У меня выпадают волосы, у меня выпала половина зубов, теперь меня еще сварят. Жизнь удалась.

Пар продолжал вытекать, с каждой секундой становилось все горячее и горячее, я чувствовала, как начинает вскипать кожа, а Дрюпин начал орать и бить ногами. Очнулся в очередной раз и Клык.

– Вот и все, – сказал он философским голосом. – Мы в пароварке.

Впрочем, длилось это недолго. Через несколько секунд пар остыл, дышать стало не больно, мы открыли глаза.

– Получилось? – спросила я.

– Посмотрим, – Дрюпин пожал плечами и откинул дверь.

Мы вернулись в комнату. Разгром принял окончательный и бесповоротный вид. Но мы, кажется, добились успеха. Дверь, в которую упиралась толкательная труба, оказалась выдавлена, все, как рассчитывал Дрюпин. Трубы оказались погнуты и разворочены. С потолка капала вода. Копоть. Грязь. Одним словом, разруха.

– Надо тащить этого клыкозавра в медотсек, – сказал Дрюпин. – Пока не поздно. Хотя мне кажется – уже поздно…

– Ничего не поздно, – подал голос Клык. – Я еще вас два раза переживу. Тащи меня, Дрюп, а то во сне тебе являться буду, не отвертишься.

Здравствуй, дорогой дневник!

Сегодня опять не лучший день в моей жизни, это однозначно. Сегодня, в неизвестный день неизвестного года, со мной произошло много странного. Страшного. Так что у меня до сих пор дрожат руки, пальцы с трудом держат ручку, а сердце бьется, бьется.

День, исполненный ужасом.

День кошмара.

В этот день мы отправились на склад.

С утра, то есть как проснулись, даже без завтрака. У меня аппетита не было, у Дрюпина болели кишки, и он ограничился холодным чаем, Клыку я занесла поднос с макаронами. Клык поправлялся. Подозрительно быстро. Рана уже подсохла, швы вспучились, и Клык их задумчиво расковыривал, мне он обрадовался. Сказал, что вчера было весело и что надо бы что-нибудь подобное повторить, только пусть еще Дрюпин для смеха руку себе сломает. Так что с Клыком было все в порядке.

Клава вообще не показывалась. Дрюпин предложил, что она повесилась, я сказала, что это вряд ли – такие, как Клава, не могут повеситься. Ну, разве что от радости. Скорее всего, она просто стеснялась.

Дрюпин вооружился своими самодельными инструментами, я взяла заточенную титановую рейку, не знаю, где ее Дрюпин раздобыл, но оружие получилось весьма и весьма неплохое – я потренировалась на выдернутых волосах и весьма успешно их разрезала. На рукоять Дрюпин намотал разноцветную проволоку и умудрился сделать даже узор. Все-таки у него золотые руки. И голова отличная, в технические гении просто так не записывают.

– Как у нас со светом? – спросила я.

Дрюпин продемонстрировал изобретение – большой аккумулятор, к которому он прикрутил несколько светодиодных фар.

– Будет как днем. Вот еще кое-что…

Он сунул мне тяжелую короткую трубку с двумя торчащими штырями, видимо, шокер.

– Это разрядник, – пояснил Дрюпин. – Конечно, по настоящему мощную штуку сделать не получилось, но…

– Спасибо, – я сунула шокер в рюкзачок. – Пойдем, что ли?

Дрюпин кивнул, впрягся в аккумулятор, установленный на шарикоподшипники, и мы двинулись в сторону склада. Это далеко, час добираться. Вообще, комплекс огромный. Я всякий раз пытаюсь представить, как его выкопали, и не могу. Хотя сейчас всяких могучих машин много. А может, тут и раньше пещеры были, их просто взяли и приспособили.

Склад располагается на первом уровне, ниже столовой. Есть еще уровень нулевой, но он затоплен водой. Дрюпин думает собрать акваланг, но не знаю – лезть с самодельным аквалангом в затопленный уровень представлялось мне абсолютным риском, я бы туда и с заводским не полезла. К тому же вода там явно грязная, ничего не видно. И наверняка какая-нибудь дрянь обитает. Паразиты. Вопьется такой в ногу, потом раз-раз – и в глаз пролезет. Быстренько ослепнешь.

