– Знаешь, так бывает во сне. Ты точно знаешь, что должна делать и делаешь. При этом хоть сколько-нибудь разумное объяснение этому найти не можешь… Знаешь, я бы наверное действительно убила бы кого-нибудь, если б приступ не прошел. Я шла к театру, а тут вдруг смотрю – твой дом. И сразу поняла, что собираюсь натворить нечто ужасное. Даже не разобравшись… Я ведь не знала, на самом ли деле Маринка повесилась от таких вот подколок Лилии. А даже если и действительно, разве это повод убивать? Ну, я решила зайти… А дальше ты знаешь. Еще в подъезде я уже стала нормальною. Господи, что это был за морок, а? Марина так сошла с ума, да? Она именно это чувствовала?
Алинку трясло. Кажется, только сейчас она в полной мере начала осознавать, что могла натворить. Пистолет действительно был при ней, и, глянув на него, я окончательно поняла, смысл происходящего.
– Успокойся, успокойся, Алиночка, – самое лучшее сейчас, это уложить ее спать. – У тебя срыв. Давай выпей еще и постарайся отключиться. Я скоро вернусь.
– Ты куда? – Алинка расширенными от ужаса глазами смотрит, как я перекладываю оружие в свою сумочку. – Ты чего, Соня? София, не надо! – такой перепуганной я ее никогда не видела.
– Глупая, – мелко хихикаю я, страшно опасаясь, что выгляжу совсем не естественно. – Глупая! Это вовсе не то, что ты думаешь. Я в неуловимых мстителей не играю. Ну что ты. Просто цацку эту нужно поскорее вернуть, пока у человека неприятности не начались. А ты – слаба слишком для выхода на люди. Поспи. Все буде хорошо. Закрывай глаза и не о чем не беспокойся…
Она все-таки слушается. Для надежности, запираю комнату на ключ снаружи. Потом понимаю, что может и не вернусь. Впрочем, у хозяйки есть запасные ключи…
* * *
Если бы я шла сама, давно бы уже не выдержала и свалилась. Не от слабости – наоборот. Небывалый приток силы, охвативший меня требовал выхода, и, не находя его, заряжал меня предельным напряжением. Если бы я шла сама – разовалась бы на кусочки. Гитарными струнами полопались бы нервы. Надорвались бы связки, словно от усилий физических. Ноги подкосились я разбилась бы всмятку и осталась лежать на обледенелых ступенях никчемной безымянной лужицей. Но я была не одна. Уж не знаю кто, но кто-то «мудрый и большой» уверенно вел вперед. Это он прислал Алинку ко мне. Это он распорядился так, что в громаном городе стало невыносимо тесно. Любопытно, не он ли подталкивал когда-то Маринку к петле? Не он ли вооружал ее и подталкивал к Лиличке? Забавное повторение сюжета, ведь правда? Но я не в силах сейчас сопротивляться. Да и незачем. Раз «мудрый и большой», значит ему виденее, что есть благо для этого мира в данный момент. Кто-то должен делать грязную работу. В случае с Рыбкой, это буду я. Больше некому…
Спрашиваете, буду ли стрелять на самом деле? Не спрашивайте. Я, как и положено человеку, идущему на подобное мероприятие, готова идти до конца. Готова, но страшно боюсь и надеюсь, что ничего такого не понадобится. «Боюсь» – не тот глагол. Был бы он допустим в применении ко мне – не пошла бы я никуда сейчас, а сидела бы возле спящей Альки, лила бы слезы и запивала коньяком валерьянку. Нет, не боюсь. Просто хочу миром окончить это затянувшееся противостояние.
Да, да, все еще может окончиться уговором. Я Рыбке – пачку обвинений и свои экстремистские угрозы. Он в ответ – раскаяние, обещание оставить Альку в покое и… ну не знаю, может, даже расписку. Вроде «я, такой-то такой-то, обязуюсь больше подобный сценарий к живым людям не применять».
Боже, какой бред лезет в голову! Если Рыбка в курсе Лиличкиных махинаций, то никакими разговорами я Алинку не высвобожу. Конечно, идеально для меня было бы, если б Рыбка оказался не в курсе всех грязных Лиличкиных махинаций. Вдруг он уверен, что и я, и Алинка, и Марина и Марик действительно честно собирались работать в его команде, и вовсе не были обмануты и «пойманы на крючок». Вот тогда все пройдет здорово. Я открою ему глаза, поужасаемся вместе… Он искренне возмутиться, что его добрые светлые намерения были так искажены и в такую грязь вылились… Никакие угрозы тогда с моей стороны и не понадобятся… Вдруг он нормальный мужик. Вдруг поймет и не захочет ради Лиличкиных амбиций брать грех на душу. Что они, художников себе что ли не найдут??? Зачем обязательно ломать девочку, которая не хочет больше с вами работать? Просто потому, что Лилия Валерьевна не любит, когда от нее уходят? Но разве это повод, Геннадий?
