– Там такая «вешалка»! – Настасья, уже успевшая перекинуться парой слов с кем-то из знакомых актеров труппы, нетерпеливо перетаптывалась с ноги на ногу возле входа в ДК.

Тыча себе в шею сделанной из среднего и указательного пальцев «козой», сестрица поясняла мне степень напряженности атмосферы в театральной студии, а также округляла глаза и громко пыхтела, демонстрируя свое личное возмущение.

– Что конкретно случилось? – строго спросила я, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица.

– Точно не знаю. Но понятно, что «вешалка» полная, – раздалось в ответ. – Все так и отвечают, мол, полный… э-э… кошмар. Я расспрашивать не стала, у нас в душу лезть не принято. Но то, что там все плохо, – это факт.

«М-да, – мрачно подумала я, – придется учить ребенка плохому. “Не лезть в душу”, – негласное табу, однако на нашу работу совершенно не распространяющееся».

Внешний вид сестрицы, кстати, мог служить отличной маскировкой. Ни один здравомыслящий человек не заподозрил бы в этой «девочке из аниме» ассистента детектива. В ее темно-синий рюкзачок вряд ли влез бы даже более или менее пригодный для записей набор стикеров, не то что настоящий блокнот, так необходимый при нашей работе и моей слабой памяти. Закованные в джинсу ноги без устали пританцовывали на месте, нелепо переставляя туда-сюда кроссовки-сникерсы, больше похожие на тяжеленные утюги эпохи бедняжки Золушки.

– Качаешь мышцы ног? – Я презрительно глянула на обувь сестрицы, решив не упускать шанса попрактиковаться в педагогике. – Такую тяжесть на ногах таскать!

Настасья сдавленно хихикнула и невозмутимо ответила:

– Это вместо пятака в кармане. Чтоб ветром не унесло.

На этот раз, не удержавшись, хихикнула я.

Тут откуда-то изнутри ДК раздался многоголосый, будоражащий душу ужасный вопль. Кинувшись внутрь, я на ходу призывала сестрицу остаться снаружи, подальше от опасности, но та не слышала, потому что была уже почти у самого входа в зрительный зал. В отличие от шпилек на моих сапогах, Настасьины платформы позволяли перемещаться быстро и весьма уверенно.

Резко открыв дверь зрительного зала, я нерешительно застыла на пороге. На сцене полукругом стояли около десятка очень броско одетых парней и девушек. Глядя куда-то в глубину зрительного зала, они сосредоточенно орали, всем своим видом выражая напряженную работу. На всякий случай я обернулась. Как и ожидалось, ничего трагического на задних рядах не происходило.

– Всем спасибо. Сняли упражнение. Разминка закончена. – С первого ряда зрительного зала раздалось знакомое густое контральто.

На несколько секунд воцарилась спасительная тишина. Загадочная молодежь, которая, видимо, и составляла труппу данного коллектива, постепенно перекочевала в зал. Ребята переговаривались вполголоса, опасливо косясь при этом в сторону режиссерши. Никто не улыбался. Актеры выглядели подавленными и растерянными, отчего веселенькие тона их одеяний и разноцветные пряди в прическах некоторых особ казались нелепой бутафорией. Я невольно отметила, что моя Настасья в сравнении с ними выглядит еще очень даже прилично. Хоть я всю жизнь и требовала, чтобы мамочка родила мне старшего брата, все же следовало признать, что с сестрицей мне в общем повезло.

«Не обольщайся, – злорадно одернул невесть откуда взявшийся внутри меня пессимизм, – все еще впереди. Они ведь и постарше Настасьи будут… Сколько им лет, интересно? Двадцать? Двадцать два? Дорастет сестрица до этого возраста и, вполне возможно, тоже побреется налысо, как эта девица, которую можно было бы принять за мальчишку, если бы не ее длинная юбка».

От мысли, что Настасья может настолько преобразиться, мне сделалось не по себе.

– Зинаида Максимовна, – я робко подала голос, привлекая внимание.

Режиссерша поднялась, угрожающей горой нависнув над доброй четвертью зрительного зала. «Вот тебе и утонченная дама!» – мелькнуло у меня в голове. С поразительной для столь крупной комплекции грацией потенциальная клиентка поплыла мне навстречу. На вид ей было лет шестьдесят.

