ней грубо и поэтому остановился.

— Прекрасная дама, выполните мою просьбу. Позвольте мне убежать от человеческой подлости, — обратился он к Анжелине. — Я не стану силой разжимать ваши прелестные пальчики, но прошу вас отпустить меня.

Анжелина заметила, что лицо Луиджи осунулось, а дыхание стало учащенным. Он был очень бледным, взор его блуждал.

— Почему вы поступаете так, как лучше только вам? — упрекнула она его. — Неужели было так трудно зайти за мной на улицу Мобек, чтобы мы вместе навестили мадемуазель Жерсанду?

Октавия не стала задерживаться на пороге. Вместе с ребенком и собакой она прошла в дом, но почти тут же выбежала, зовя на помощь:

— Господи, Энджи! Скорее, мадемуазель плохо! Боже мой, несчастная мадемуазель!

Молодая женщина отпустила Луиджи и, бегом поднявшись по лестнице, устремилась в гостиную. Жерсанда лежала неподвижно, уткнувшись лицом в пол.

— Мадемуазель! О нет, нет! — простонала Анжелина, переворачивая Жерсанду на спину. — Октавия, принеси водку, я дам ей капельку. Боже, до чего же она бледная! Но я нащупала пульс…

Испуганный Анри заплакал. Обезумев от ужаса, Октавия никак не могла найти бутылку. В гостиную осторожно заглянул Луиджи. Еще не пришедший в себя после бурного разговора с матерью, он испугался, подумав, что старая дама умерла по его вине.

— Мадемуазель, прошу вас, очнитесь! — умоляла Анжелина, похлопывая свою благодетельницу по бледным щекам.

Вдруг она заметила Луиджи и тут же накинулась на него:

— Что вы ей сказали? Разумеется, вы не способны ее простить, вы — такой гордый, ограниченный, эгоистичный, как все мужчины! В последние дни она была лишь тенью самой себя, потому что вы не хотели познакомиться с ней!

— Я не должна была уходить! — причитала Октавия. — Но я хотела предупредить тебя, Энджи. Я считала, что поступаю правильно.

Молодая женщина кивнула в знак согласия и попыталась приподнять Жерсанду.

— Позвольте, я вам помогу, — сказал Луиджи, наклоняясь над неподвижно лежащей старой дамой. — Куда ее отнести?

— В спальню. Анри испугался, бедный малыш! Надо позвать доктора. Я боюсь, что у нее сердечный приступ. Ведь у нее такое слабое сердце!

Держа мать на руках, акробат пристально вглядывался в ее лицо. Он внимательно изучал тонкий профиль, линию волос, родинки. Когда-то давно эта женщина любила бродячего актера, ради которого все бросила. От этого Вильяма, который навсегда останется для Луиджи незнакомцем, Жерсанда де Беснак, несомненно, прелестная мятежница, зачала его. «Моя кровь, моя плоть! Моя мать», — думал Луиджи.

Дрожа всем телом, Анжелина откинула одеяло и простыню.

— Положите ее сюда! Теперь приподнимите верхнюю часть тела, я подложу подушки. Боже мой, почему она не приходит в себя? Похоже, она в обмороке. Еще и Розетты нет! Она быстро бы сбегала за доктором Бюффардо.

— Скажите, где он живет, и я позову его, — предложил Луиджи.

— Нет, я запрещаю вам покидать этот дом! Вы можете убежать, исчезнуть на годили два. Это не решение проблемы. Я не знаю, что произошло между мадемуазель и вами, но вскоре узнаю. Вы сами обо всем мне расскажете.

Луиджи наконец заметил, что, несмотря на гнев, Анжелина плакала, снедаемая тревогой и отчаянием.

— Успокойтесь, — тихо сказал он. — Уксус! Нужен уксус! Это очень действенное средство.

Не дожидаясь ответа, Луиджи пошел в кухню. Октавия, вся в слезах, успокаивала Анри. Собака тихо рычала, лежа у ног служанки.

— Замолчи, зверюга! — рявкнул Луиджи. — Мадам, где вы держите уксус?

— Там, в угловом стенном шкафу, — пробормотала Октавия.

— Спасибо.

И хотя Луиджи быстро ходил по дому, он успевал подмечать все детали. Гармоничность обстановки понравилась ему. Все было в пастельных тонах — бледно-зеленых или нежно-розовых, мебель была старинной и изысканной, на окнах висели тяжелые бархатные шторы. По дороге в кухню он бросил взгляд в соседнюю комнату, где увидел большой стенной шкаф, в котором стояли книги в кожаных переплетах и букеты роз.

«У этой женщины есть вкус, — отметил про себя Луиджи. — Здесь ничто не напоминает о буржуа, кичащемся своим капиталом. Нет, можно подумать, что я нахожусь в старинном волшебном замке».

Поэт и бродяга, Луиджи скрепя сердце допустил, что мог бы жить в таком доме. Но Анжелине он счел необходимым заявить прямо противоположное.

— Ужасная обстановка! — сухо бросил он ей в лицо. — Я надеялся увидеть больше позолоты и мрамора, у аристократки-то!

— Замолчите! — оборвала его Анжелина. — В конце концов, какое это имеет значение? Лучше скажите, как вы используете уксус? Я нащупала у нее пульс. Он очень слабый.

— Раз уж мне запрещено покидать дом, пошлите Октавию за доктором. Что касается уксуса, то смотрите.

Луиджи налил немного уксуса себе на ладонь и, ни секунды не колеблясь, принялся растирать щеки, лоб и шею Жерсанды. Потом он смочил в уксусе уголок простыни и поднес его к носу старой дамы.

— Слава Богу! Она реагирует! Она моргнула! — обрадовалась молодая женщина.

— Удивительно, что повитуха не знает о целебных свойствах уксуса! — Луиджи ухмыльнулся. — Я прошел лучшую школу, чем вы.

— Мне все равно. Мадемуазель, прошу вас! Это я, ваша Энджи. Скажите что-нибудь!

С бесконечной нежностью Анжелина гладила свою благодетельницу по лицу. Жерсанда приоткрыла глаза и тяжело вздохнула.

— Малышка, я думала, что умру. Мой сын… Он ушел, и на этот раз он не вернется, — с горечью вымолвила она. — Я не смогла его поцеловать!

Луиджи отошел в сторону, чтобы Жерсанда не видела его. Ему хотелось послушать, что она скажет еще, но он вовсе не горел желанием попадаться на глаза старой даме.

— Мое дорогое дитя, у меня осталась только ты! — продолжала Жерсанда. — Знаешь, я понесла суровое наказание. Когда Жозеф уходил, я хотела его задержать. Но у меня закружилась голова. Вся мебель в гостиной так и поплыла у меня перед глазами. У меня заболело сердце, и я упала… Что было потом, я не помню. Анжелина, какой он красивый, мой Жозеф! И он так складно говорит! Он такой же красноречивый, как и его отец.

— Мадемуазель, дышите глубже! — посоветовала Анжелина. — Вы дрожите, у вас жар, и потом…

Анжелина кивнула в сторону Луиджи, чтобы предупредить старую даму о его присутствии, но Жерсанда продолжала, охваченная каким-то странным возбуждением:

— Я должна поговорить с тобой, малышка, чтобы ты могла сказать ему, если он вдруг вернется, как сильно я его люблю. Он смотрел на меня с пренебрежением, высокомерный, непоколебимый, как высший суд. О, как он похож на своего отца! Мой сын, мой единственный ребенок! И я его потеряла.