Горное ущелье, тенистое и солнечное одновременно, ущелье расступалось на переднем плане, в нем блестело озеро с красивой молочно-синей водой, на берегу озера росли удивительные – какие могут придумать только девчонки – цветы. Справа был берег, коса, состоящая из прозрачного изумрудного песка, по которому бродил черный до синевы конь. Вдалеке дом с черепичной крышей, с трубой, с белыми стенами, с изгородью, окруженной плющом.
А по озеру плыл дракон. Сначала мне показалось, что это лебедь – только странной пестрой расцветки и с раздерганными перьями, гадкий такой лебедь, угодивший в краску, а потом в ощип.
Дракон.
Я вдруг заметила, что картину пытались закрасить. Синей краской, зеленой краской, несколько раз. Картину с драконом закрашивали, а потом опять отмывали, а потом закрашивали, и так много раз.
Странно. Жили здесь долго и считали это место своим домом, явно.
Я задела подвеску на лампе, и вдруг, совершенно вдруг лампа ожила, внутри ее щелкнуло, и началась музыка. Запинатая, хрипловатая и непонятная, кажется, марш. Почему-то эта заикающаяся лампа произвела на меня скверное впечатление, мне захотелось ее заглушить, но я не знала как, поэтому я поступила просто – взяла и накрыла ее одеялом. Но и под одеялом она продолжала шевелиться и трещать. Можно было, конечно, сломать, но я постеснялась ломать чужие вещи.
Продолжила осмотр. Заглянула в шкаф и здесь тоже обнаружила интересное. Одежду. Нормальную человеческую одежду, а не эти уродливые комбинезоны с синими рубашками, от которых меня давно тошнит. Здесь были джинсы. И куртка. Свитера. Несколько штук, мне больше всего понравился красный. Я примерила.
Точно мой. Словно это я носила его всю жизнь, даже рукава были закатаны так, как нравится мне – широко. Ворот высокий, до подбородка, в таком свитере можно жить. Я бы жила в таком круглосуточно, и спала бы тоже в нем, отличный просто свитер. Жаль, что взять его с собой нельзя. Чужое. Сколько ни стирай, все равно будешь знать, что не твое.
Я вздохнула.
На стене висело зеркало, я посмотрела, не удержалась, зеркала вообще такие штуки, мимо которых трудно пройти, не заглянув.
Я выглядела примечательно. Даже очень, не думала, что могу так выглядеть. Дико. Яростно, что ли. Даже без «тесл».
Волосы слипшимися клочками торчали в разные стороны в бешеном беспорядке, а в некоторых местах их, кажется, вообще не осталось, проглядывала синюшная кожа черепа с красными потеками. Лицо расцарапано, причем многие царапины глубоки, после них наверняка останутся шрамы – еще бы, мордой о бетонную стену как следует повозили, такое даром не проходит. Заражения бы не случилось. Как вернусь, возьму у Дрюпина тормознухи, протру. Кто его знает, чем эти поганые змеи могут болеть?
Глаза – отдельная песня. Зрачки расширены, как разбежались от ужаса, так в нормальное состояние и не вернулись, отчего лицо приобрело мрачное вампирское выражение, гляну на Дрюпина, он и перепугается. Да он и так, наверное, перепугается.
Под глазами полопались сосуды и образовались такие тяжелые отвисшие мешочки, выглядит это по-упырски, я достала маленький ножик-мизинчик, хотела мешочки вскрыть, но потом передумала – лишняя инфекция ни к чему. Ничего, похожу так.
С ушами тоже проблемы. Ушей я едва не лишилась, расплющили их здорово, а правое и надорвали. Если начнет зарастать диким мясом, может в итоге получиться уродливо. Пусть, с ушами потом станем разбираться, главное, на месте, все-таки оставаться совсем без ушей неохота, привыкла я к ним. И потом, я все-таки собираюсь когда-нибудь обзавестись серьгами. Да, да, хочу серьги, браслет и много колец. Хочу нормальной жизни. Счастливой. Веселой.
Я улыбнулась. Наверное, лучше бы я этого не делала. Хотя…
Зубы выглядели страшно. Гораздо хуже, чем уши. Спереди сверху оказались выбиты два, еще два раскрошены, сломаны наискосок, многих вообще не осталось. Зубы стали зловещими, так я сказала себе. Угрожающими. Пожалуй, зубы я оставлю. От них все будут шарахаться, вот улыбнусь Дрюпину, посмотрю на него черными глазами и скажу: «Ах, мой милый Дрюпин, что-то бифштекса хочется. С кровью».