– Детектив Кроль? – Она оценивающим взглядом скользнула по моей фигуре и неодобрительно закачала головой. – Хорошего защитничка я себе вызвала. Ногой топну – ты и развалишься. Бедненькая… Ничего, будешь хорошо работать, я тебя откормлю. Будешь большая и красивая, как я!

Я вежливо кивнула, непроизвольно сделав пару шагов в сторону выхода.

– Ты посиди пока, понаблюдай. Мне часть актеров отпустить надо. Вещи можешь повесить в шкаф. У нас жарко. Не боись, сегодня репетиция ненадолго.

Я послушно опустилась в кресло одного из рядов.

– Ну! – завопила режиссерша. – Всему их надо учить! Говорю же, жарко у нас!

Почти насильно она отобрала у меня плащ и повесила его в шкаф.

– У нас не базар и не общественный транспорт, чтоб одетыми сидеть! – Судя по тому, что Зинаида Максимовна говорила это не мне, а своей труппе, я просто пала жертвой показательного воспитательного процесса. На подобное можно было и не обижаться. – Мы должны поддерживать высокую планку старинных театральных традиций! Жизнь коротка, искусство вечно! Понимаете?

Актеры согласно закивали.

– Кому там надо раньше уходить? – громогласно прорычала режиссерша, возвратившись на свое место в первом ряду. – Кирилл и Ксения, работаете пластический эпизод в гостиной.

Два силуэта отделились от толпы актеров и кинулись выставлять на сцену какие-то декорации.

– Остальные – в зал. Стас, давай фонограмму.

Я мельком глянула на Настасью. Ребенок, заблаговременно каким-то чудом запихнув куртку в рюкзак, а рюкзак спрятав под себя, избежал гнева режиссерши и теперь был явно в восторге. Горящие глазенки, прикованные к сцене, просто пожирали все происходящее.

Зазвучала музыка. Длинноволосый, немного сутулый Кирилл и коротко стриженная воздушная Ксения, оба неестественно напряженные, заняли исходные позиции. Обтягивающие одежды делали их фигуры еще более хрупкими.

– Стол подвиньте! – закричала вдруг режиссерша так, будто от месторасположения этого самого стола зависела судьба всего мира. – Стол подвиньте, сволочи!

Актеры переглянулись, Кирилл набрал полную грудь воздуха, явно намереваясь возмутиться. Потом обреченно махнул рукой, мол, проще выполнить, чем спорить, и подвинул стол чуть левее.

– Убрать музыку! – зарычала Зинаида Максимовна. – Ну что ты двигаешь? – накинулась она на покусывающего от злости губы Кирилла. – Что ты двигаешь?! Не первый же день работаем! Вы должны меня понимать! Если я говорю «подвиньте стол» – значит, я просто оговорилась! Надо двигать ширму. Неужели непонятно?!

Зинаида Максимовна грозно сверкнула глазами в ответ на мой сдавленный смешок, после чего быстро стащила с ноги тапку и, не целясь, запустила ею в нарушителя тишины. Стоптанная розовая тапка просвистела прямо у меня над ухом и приземлилась чуть дальше. Настасья радостно кинулась ее искать. Честно говоря, я уже ничего не понимала в происходящем, только удивлялась, почему меня пытается нанять режиссерша, а не театральный коллектив, с целью грамотно составить жалобу на недопустимое обращение руководителя с участниками труппы.

– Ксения! Ты же главная героиня! Где твоя легкость? У… коровище!

Последнее высказывание меньше всего можно было отнести к тоненькой девочке на сцене. Я собиралась поделиться своим возмущением с Настасьей, но вдруг обалдела. Зинаида Максимовна, быстро скинув вторую тапку, легко влетела на сцену, привстала на носочки, невероятно легко несколько раз обернулась вокруг собственной оси, после чего, подобрав рукой подол широченной кофты, нависающей поверх спортивных брюк, села на продольный шпагат. В зале одобрительно загудели. Я немедленно забыла о запущенной в меня тапке и восхищенно следила за режиссершей.

– Вот! – аккуратно раскладывая подол кофты вокруг себя, пробасила режиссерша. – А ты что делаешь?!

– Зинаида Максимовна! – Ксения вдруг, явно после долгих внутренних мучений, решилась заговорить. – Я хотела сказать… Ребята, – обратилась она ко всем, – простите… Я ухожу из театра. – В глазах у девушки стояли слезы. – Мне отец не разрешает сюда ходить.