У Отакара так отвисла челюсть, что Ян улыбнулся.

– Но… Женщина не может быть водителем. Женщина есть женщина.

– Это только здесь, в вашем преддверии ада, дорогой мой. Даже на Земле на работу берут исключительно по конкурсу. И работник поднимается так высоко, как позволяют ему способности, независимо от пола. Это оправдано экономически, это разумно. Не вижу причин, почему то же самое нельзя проделать здесь. Надо найти способных девушек и обучить их.

– Градиль это не понравится. И остальным главам семей.

– Конечно, не понравится. Ну и что с того? Случай чрезвычайный, и меры тоже нужны чрезвычайные. – Когда Отакар упомянул Градиль, Ян подумал о более приятном имени из той же семьи. – Ты когда-нибудь видел, какие вышивки делает Эльжбета Махрова?

– У меня есть одна. Купил у семьи.

– Ты только подумай, какое нужно терпение, какая точность, внимание…

– Все качества хорошего водителя! – Теперь Отокар тоже улыбался. – Слушай, эта безумная идея может сработать. И уж, во всяком случае, нам повеселее станет.

– Я тоже «за», – раздался из динамика голос Гизо. Он слушал их разговор по внутренней связи. – Хочешь, я подготовлю несколько радистов?

– Конечно. Чуть попозже. А сейчас нам надо составить список знакомых женщин, которые могут оказаться способными к этому делу. Но никому ни слова. Я хочу застать старейшин врасплох, когда они подустанут и начнут нервничать.

Не успели они доехать до провала, как стемнело. Теперь снова двигались в гору. Справа вздымалась скальная стена, слева не было видно ничего, кроме черной пустоты. На экране носового радара появилось изображение – Ян убавил скорость. А заметив впереди отблеск металла, выключил дальний свет и скомандовал:

– Начинаем торможение.

Останавливая свой поезд, Ян знал, что позади вся длинная колонна, далеко растянувшаяся в ночи, тоже сбрасывает скорость. Когда все остановились, Отакар записал время в журнал и стал переводить машину в режим стоянки. Ян встал и потянулся. Он устал – но знал, что ночная работа только начинается.

– Девятьсот восемьдесят километров сегодня, – сказал Отакар, занося цифру в журнал.

– Прекрасно. – Ян помассировал затекшие ноги. – Значит, осталось всего двадцать шесть тысяч.

– Даже самый длинный рейс начинается с одного поворота колес, – провозгласил Эйно, вынырнув из люка машинного отделения.

– Слушай, оставь при себе свою народную мудрость. Отключи мотор, все системы переведи на стоянку – и топай снимать тормозной клапан с седьмого вагона. Пока ты там управишься, я принесу замену. Не забудь фильтр проверить.

Ян распахнул наружную дверь, и его обдало волной горячего влажного воздуха. Тягачи и вагоны охлаждались кондиционерами; он забыл, что они далеко продвинулись на юг. Не успел он спуститься по ступенькам, как почувствовал, что взмок. Скоро, выходя из поезда, придется надевать костюмы с охлаждением. Он прошел метров сто вперед, поближе к изрытому утесу, отмечавшему конец Дороги. Место работ было залито ярким светом, от скальной стены отражался рев и скрежет танков, которые то и дело заглушали выстрелы плазменных пушек. Огнедышащие жерла танковых орудий уже выгрызали нишу в отвесной каменной стене, в обход провала, поглотившего Дорогу. Теперь нишу углубляли и расширяли, чтобы обеспечить проход поездов. Ян не стал вмешиваться: они прекрасно управлялись и без него. А ему предстояло иметь дело со старейшинами.

Встречу назначили в головном вагоне семьи Тэкенгов, в самом большом помещении, какое можно было найти. Эта семья, самая консервативная и замкнутая, до сих пор хранила множество обычаев, привезенных с далекой Земли. По стенам висели шелковые полотнища с изображениями водоемов, птиц и других диковинных зверей или с какими-то фразами, написанными алфавитом, которого никто из них не мог прочитать. Семейной традицией была и групповая общность: жилые вагоны у них не делились на множество клетушек, как у всех остальных. Всех обитателей вагона на время выставили оттуда, но они, похоже, ничего не имели против. Собрались на Дороге – и оживленно обсуждали, как работают впереди, как светят звезды над головой, как странно пахнет из джунглей снизу… Ребятишки носились вокруг; их взволнованно окликали, если те подходили слишком близко к краю пропасти… В темноте запищал младенец, потом зачмокал удовлетворенно, когда ему дали грудь… Ян протолкался через толпу и вошел в вагон.

