– Я давно отстал от моды, – морщится Рыбка. Моя горячность вызывает в нем явный приступ брезгливости. – Что ты несешь глупости всякие? Моя, как ты изволила выразиться, м-м-м… спутница, зовется КсеньСанна и отличается здравомыслием. Потому вмешиваться в мои дела не станет. Хорошо обученная любовница – это, между прочим, очень ценная штука. – Рыбка многозначительно посмеивается. – Цени мою откровенность!
Еще не хватало стать поверенной его интимных тайн! Хотя, в некотором смысле это может весьма пригодиться:
– Ген, а ты уверен, что мне стоит сейчас встречаться с Лиличкой? – начинаю сначала, но на этот раз, имея несколько козырей на руках. – Вернее, уверен ли ты, что тебе стоит меня с ней сводить? Вдруг проболтаюсь, наговорю лишнего…
– Проболтайся, наговори, – спокойно рекомендует Рыбка, и я понимаю, что била в места, заросшие толстым слоем брони и брани. – Может, она расчувствуется. Мне приятно будет… – на миг в глаза Рыбки затуманиваются болезненной грустью, потом снова делаются нечеловеческими – холодными и злыми. – Лилия КсеньСанну не одобрила бы, рискни та мне перечить, – невозмутимо сообщает он. – Или о чем ты там кляузничать собираешься?
Ну разумеется! И как я могла предположить, что у них в этом смысле все может быть по-человечески. Мужья-любовницы-любовники, острые ощущения и беспробудно одурманенное сознание – вот типичный отдых этих людей. А в перерывах – бизнес: холодный расчет, здравый смысл, беспринципность. Вот и вся любовь!
– А у меня, между прочим, одноклассники вообще странные! – внезапной бравадою переключает тему Рыбка, – Потому что – сердечные! Потому что не замуровались еще в костюмчики с галстуками, и дышат свободно, пусть даже глубоко загазованным воздухом урбанистических районов. Я за ними за всеми слежу украдкой через некоторых информаторов. Потому что свои, потому что интересно. А на сборища не хожу – зачем в людях комплексы вырабатывать, да? Пусть думают, что добились всего, чего только мог добиться взрощенный нашим непростым районом человек из обычной семьи. Да и из необычной тоже…
Вслушиваюсь с интересом. Задумываться о прошлом Рыбки мне как-то не доводилось. Само собой отчего-то представлялось, что он – стандартный сынок партийных работников – на родительских связях наживший перспективы и направления развития. А между тем все это были лишь мои домыслы. На самом деле я ведь ничего не знала о семье Геннадия.
– А слежу за своими, не поверишь, исключительно из альтруизма. Нужно ж хоть чем-то душу облагораживать. Вот у нас один тип недавно чуть без пальца не остался. Весело вышло. Творчески. Намылился в гости к давней подружке – тоже из наших, только с параллельного класса. То да се. Посидели на кухни тихонечко, выпили, повспоминали… А тип этот все жизнь невменяемым пироманом был. Вечно взрывы какие-то, питарды, бомбы, костры. Три раза школьный сарай сжигал. Причем всякий раз – нечаянно. В общем, Нинка – так хозяйку зовут – ему это весело припомнила. А он: «Да я и сейчас такой! Не изменился, ничуть, вот смотри!» и достает из кармана очередной взрыв-пакет. Достает, пижон, поджигает. Нинкиной вытянувшейся физиономией любуется. Как выяснилось позже, он такой трюк не раз уже проделывал. В последний момент распахиваешь форточку, отправляешь взрывчатку за борт… Не прошел номер. Форточка заколочена была. Вот, в руках у него все это творение и рвануло. Нинка, не будь дура, сразу и в скорую и мне позвонила. Спасли парню руку. Теперь еще полгода будет стоимость операции отрабатывать… Мне толковые ребята нужны. Правда, принимал к себе с одним условием – никаких игр с огнем!
Интересно, к чему он все это мне рассказывает? Похоже, просто убивает время до приезда Лилички?
– Так что ты, прежде чем что взрывоопасное затевать, удостоверься, что выходы не заколочены, – словно прочтя мои мысли, просветляет Рыбка. – А то мало ли что… Вдруг заслышав имя КсеньСанны Лиличка осатанеет и на тебя кинется? – он явно издевается. – Так что подумай сто крат, прежде чем что-то ей рассказывать.
