Прервав умывание, я позволила себе насмешливо улыбнуться.

Роб, чертыхаясь, вскочил и попытался смахнуть рассыпанные чипсы обратно в миску, но потом выругался и побежал за тряпкой. Собаки, чувствуя, что хозяин разъярен, поспешили ретироваться в другую комнату.

Шли дни, и я понемногу начала приспосабливаться к жизни в доме Роба. Я изучила характеры собак, запомнила время, когда они уходят на прогулку, а когда ложатся спать, и изменила свой распорядок дня так, чтобы пересекаться с ними как можно меньше. Я знала, что выводит их из себя: мелкие крысиные шавки заливались лаем при звуке дверного звонка, а здоровяка только что не хватал удар, когда кто-нибудь приближался к его миске.

Этот пес с квадратной мордой, Стэн, был и в самом деле страшной зверюгой, но, к счастью для меня, умом он не блистал. Он начинал угрожающе рычать, стоило мне оказаться в опасной близости от его кормушки, но провести его было несложно: моя кошачья грация и умение прыгать вертикально, мгновенно скрываясь из виду, снова и снова ставили его в тупик.

Выяснилось, что мне следует опасаться скорее Чеза и Дейва, двух мелких собачонок. Честно говоря, я так и не научилась их различать. Я воспринимала их как единое целое, так как они всегда действовали сообща. И ненавидели меня они тоже совершенно одинаково. Любимой их забавой было загнать меня в какой-то угол в доме, отрезав пути к бегству, и неистово облаивать, отчего шерсть на мне вставала дыбом, а хвост топорщился и становился вдвое толще обычного. Я угрожающе шипела и рычала. Это трехстороннее противостояние продолжалось до тех пор, пока собаки не отвлекались на долю секунды. Я не упускала шанса спастись и бросалась наутек, в два прыжка оказываясь где-нибудь наверху, презрительно поглядывая на своих мучителей.

Неудивительно, что я стала проводить вне дома намного больше времени, чем раньше. До сих пор я считала себя сугубо домашней кошкой. Дом Марджери был для меня надежным и спокойным пристанищем, которое я даже побаивалась покидать. Но дом Роба не был ни тихим, ни безопасным, и я все чаще стала искать убежище в саду.

Поначалу я просто сидела на ограде, не отваживаясь выйти за пределы сада, и рассматривала дома, точь-в-точь похожие на дом Роба, с точно такими же прямоугольными лужайками, обнесенными заборчиками. Кое-где лужайки были ухожены и аккуратно подстрижены, другие утоптаны, с батутами или футбольными воротами. В общем, улица оказалась более оживленной и шумной, чем тупик, где жила Марджери. Здесь было больше детей, больше собак, постоянно звучала громкая музыка и доносился стук мяча, которым колотили в стену.

В одном из соседних домов проживал немолодой кот, который целыми днями лежал на веранде и нежился на солнце. Когда я заступала на его территорию, он лишь с подозрением разглядывал меня. Я пыталась дружески его приветствовать, но он в ответ только хмыкал что-то невнятное. Дальше по улице жила пара молоденьких кошек, почти котят. Даже наблюдать за тем, как они носятся по деревьям или гоняются за каждой птицей, оказавшейся поблизости, было утомительно.

Гораздо больше меня интересовала миниатюрная черная кошечка с живыми зелеными глазами – я часто видела, как она прогуливается по дороге мимо дома Роба. Мне никак не удавалось понять, где же она живет. Казалось, что она появляется и исчезает всегда в разных домах, но вид у нее при этом был такой довольный и держалась она так уверенно, что я поневоле завидовала ей. Иногда она замечала мой взгляд, но всегда была на чем-то сосредоточена, и я не решалась окликнуть ее и заговорить.

В ранние утренние часы, когда все в доме еще спали, я размышляла о своем теперешнем положении и о том, чего я лишилась. Я корила себя за то, что недостаточно ценила счастливую жизнь с Марджери. Ах, знай я тогда то, что знаю сейчас, возможно, вела бы себя совсем по-другому.