Хотя собрание созвал он, начали без него. Это было очевидно. Хайн Риттершпах что-то говорил главам семей, но умолк, едва Ян вошел. Прежде чем отвернуться, он посмотрел на Яна с лютой ненавистью, держа гипсовую повязку, словно щит, перед собой. Яну достаточно было одного взгляда на каменные лица вокруг, чтобы понять, что затеял Хайн. Ну уж нет, этот номер у него не пройдет. Ян медленно пошел к свободному стулу и сел.

– Как только Риттершпах выйдет, можем начинать.

– Нет, – вмешался Чан Тэкенг. – У него серьезные обвинения, их надо выслушать. Он сказал…

– Меня не интересует, что он сказал. Если вы хотите собрать совет старейшин, чтобы выслушать его, – пожалуйста, когда вам угодно, хоть сегодня же. Но только после того, как покончим с делами. Я созвал это собрание как начальник поездов, нам надо обсудить очень важные темы.

– Ты не можешь меня выгнать! – закричал Хайн. – Как проктор-капитан я имею право присутствовать!

Ян вскочил и подошел к нему вплотную, глядя прямо в глаза.

– Сейчас ты имеешь только одно право – выйти отсюда. Это приказ.

– Мне ты приказывать не можешь! Ты на меня напал, я тебя обвиняю…

– Ты вытащил пистолет, Хайн, и я защищался. Тому есть свидетели. Обвинять меня будешь, когда мы придем в Южгород. А сейчас, если не угомонишься и будешь мне мешать, – я тебя немедленно арестую за угрозу безопасности поездов и посажу под замок. Иди!

Хайн шарил взглядом по вагону в надежде увидеть хоть какой-то признак поддержки. Чан открыл было рот – но ничего не сказал. Градиль сидела неподвижная и бесстрастная, как змея. В наступившей тишине никто не произнес ни слова. Хайн чертыхнулся невнятно и потопал к двери; потом ухватился левой рукой за поручень – и исчез в ночи.

– Правосудие свершится в Южгороде, – промолвила Градиль.

– Свершится, – ответил Ян таким же бесстрастным голосом. – После перехода. А теперь – есть ли какие-нибудь проблемы, о которых я должен знать?

– Есть жалобы, – сказал Иван Семенов.

– Их я выслушивать не намерен. Моральное состояние, питание, личные проблемы – это все ваше дело, вы старейшины. Меня касаются проблемы технические: воздух, электроэнергия, что-нибудь еще?

Он посмотрел в лицо каждому – никто не ответил. Надо было продолжать в том же духе: держать их в напряжении и не давать приспособиться к новому укладу.

– Хорошо. Я знал, что могу рассчитывать на вас. Что вы постараетесь облегчить жизнь технической бригаде. Но вы можете помочь и по-другому. Как вам известно, мы должны каждый день проезжать вдвое больше обычного. У водителей работы вдвое больше. Сегодня был первый день, усталость еще не проявилась. Но проявится. Если работы в два раза больше, то и усталости скоро будет в два раза больше. А это может привести к авариям, которые допустить нельзя. Единственный выход – немедленно, на ходу, подготовить новых штурманов, которые могли бы подменять водителей.

– А с какой стати ты нам все это рассказываешь? – ехидно спросил Чан. – Это же вопрос технический, а ты хвалишься, что в этих вопросах вон какой опытный!.. Полевых работ нет, свободных людей навалом – выбирай кого хочешь.

– Вы уж меня простите, но никому из ваших криворуких мужиков я свою технику не доверю. Даже близко не подпущу. Каждый мужчина, у кого есть хоть какие-нибудь технические навыки или способности, уже работает или учится.

– Если все они уже у тебя, зачем ты к нам пришел? – спросила Градиль.

– Я сказал «мужчины». Мои водители говорят, что знают многих женщин, обладающих как раз такими навыками и рефлексами, которые нужны для этой работы. Их можно обучить…