«Ага, значит, все-таки его мое всезнание немного беспокоит!» – лихорадочно пытаюсь бороться с людьми их же оружием и ищу зацепки для давления. И, как обычно в обществе таких интриганов, как Лиличка и Геннадий, оказываюсь в постыдном проигрыше:
– Спешила, как могла! – невозмутимая Лиличка вырастает у входа в наш закуток.
Она изменилась. Очень. Раньше при всей своей надменной вычурности, Лиличка все же была человеком. Сейчас – матово бледным манекеном без намека на приветливость. Щеки запали, переносица как бы треснула от глубокой морщины между бровями. Черты заостриись, отчег ноздри сделались еще более хищными, а глаза – яростными. По всем локальным признакам выходило, что выглядит она ужасно.
И, вместе с тем, оторвать от нее глаз было попросту невозможно. Черные волосы, собранные в высокий хвост, ярко-наведенные губы, высоченные каблуки, слишком пярмая спина и сквозящеев каждом жесте отчаянное безумие… Иногда я понимала, отчего Рыбка был так безнадежно влюблен. Лиличка – воплощенные надрыв, ожившая мумия кокаинистки серебрянного века.
– Машина погрязла в пробке, таксист оказался идиотом и не слушал заказываемый маршрут, веротолет ты мне еще не презентовал, а моя обувь для долгой быстрой ходьбы не предназначена. – заявиляет она Рыбке.
Я не удивиляюсь. Воображение услужливо показывает несчастную лиличкину Вольво, брошенную посреди проезжей части. Недоумевающего таксиста – облитого отборной руганью и оставленного в салоне одного на ближайшем перекрестке (впрочем, Лиличкм могла выскочить из такси и на полном ходу)…
– Кстати, здравствуй! – она хищно улыбается, не глядя сбрасывает плащ на руки чудом подоспевшего официанта и молниеносно касается губами Рыбкиной щеки. На блестящей, розоватой коже остался след от укуса. – И тебе тоже привет, подруга-предательница, – Лиличка, наконец, изволила обратить на меня внимание. Читала твое письмецо, думала, убью, когда встречу.! – сообщает без обидняков.
Разумеется, я не смогла когда-то просто бросить ее. Уезжая, написала объяснительное письмо. Так, мол, и так. Ухожу, потому что считаю наше дело грязным… И тебе, Лиличка, тоже советую уйти, потому как в душе ты хорошая. А та стерва, которую ты пытаешься из себя строить, может ведь и впрямь ожить, высосать твою душу, подчинить себе… Судя по тому, что я видела сейчас перед собой, Лиличка не послушалась и мое витееватое пророчество о стерве сбылось.
– Так сильно и безнаказанно меня унижали в жизни только два человека, – продолжает она. – Ты, да твоя подруга Марина. Да, да, покойная бесфамильная. Она тоже, как и ты в своем письме, сочла себя вправе делать обо мне выводы. Учить жизни и читать нотации. В любой другой ситуации ей пришлось бы закрыть рот, но тут… Она угрожала мне пистолетом, представляешь? – Лиличка нервно передергивается. – Хорошенький способ провести педагогическое внушение, наставив на воспитуемого оружие, не правда ли? – хмурится осуждающе, возмущенно фыркает, отводит глаза…
Ого! Ничего о таких экстремистских поступках Марины мне известно не было. Это ж надо было так довести человека… Хотя, одно в этом поступке было точно в стиле Марины. Тут впору или моруд бить, или порвать всякие отношения, а она совсем о другом думать будет – как бы объясниться. Это у на с сней общее слабое место. Даже враги, по нашему разумению, дожны понимать нас и выслушивать. Пусть даже под прицелом пистолета. Интересно, где она его взяла? Отродясь ничего про оружие от нее не слышала.
– А потом еще и заставила себя простить, – продолжает Лиличка, сверкая глазами так, будто не Марину, а меня сейчас обвиняет. – Отличный способ обязать к прощению – стать покойницей. Не собираешься?
– Нет, – увы, я не в силах скрыть печаль, она заливает столик и покрывает мои глаза пленкою… Лиличка действительно так ничего и не поняла в моем тогдашнем отъезде. Для нее это просто-напросто выпад и оскорбление… А ведь мы были почти подругами. Ведь именно она лучше всего знала, насколько сильно я была обманута, и в каком шоке прибывала, узнав, что все, мною напианное – ложь. Ведь именно она дожна была бы прочувствовать мое тогдашнее состояние и все понять. И тогда, вместо этой агрессивной тиррады, я, возможно, встретила бы дружелюбие. Но, увы, приходится воевать, потому говорю немного нагловато: – Если я сочту себя виноватой перед тобой и стану нуждаться в прощении, применю другие методы.