Склад мы, конечно, уже исследовали, меньшую его часть. На самом деле он огромен, мне кажется, что в нем несколько футбольных полей, во всяком случае, противоположную сторону мы не видели, я думаю, не добирались даже до середины. Раньше у нас не было портативного света, в те два раза, что мы выбирались на склад, в качестве освещения использовали факелы. Куда с факелами отправишься?

– Я думаю, мы найдем здесь много полезного, – рассуждал Дрюпин по пути. – Мне кажется, сюда эвакуировали технические коллекции. Частные, может, а может, из политехов. Ты видела, какие там машины?

– Четырехколесные.

– Четырехколесные! Это же коллекционные экземпляры! Там позолота, там кевлар, там красное дерево! Это не машины, это произведения искусства!

Дрюпин восхищался, я нет, я равнодушна к вещам. Красное дерево и слоновая кость не вызывают во мне трепета, я даже на оружии не люблю всей этой ерунды – гравировок, резьбы. Я за простоту. Все эти японские мечи, выкованные в медитации, в крови и в поту на протяжении трех лет, меня не впечатляют. Потому что я знаю, что банальный супербулат, отжатый в печах критического давления, рубит любой японский меч как тростник. Знаю, что любой искусственный алмаз гораздо чище и прочнее природного. И вообще, мне гораздо больше нравятся книжки без картинок.

– Мне кажется, тут что-то вроде сокровищницы, – продолжал Дрюпин. – Ван Холл, он обожает дорогие вещи. Я слышал, у него есть такие вот хранилища, в которые он собирает свои ценности – картины, статуи, скульптуры, музыкальные инструменты. Есть подземные библиотеки, есть хранилища старинных вещей, а здесь вот техника. Ван Холл любит технические штуки, я думаю, найдем что…

Мы добрались до лестницы и потащились вниз. Аккумулятор грохал по ступеням и то и дело поддавал Дрюпина в поясницу, Дрюпин с трудом удерживался. По лестничному пролету раздавалось гроханье, отчего мне казалось, что мы спускались в пасть чахоточного великана. Мне представлялось, что мы являли собой жалкое зрелище, с другой стороны, это полезно для души. Когда у тебя в руках два «теслака» с полными обоймами, когда на голове шлем с универсальным визором, когда на плечах броня, смонтированная с экзоскелетом, способным выдержать свалившегося на тебя слона, когда ты… Короче, ты чувствуешь себя властелином мира. А когда чувствуешь себя властелином мира, начинаешь этот мир несколько неправильно воспринимать. Так что угодить в ситуацию, когда у тебя из оружия всего лишь заточенная железяка, полезно.

Впрочем, Дрюпин так не считал. Пока мы сползали по лестнице, он рассуждал об общей несправедливости бытия и о частной несправедливости – по отношению к нему лично. Он, как человек, представляющий несомненную пользу для развития человечества, должен быть спасен и применен для великих целей, а он тут сидит и выпаривает из подшипников технический вазелин, от которого нет никакой пользы.

– Ну, почему? – вопрошал он. – Почему оно так? Я ведь полезен, у меня идеи…

– А может, ты не полезен, – остановила я это словоотделение.

– То есть как? – Дрюпин остановился.

– То есть так. Может, ты уже отработанный материал?

– Как это? – Дрюпин изменился в лице.

– Так. Вот представь – ты был нужен на определенный срок, и тебе в голову вмонтировали часовой механизм. Бомбу замедленного действия…

– Нет у меня никакого механизма! – воскликнул Дрюпин. – Я проверял! Проверял!

– То, что ты себе башку сканером просветил, еще ничего не значит, – отмахнулась я. – Сейчас тоньше работают, на генетическом уровне. Ты что, думаешь, тебе пластит с часовым механизмом вмонтировали? Ага, сейчас. У тебя наверняка отключен механизм возобновления клеток.

Дрюпин выпучил глаза.

– Да, – скорбно сказала я. – Живешь-живешь, лазерную бетономешалку изобретаешь, и вдруг раз – начинается неконтролируемое старение. Просыпаешься, смотришь в зеркало…

– Как у тебя? – ехидно осведомился Дрюпин.

– Что как у меня?

– Волосы выпадают, ногти расслаиваются. А потом раз – и сердце останавливается. Так?

Я не стала с ним разговаривать на эту тему, тоже мне, умник. Дрюпин понял, что меня зацепил, стал развивать тему, не думала, что он такой ехидный.