Может быть, если бы я прилагала больше усилий, помогая Марджери, то несчастья, разлучившего нас, можно было бы избежать? Неужели всему виной была моя беспечность? Если бы я была хорошей кошкой, ничего этого не случилось бы. Не знаю, справедливо ли я себя обвиняла или нет, но, в конце концов, мне приходилось признать, что теперь у меня другая жизнь. Скорее даже не жизнь, а существование, связанное с ежедневным преодолением трудностей и невзгод. В этой жизни не было любви и нежности, потому что Роб был совершенно ко мне равнодушен, и это чувство было взаимным.

Мне не раз приходило в голову, что меня в этом доме ничто не держит, но куда мне было идти? Я никому не пожелала бы соседства с Робом и собаками, но здесь у меня хотя бы был кров и еда. Возможны ли другие варианты? Я еще не была готова рискнуть и выяснить это.

Шли дни, текли недели. Чез и Дейв продолжали при каждой возможности гоняться за мной, и постепенно я даже смирилась с их пронзительным тявканьем, которое теперь сопровождало меня повсюду, как аккомпанемент. Роб же, казалось, наоборот, словно и вовсе забыл о моем существовании. Иногда он вспоминал обо мне и ставил на пол миску с сухим кормом, мог прикрикнуть на собак, заметив, что они меня гоняют, а в остальное время не обращал на меня ровно никакого внимания.

Сказать, что я обжилась в новом доме, было бы большим преувеличением, но со временем я немного притерпелась к нему. Я перестала думать о Марджери каждую минуту, не тешила себя воспоминаниями о ее лавандовом аромате и больше не воображала, как она ласково гладит меня по шерстке. Наоборот, я изо всех сил старалась жить, не погружаясь ни в тоску по прошлому, ни в мечты о будущем. Каждый день приносил новые проблемы, а главным желанием было хоть раз как следует выспаться, не опасаясь собак. Может, жизнь так и продолжалась бы, и я до сих пор оставалась бы там, если бы не Стэн и собачьи галеты.

Стэн был, что называется, пустомелей. Гора мускулов, яростные глаза навыкате – конечно, он внушал трепет, – но за этой устрашающей внешностью скрывался очень скудный умишко. Скоро я и вовсе перестала его опасаться, так как была уверена, что всегда сумею легко его перехитрить.

Как-то днем я была на кухне и услышала, как открылась входная дверь – Роб и собаки вернулись с прогулки. Я поспешно вскочила на кухонный стол, зная по опыту, что хозяин всегда кормит собак после прогулки. К тому же я надеялась, что, увидев меня на столе, Роб не забудет дать еды и мне.

Мужчина разложил сочные мясные кусочки в три миски и поставил их на пол. Кухню наполнило чавканье и сопенье – собаки жадно пожирали свой корм. Я, по своему обыкновению, презрительно глядела на этих невеж сверху. Стэн закончил первым и стал гонять миску носом по полу, пока не вылизал ее до блеска. Наконец, он обнюхал миску и, удостоверившись, что ни крошки съестного не осталось, потрусил прочь и плюхнулся на свое место в плетеную корзинку. Роб удалился в гостиную, откуда тотчас раздался рев телевизора. Он снова – и далеко не в первый раз – забыл накормить меня.

Чез и Дейв забыли обо всем на свете, уплетая свои порции. Я воспользовалась моментом, спрыгнула на пол, тихонько скользнула мимо их хвостов и выбежала в коридор. Дверь в гостиную была закрыта, из комнаты слышался шум включенного телевизора. Мне хотелось верить, что Роб все же сообразит, что оставил меня голодной, и исправит эту ошибку. Но, сколько я ни скреблась, как ни мяукала, телевизор заглушал меня. В животе у меня урчало, а мысль о несправедливости – я голодаю, а псы при этом едят до отвала – окончательно вывела меня из себя. Я решительно вернулась на кухню. Стэн, устроившись в корзине, вылизывал у себя под хвостом. Чез и Дейв хором чавкали, повернувшись ко мне спинами.

От голода у меня сосало под ложечкой. Я бесшумно подобралась к миске Стэна и, тщательно ее обнюхав, учуяла слабый мясной запах – кажется, под миской завалялся кусочек собачьей галеты. Попытки выудить его меня полностью поглотили. Я подтолкнула миску носом, но мне не удалось добиться своего. Тогда в ход пошла лапа – когтями я пыталась подцепить край миски и приподнять ее настолько, чтобы добраться до аппетитной цели.