Еще парочка зубов раскачивается, выпадут при первой же возможности. Причем зубы эти уже жевательные, если они выпадут, придется заказывать у Дрюпина мясорубку, портативную, чтобы носить в кармане. Пригласят меня к английской королеве, подадут там какой-нибудь британский шницель или не знаю что, а я такую мясорубочку на стол поставлю и вперед. Королева заплачет и пожалует мне имение в заморских территориях, небольшую виллу у моря. И прослезится.
Я улыбнулась еще раз.
Снова себя я не узнала, впрочем, меня это расстроило не очень. Какая разница?
А красный свитер мне очень и очень, жаль расставаться. На самом деле, как для меня. Интересно, что там еще…
Я полезла в шкаф и потянула на себя нечто вязаное, зеленое, в черную полоску, думала, что пальто.
На пол упал альбом. В черной коже, показавшейся мне знакомой, приглядевшись, я обнаружила, что кожа змеиная. Кожа анаконды. Что за место такое чертово, вокруг одни анаконды, пакость какая, я поняла, я ненавижу змей. Они воняют.
Альбом тяжелый, пухлый, из-под обложки торчат уголки фотографий. Чужие фото. И снова интерес. Любопытство – не лучшее качество. Я взяла штырь, сместилась в сторону и осторожно откинула обложку – долгое общение с техническим гением планетарного уровня приводит к тому, что начинаешь быть осторожной. Откроешь альбом, а тебе в глаза нашатырь какой распылится или иглы отравленные, всего можно ожидать.
Альбом оказался безопасным, под обложкой ничего явно смертоносного не обнаружилось, только письма. В самодельных конвертах, с самодельными марками, без адреса. Сначала я думала, что это какие-то посторонние письма, и не хотела их читать, и вообще, я не привыкла читать чужие письма…
Это я зря сделала. То есть решила прочитать. Даже смотреть не стоило… Одним словом, когда я взяла первое письмо, я…
Письма коротенькие, на пару страничек каждое. Нет, зря, не надо было… Не надо было вообще сюда соваться…
Я спрятала письма в карман и взялась за альбом.
Некоторые фотографии выглядели очень необычно. Люди, изображенные на них, были лишены лиц, кто-то старательно выцарапал их. На других лица были густо замазаны чернилами. На третьих…
В самом конце альбома обнаружилась одна неизуродованная фотография.
Хотя сам снимок неудачный, сделанный явно автоспуском камеры, установленной то ли на камнях, то ли на перилах.
Мальчик и девочка.
Они сидели на небольшом изогнутом мостке над узкой извилистой речкой. Свесив ноги. Девочка показывала пальцем куда-то вверх. А мальчик как раз начал оборачиваться на камеру, и тут сработал затвор, лицо получилось размытым, похожим на серое пятно. Девочка сидела спиной, ее видно вообще не было.
Простая фотография. Ничего особенного. Но именно от этой фотографии меня пробрало каким-то просто неземным ужасом, точно там, за кадром, болтался повешенник.
Стало плохо. Опять. Захотелось немедленно отсюда убраться. Я бросила альбомчик и выбежала в коридор…
Снова заморгал свет. Почти сразу же задрожали стены, где-то далеко по коридору загрохотало, видимо, обрушивался потолок. Пол на секунду провалился, потом я врезалась в стену, я сгруппировалась и приземлилась на пол. В этот раз трясло долго, но не так сильно, мелкой неприятной дрожью, отовсюду, и снизу, и сверху, и с боков, доносился мощный неприятный звук – треск ломающегося железобетона. А потом вдруг стало трудно дышать, коридор точно наполнился горячей стекловатой, от которой немедленно зачесалась кожа. Я успела задержать дыхание и не пустить вату в легкие, поползла вдоль стены, стараясь выбраться из этого облака.
Пыль. Цемент, истертый в мельчайший порошок, смешанный с чем-то едким, то ли с газом, то ли с паром. Эта взвесь катилась по коридору, а я уползала от нее. В темноте.
Воздух заканчивался. Я уходила от этой палящей тучи, но, конечно, не ушла. Упала на живот, прижавшись лицом к рукаву.
