Я с радостью переключилась бы на новую тему. Плевать, что терпеть не могу все эти нудности про правильное питание, диеты и прочее, главное – уйти от скользкого разговора… Не тут-то было, Лиличка пару раз еще взвизгнула по поводу мужчины, несущего впереди себя живот, и снова вернулась к своим расспросам. Пришлось срочно выдумывать какую-нибудь придумку:
– Ладно, ладно, скажу… Звонил Бориска. Ты не знаешь его. ББ – мой давний друг и тайный любовник. Всем хорош, только совершеннейший неформал. Вытрепал мне массу нервов своими похождениями… Но я – крепкая, отошла, забыла его и вот теперь – посылаю в ответ на звонки, не задумываясь…
Лиличка тут же успокоилась.
– А, знаю про твоего Бореньку. Наводила справки, проверяла. Пустое, бесперспективное существо. Наркоман, подделывающийся под философа…
За Бореньку стало обидно. Не знаю уж, где Лиличка наводит свои справки, но ее сведения о людях обычно настолько утрированы, что теряют суть.
– Наоборот, философ, пытающийся спрятаться за образ наркомана. Познание умножает скорбь, и не все выдерживают ее. Он пытается прятаться в наркоту. И то, между прочим, не сидит, а пробует… – несколько неуклюже, я попыталась защитить Бореньку. Впрочем, зачем? НА самом-то деле он не звонил. Ни разу с той памятной ночи, как я торжественно и трагично отдалась ему в последний раз, предварительно сговорившись о том, что этот раз действительно последний…
Подождав, пока Лиличка отвернется в сторону сцены, я незаметно потянулась бокалом к стоящей рядом кадушке с каким-то экзотическим цветком. Не в первый раз, выпивая вместе с Лиличкой, я немного подличала: незаметно выливала куда-нибудь налитое. Это было проще, чем открыто признаваться в своих намерениях и открыто сопростивляться Лиличкиным уговорам и требованиям. Все-таки она всегда была очень деспотичной, моя бедная надзирательница, потому все предпочитали обманывать, выкручиваться, а не заявлять прямо о своем с ней несогласии. На этот раз, я кажется, начала выливать спиртное слишком поздно, бес упрямства и азарта уже вселился в меня, потому смолчать не получилось:
– Удивительное дело! – начала я, давясь смехом. – Только представь! Лезу это я к кадушке, чтобы вылить коньяк. Нет, пойло отменное, просто не могу больше… Так вот, тяну руку, нечаянно задеваю ладонью землю а земля-то – мокрая… Хотя, когда садились за столик, поклясться могу – сухая была. Что ж это получается, пока я на пузо это глядела, ты свой коньячок по-быстренькому вылила? Я выливаю – прячась от тебя, ты – таясь от меня… Во маразм, да?! Зачем же тогда пьем? – ситуация показалась настолько абсурдной, что сдерживаться я уже не могла, и смеялась безудержно. Из глаз покатились слезы и я поняла вдруг, что совершенно пьяна. Лиличка-таки добилась своего: «Теперь тебе нужно крепко напиться после этого эфира. Важно снять напряжение…» – говорила она, зазывая меня сюда…
– О чем ты говоришь? – Лиличка внимательно вслушивалась в мои слова, хмурилась, но краснела при этом так, что я четко понимала – врет. Ее коньяком было полито дерево, ее, и никуда от этого факта не денешься! – Ничего не понимаю! Почему ты не могла просто отказаться пить? Сафо, ты меня поражаешь! Думать про меня даже такие низости… Ох, Сафо!
Лиличка недовольно причитала, передергивала плечами, морщилась, волокла меня на свежий воздух проветриться. А я все хохотала и хохотала, уже не из-за Лилички, а просто от общего идиотизма последнего времени… В моем мозгу, вероятно, накопилась критическая масса абсурда и теперь она зашлась взрывами, требуя хоть какой-то разрядки.
Пожилой, морщинистый таксист, развозивший нас по домам – мужа Лилички, который должен был забрать ее машину, мы отчего-то не дождались – с явным сочуствием косился в мою сторону. Все еще вырывающиеся изредка из моей груди всхлипы, казались ему чем-то жалостливым. От этого мне становилось еще смешней, и я еле-еле сдерживалась.
– Позвонишь, когда будешь в квартире! – строго крикнула мне Лиличка на прощанье. Как обычно, громко-громко, на весь двор, чтобы все затаившиеся недоброжелатели знали – эта пошатывающаяся одинокая барышня вовсе не беззащитна, за ее передвижениями по подъезду пристально следят из стоящего внизу такси.
