— Вот записку получила, надо достать билеты в театр, в субботу премьера «Петра Первого», а их не выпускают. На меня вся надежда. Так что жди завтра своих приятелей.

Когда она возвращалась с билетами, дома уже варилось и жарилось. Позже, став хозяйкой, Валя старалась сама быть такой же хлебосольной и радушной.

Накануне Восьмого марта отец сунул ей в руки сверток:

— От матери и сестер, да и от меня тоже.

Валя ахнула — такого красивого платья у нее не было никогда. Надела — точь-в-точь по фигуре, и тут же куда-то убежала, вызвав недоуменный возглас матери:

— Вот гулена-то, ни свет ни заря идти в таком платье.

Восьмого марта Валя с самого утра ждала Юру, а он пришел только назавтра с двумя веточками мимозы.

— Поздравляю с праздником, Валечка. Вчера не мог вырваться. Это — тебе и маме.

Она провела его в комнату, тихо сказала:

— Поздравляю тебя с днем рождения. Возьми вот это, — и подала незапечатанный конверт.

Он достал из него две фотографии. На одной Валя в белом халате, настоящая медицинская сестра. А на второй — она в новом нарядном платье.

— Прочти надпись на обороте. Он перевернул фотографию.

Он заглянул в самую глубину ее сияющих глаз и поцеловал.

— Валя, будь моей женой.

Почему-то на весну приходились самые главные события в его жизни.

Весеннее небо раскинулось над ним, огромное, бездонное. Долгожданный МиГ вынес его в эту синюю высь.

Машина будто вздрагивает от нетерпения, земля из-под шасси уходит со свистом, высотомер показывает сразу тысячи метров и ползет дальше, дальше, дальше. Этот полет уже не птичий. Сюда птицы не залетают. Сюда доносится дыхание космоса. Земля, жизнь — там, внизу. Там города, села, бури, приливы и отливы. Оттуда следят за твоим полетом инструкторы, друзья. Очень важно знать, что ты здесь — не один, что невидимая, но крепчайшая нить связывает тебя с родной землей, братством летчиков. Не плошай, в тебя верят.

Острокрылая стальная птица набирает скорость. Вначале казалось, что взлет происходит так же, как на Яке, но это только секунды, и вздыбленный самолет несется ввысь.

— На высотомере уже пять тысяч метров! — вскрикнул Юрий.

— А, почувствовал реактивную мощь! — рассмеялся его инструктор, старший лейтенант Анатолий Колосов.

Самолет перевернулся через крыло и стремительно понесся к земле. Какая-то невероятная сила втиснула Юрия в сиденье. А машина, выйдя из пикирования, опять помчалась ввысь, описала вытянутый эллипс и после вторичного пикирования пошла на такой разворот, что дух захватило.

— Берите управление, — сказал Колосов.

Юрий взялся за ручку.

— Ну как? — спросил инструктор.

— Самолет управляется легко.

Да, здесь важен не только порядок действий, но и точность, плавность всех движений. Особенно трудно сохранять высоту. Немного не рассчитал — нет пятисот метров.

— Что за рывки, Гагарин?

— Сиденье низко. Плохо просматривается земля, затрудняется ориентировка при посадке.

— В следующий вылет подложите что-нибудь под сиденье.

— Есть подложить.

— Почему улыбаетесь?

— Подумал, что сегодня вечером сошью себе подушечку. Рацпредложение тоже.

— Шутки в сторону. Хотя над подушечкой подумайте всерьез.

— Есть — в сторону, есть — подумать.

Он все равно улыбался. Этот красавец МиГ уже подвластен его рукам. Ну и машина! Ничего не скажешь — легкая, красивая. Мечта сбылась! Даже запел, как всегда в минуты душевного взлета:

Он не сказал бы, когда и где слышал мотив этой незатейливой песенки, переменив в ней только первое слово «Хаз-Булат» на Акбулат. Ядгар Акбулатов — его новый инструктор на МиГе, человек, влюбленный в реактивную авиацию, отлично знающий свое дело. Уж он-то вытряхнет всю душу, если глубокий вираж выйдет не совсем чисто. Гагарин это знает.