Так скажу я, и, вероятно, он поймет, и пообещает разобраться и мне не придется кричать, угрожать, доказывать, что с такими психами, как я лучше не связываться…
Что смеетесь? Изумляетесь моей наивностью? Но ведь есть же шанс на такую развязку, пусть и совсем махонький. Я как та Маргарита, вопреки всему, верящая только в хорошее. «Но капитана ждет, красотка Маргарита./ А вдруг не утонул, а вдруг не утонул!» Не глумитесь. Понимаю прекрасно, что скорее всего события будут развиваться совсем по-другому.
Выхожу из такси, старательно пытаясь не выдать волнения. Контролирую каждый мускул, отчего мгновенно делаюсь похожа на бездушный манекен. Наверняка за мной сейчас наблюдают. Хотя, охрана – интересно, где у него там охрана? Стоит у подъезда гостиницы? Обитает в предбаннике номера, вместо секретарши? – в любом случае, охрана пропустит спокойно – мне назначено.
Не удивляйтесь, правда, назначено. Уложив Алинку и вылетев из квартиры, я тут же набрала Рыбкин номер. Попросила встретиться. Еще попросила Лиличке о моем звонке не говорить: «Только, Ген, ты уж поведи себя достойно. Лилии о моем звонке пока не говори, а?»
Он пропустил развязность тона мимо ушей. Вообще, повел себя на удивление приветливо. Пообещал сохранить встречу в тайне. И встречу, кстати, назначил в довольно удивительном месте. Назвал гостиницу и номер. Ввернул что-то язвительное, мол и не сомневался никогда, что рано или поздно я все-таки внемлю его предложения рассказать все начистоту. Причем не Лиличке, а именно ему.
И еще.. То ли шутил, то ли взаправду, в конце разговора с усмешкой копируя мои недавние слова, заявил: «В общем, приходи. Только ты уж поведи себя достойно: Лиличке об этой моей новой резиденции не говори…»
Портье провожает заинтересованным взглядом, но не спрашивает ни слова. То ли уже предупрежден о моем визите, то ли не играет никакой роли в Рыбкиных делах и предпочитает ни во что не вмешиваться. Зеркало в лифте несколько пугает – нервно сощуренные глаза с отчетливыми полосками потрескавшихся сосудов на белках, ставшие вдруг резко очерченными скулы, гладко зачесанные назад волосы… Облик полный безумия и решительности. Я бы на месте портье не то, что не пропустила – сразу в милицию бы отдала. Значит, все-таки предупрежден…
Над дверью лифта лениво, нарочито плавно, издеваются цифры, показывающие этаж. Никогда еще ни один лифт в мире не передвигался так медленно!
В сотый раз прокручиваю мысленно возможный сценарий встречи. У меня в голове уже целый цикл разносюжетных фильмов на эту тему. Я не специально – сами рождаются…
Итак, охрана, без возражений, обеспечит «доступ к телу». Что дальше? Стану говорить. О бесчеловечности Лиличкиных методов. О бедной, раздавленной Алинкиной психике. О Марининой смерти и моем обращении в нежить. О том, что все это – вовсе не окупаемые проекты или там пути раскрутки, а элементарные попытки самоутвердиться на окружающих.
Разумеется, выглядеть это все будет, как стукачество. Дескать, прятки или открытые вызовы не помогают, потому я решила поискать у Рыбки управы на Лиличку. Некрасиво все это будет выглядеть, омерзительно. И, Рыбка, разумеется, укажет на это:
– А что же вы – благородный сторонник справедливости – вдруг скатываетесь к элементарному кляузичанью? – спросит насмешливо. – Ведь, если допустить, что я не в курсе изложенной вами информации, то вы, раскрывая мне глаза, свою бывшую шефиню и подругу ох как сильно подставляете! За глаза, не предоставляя возможности оправдаться, поливаете несусветной грязью. И прикрываетесь справедливостью. Не кажется ли вам, что у нас схожие методы?