– Позвоните сейчас, а то потом забудете… – голос Артура раздался прямо над моим ухом. Если б я была трезвая, то скончалась бы, вероятно, на месте от разрыва сердца. Я обернулась в ярости!
– Если бы ты была трезвая, то прекрасно услышала бы, как я подходил! – возразил он. – Ты сказала, созвонимся позже. Я сделал вывод, что ты планируешь, все же, остаться сегодня одна, потому приехал. С глазу на глаз говорить всегда лучше… Хочешь, поедем куда-нибудь тебя отрезвлять?
Я отчаянно замотала головой. Снова выбираться куда-то на люди абсолютно не хотелось. Дерзкий визит Артура и злил, и интриговал одновременно… Перед глазами быстро замелькали картинки сегодняшнего вечера… Любопытно, окончится ли он так, как мне сейчас кажется? Впрочем, не окончится сам – окончим…
– Ни к чему эти разъезды, поговорим у меня. – смотрю самым что ни на есть невинным взглядом, Артур принимает игру, и не пытаясь даже играться в галантность, мол «ах, не знаю, удобно ли, ах, уже так поздно, прилично ли, к одинокой женщине, да в такое время…». Кажется, мы отлично понимаем друг друга.
Первый поцелуй случается в лифте, причем целиком по моей инициативе. Поднимаюсь на ципочки, притягиваю к себе нежданного гостя, горячо шепчу в самое ухо:
– Вы пришли катастрофически не вовремя, за что будете сурово наказаны. – и тут же кусаю за мочку уха в доказательство. Артур инстинктивно морщится, скорей из-за исходящих от меня паров алкоголя, чем от боли. Это неприятно, – кому понравится, что от него морщатся, – но я решаю не обратить внимания. В конце концов, я – хозяйка, выходит, инициатива действительно должна быть на мне. Подхожу еще ближе, льну обнаженной ногой к тонкой ткани брюк, ощущаю всем телом его чуждое и вместе с тем такое знакомое тепло. Откуда я его знаю?!
Скольжу губами по его щеке, языком прочерчиваю траекторию… Щека щербатая, немного колючая и отчего-то соленая, будто он тоже недавно обливался слезами. Интересно, от смеха, от горя ли?
– Катастрофически не вовремя! – повторяюсь. Эта фраза отчего-то кажется мне сейчас ужасно стильной.
– М-да уж, пожалуй… – немного растерянно хмыкает Артур и замолкает, занятый поцелуем. Нет, это пока не страсть – осторожное исследование, как бы попытка понять – правильно ли он понял. Правильно, мальчик, правильно! Откидываю голову, смотрю в глаза, улыбаясь. Внешне мы еще абсолютно спокойны, но сердца предательски громыхают на весь подъезд. Оба – и мое, и его, – колотят в грудные клетки, обнажая готовое вырваться наружу неистовство.
Звенит телефон, отбрасываю крышечку, не сводя глаз с Артура, и не отходя ни на шаг, говорю «алло». Боренька… Легок на помине. Надо же!
– Что делаешь? – спрашивает так, будто имеет полное право на такие вопросы в два часа ночи.
– Что делаю? – заговорщически подмигиваю Артуру, прижимаясь еще ближе, кладу его руку себе на спину, сама давно уже вожу пальцами под воротом его рубашки. – Еду в лифте…
– Ты, лифт, подобные твой тон… Сладкое, но опасное сочетание, – Боренька, похоже, тоже под воздействием какого-то дурмана. Ночь воспоминаний у него, как я понимаю… Вовремя!
– Я и лифт? – лукаво повторяю вслух многозначительное, – О да, – смеюсь одним выдохом, – Действительно опасное сочетание!
Двери открываются, влеку Артура за руку по нашему длинному лестничному коридору, почти бегу, роюсь в сумочке, совсем забыв, что переложила ключи в карман… А Боренька все говорит и говорит:
– Собственно, не буду говорить, что хотел услышать твой голос или еще какую попсу. И так ведь слышно изо всех дыр. Ты у нас нынче в соку – в смысле явно в периоде раскрутки… Не честно будет говорить, что не знаю, как у тебя дела. Все знают…
– Неужели? – дергаю торшер за веревочку, не имея никаких сил тащиться в комнату, толкаю гостя в коридорное кресло… Плечом вжимаю трубку в ухо, высвобождая обе руки, кидаю многообещающие взгляды. Артур-подлец, намеренно делает вид, что спокоен. Лицо невозмутимо, выражает лишь вежливое удивление, движения вялы, но податливы. Но я-то чувствую, как он возбужден! Буквально жгу руки его жаром… Путаюсь в диковинном замке ремня. Артур спокойно помогает мне. Ага, попался! Вот она, вся твоя хваленая незаинтересованность!