Кто только не учил его: русские, украинцы, татары, эстонцы, башкиры.

— Гагарин, если вы еще в полете запоете, будете драить полы.

— Виноват, как-то само по себе поется.

Вечером Акбулатов подвел итог учебных полетов.

— Некоторые уже и песни в небе распевают. Значит, начнем отрабатывать групповую слетанность. — Острым взглядом окинул лица курсантов. — Вертикальные фигуры получаются лучше всех у Гагарина.

…А позже, один на один, спросил заботливо:

— Как переносите перегрузки?

— Нормально.

— Но вы чувствуете их?

— Да, конечно. Я их освоил.

— А как при этом справляетесь с машиной?

— Стараюсь выжать из себя все, чтобы ее подчинить.

— Получается?

— Думаю, что да. Так и проверяем друг друга — кто сильнее.

— Пожалуй, вы будете хорошим летчиком, если тщательно отработаете глубокие виражи. Не допускайте большой крен.

Акбулатов хвалил редко. Он приучал их к мысли, что для летчика мужество — черта обычная, будничная.

Храбрости и хладнокровию он учил каждодневно, как орел своих орлят. Потому на ходу скупо ронял:

— Даже в плохих фильмах и книгах летчиками не рождаются.

А то вдруг, ни к кому не обращаясь:

— На везение и случай надеются только дураки.

А дураками быть не хотелось. Усваивали накрепко: «авось» не вывезет. Им передавались его хладнокровие, строгая требовательность прежде всего к себе.

Все выше, все шире распахивалось перед ними небо!

Приближались выпускные экзамены. С раннего утра до сумерек курсанты пропадали на аэродроме. Подтянулись, загорели, повзрослели за последнее лето. Без пяти минут летчики, как-никак! У некоторых такие опаленные ветрами и знойными лучами лица, как у того казаха в меховой шапке, которого они увидели здесь впервые два года назад. Общее нелегкое дело спаяло их в дружную семью. Здесь была своя мера дружбы. Зазнавался — с шуткой, но «давали по носу». Заболел — носили в санитарную часть все лакомства, что получали в материнских посылках. Отставал в учебе после болезни — тихо, спокойно помогали подтянуться.

Летали с упоением. Каждый сам, без подсказки, дорабатывал то, что еще не совсем получалось. В один из таких дней Гагарин увидел бегущего к самолетам Юрия Дергунова. И по тому, как он бежал, подпрыгивая, бросал в воздух шлем, понял: что-то случилось. А Юрий кричал издали:

— Спутник! Спутник запустили!

— Какой спутник?

— Искусственный спутник Земли!

— Кто его запустил-то?

— Наши, конечно! На околоземную орбиту.

— Ура-а!

— А скорость-то, братцы, восемь километров в секунду!

Все тотчас ринулись к радиоприемнику. Слушали, затаив дыхание. Повторяли названия городов, над которыми пролетал спутник.

И хотя Оренбург не был назван, решили по очереди на всякий случай ночью подежурить. А вдруг да и увидят!

Выразительнее всех слов были чуть, писклявые, как голос младенца, звуки: «Бип! Бип!» Итак, безмолвие космоса нарушено. Вот оно, великое начало! Это понимали все: курсанты и преподаватели. Училище гудело. Споры, планы, предложения.

— Что дальше?

— Все ясно — полетели в космос!

— Не человек же, спутник.

— Теперь полетит и человек.

— Лет через десять!

— Что вы! Гораздо быстрее.

— Вряд ли.

— Конечно, не раньше. Одно дело запустить вокруг земли шарик, другое — человека.

— Да, задачка! В таком шарике, только побольше, наверное, и человек полететь может.

— Тоже сказал — шар! Тут нужен какой-то особый звездолет.

— Слушайте! А почему день какой-то обычный? Громы должны греметь, сверкать во все небо молнии.

Дергунов молча слушал, о чем-то думал. И это было странно. Гагарин затормошил возбужденно: