Но если Линдсей и уловила нотки горечи в ее голосе, то не подала виду.

— Да, мне повезло, — сказала она. — Я прожила с ними пятнадцать замечательных лет.

— Ты, наверное, скучаешь по ним.

— Ты даже не можешь себе представить, как сильно. Я стольким им обязана! Они спасли меня, в каком-то смысле. — Керри-Энн вымученно улыбнулась, сознавая, что является живым примером того, какой могла бы стать ее сестра, сложись обстоятельства по-другому. — Тед был профессором биологии. Он брал меня с собой на долгие прогулки. Лишь став старше, я осознала, что он учил меня не только разбираться в окружающей среде, благодаря ему я научилась доверять другим людям. А моя мама — словом, второй такой, как она, не найти. Она была самым мягким человеком из всех, кого я знала.

Керри-Энн слушала исповедь сестры с таким видом, будто та рассказывала ей о жизни на Марсе. В детстве у нее установились нормальные отношения только с одним взрослым — Дэвидом Френчем, ее очередным приемным отцом. Тогда ей было двенадцать. Он часто угощал ее мороженым и разговаривал с нею о всяких вещах — взрослых вещах. А потом, когда она в один прекрасный день сидела рядом с ним и облизывала вафельный стаканчик, он спросил у нее, целовалась ли она когда-нибудь с мальчиками. Шокированная не столько самим вопросом, сколько тем, что он спрашивает у нее об этом, она сказала правду: «Бобби Уинстон однажды поцеловал меня в губы». Дэвид улыбнулся, как если бы у них появился общий секрет, а потом, когда она доела мороженое, спросил, нельзя ли ему заплести ей косичку. Она согласилась, но этот разговор испугал ее настолько, что она с тех пор старательно избегала Дэвида и пресекала его попытки остаться с нею наедине. Через несколько месяцев ее отправили жить в другую семью.

— Чем она занималась? — поинтересовалась Керри-Энн.

— Она была учительницей — преподавала музыку в местной средней школе и давала частные уроки игры на пианино. Кроме того, у нее был дар говорить на равных с кем угодно, независимо от возраста и положения, и у собеседника сразу же возникало ощущение, что она стала его лучшим другом. Она всегда знала, что сказать и когда лучше промолчать. — В улыбке Линдсей явственно сквозила печаль. — Они бы очень обрадовались, если бы узнали, что я нашла тебя. И всегда надеялись на это. — Она взяла со стола фотографию в рамочке и повернула ее к Керри-Энн. — Я сфотографировала их через несколько месяцев после того, как мы переехали сюда. — На снимке мужчина и женщина стояли, взявшись за руки, на берегу океана. Он был в очках в металлической оправе, с седыми волосами, собранными в конский хвост на затылке, а она являла собой точную копию Джун Картер Кэш[25]. Они открыто улыбались в объектив, как люди, которым нечего скрывать и почти не о чем сожалеть. — Они всегда говорили, что это — их самая любимая совместная фотография.

Керри-Энн ощутила укол зависти, который тут же пустил ядовитые ростки в ее душе. Ее сестра не только вытащила счастливый билет; ей выпала полная удовольствий беззаботная жизнь, тогда как ее, Керри-Энн, пинали и перебрасывали из одной семьи в другую, как футбольный мяч.

— Строго говоря, это не ты нашла меня, а я, — заметила она.

— И очень вовремя, должна признаться. Я уже начала терять надежду. Столько лет поисков, и все впустую.

«А ведь она любила меня все эти годы!» — с изумлением поняла вдруг Керри-Энн. Она не могла припомнить, чтобы кто-нибудь любил ее ребенком.

— Мне удалось получить копию твоего личного дела в Инспекции по делам несовершеннолетних, — продолжала Линдсей, — оттуда я и узнала адрес и телефон твоих приемных родителей — по крайней мере, тех, кто еще никуда не переехал, — но они ничем не смогли мне помочь. Я даже узнала номер твоего водительского удостоверения, вот только адрес, указанный в нем, был старым. А когда я позвонила твоему домовладельцу, то мне показалось, что он тоже был бы не прочь встретиться с тобой. Наверное, ты задолжала ему за квартиру? — Керри-Энн почувствовала, что неудержимо краснеет под внимательным взглядом сестры. — А потом, откуда ни возьмись, ты появляешься на пороге моего магазина! — Линдсей покачала головой с таким видом, словно до сих пор не могла поверить в случившееся.

— Я чувствую себя паршивой овцой, — неуверенно произнесла, посмеиваясь, Керри-Энн.

— Почему ты так говоришь? — Линдсей нахмурилась.

— Быть может, ты не обрадуешься тому, что я вновь вошла в твою жизнь, когда узнаешь меня получше.

Не успели эти слова слететь с ее губ, как Керри-Энн уже пожалела о сказанном. На самом деле она всего лишь хотела выразить надежду на то, что они подружатся, а вместо этого поступила так, как делала всегда в непривычной обстановке: стала выстраивать вокруг себя стену, одновременно выставляя себя в неприглядном виде. Долгие годы странствий от одной приемной семьи к другой, постоянная роль новой ученицы в очередной школе научили ее тому, что лучше отвергнуть первой, чем самой оказаться отвергнутой. Кроме того, унижая себя до того, как это успеет сделать кто-нибудь другой, легко было выглядеть суховатой язвительной особой, и уж никак не объектом презрения и насмешек. Да, у нее было немного друзей, зато при этом она не страдала от уязвленной гордости.

— Ты — моя сестра, — произнесла Линдсей таким тоном, словно только это и имело значение. Но в голосе ее тем не менее улавливалась озабоченность.

Керри-Энн поставила стакан на пол и потянулась к своей сумочке.

— Не возражаешь, если я закурю?

Линдсей невольно заколебалась, прежде чем ответить.

— Если хочешь, мы можем выйти на задний двор.

— Не стоит беспокоиться. Я потерплю, — коротко бросила Керри-Энн, намного резче и суше, чем собиралась. Как сестра ни старалась, она не могла унять ее растущее беспокойство.

В комнате воцарилась неловкая тишина.

— Хотела бы я знать, почему задерживается мисс Хони, — проговорила Линдсей, бросив взгляд на свои часы.

Мисс Хони являла собой еще одну загадку.

— И все-таки, кто же она такая? — полюбопытствовала Керри-Энн. — Родственница?

— Не по крови. Но в детстве она была самым близким для меня человеком. Она сидела с тобой, когда ты была совсем маленькой.

Керри-Энн вновь вспомнила о своем повторяющемся сне.

— Значит, все эти годы ты не теряла ее из виду?

— Сначала я не могла ее найти. Как-то я написала ей письмо, но оно вернулось ко мне нераспечатанным. Оказывается, она тоже переехала, но своего нового адреса не оставила. А ведь я даже не знала, как ее зовут по-настоящему, — мне был известен лишь сценический псевдоним, под которым она выступала. Но я никогда не забывала ее и часто гадала, что с нею сталось. — Линдсей взяла со стола сверкающее бронзовое пресс-папье и принялась рассеянно крутить его в пальцах. — А потом однажды мне попалась в какой-то газете статья о доме престарелых, где жили бывшие эстрадные артисты, — это в Карсон-Сити. И тогда, по наитию, я позвонила директору и спросила, не живет ли у них некая мисс Хони. По невероятному стечению обстоятельств она там обнаружилась. Ну, я сразу же полетела к ней, а потом вдруг предложила ей переселиться ко мне. Это было шесть лет назад, и с тех пор она живет со мной. Откровенно говоря, не знаю, как бы я управлялась тут, если бы не она.

— Так вы живете вдвоем?

— Плюс собака и две кошки. Мы живем на самом берегу. Мои родители оставили мне дом и участок в двадцать акров. Какой оттуда открывается вид! — Линдсей, словно боясь, что у Керри-Энн сложится неверное впечатление, поспешила добавить: — При сегодняшних ценах они никогда не смогли бы позволить его себе. Они купили дом, еще когда земля в округе продавалась по бросовой цене.

— Звучит впечатляюще. — Керри-Энн вспомнила ссылки и статьи, которые выдал ей поисковик, когда она ввела в строку браузера имя сестры.

Там говорилось о том, что какая-то компания, строящая гостиницы, хочет выкупить ее участок, чтобы построить на этом месте фешенебельный курорт. Но поскольку сама Линдсей не стала упоминать об этом, она тоже решила не поднимать этот явно больной вопрос.