Затем он молча взял из моих рук Железный крест, повертел его на грязной ладони, плюнул на свастику и швырнул крест в траву.

Найденыш, наблюдавший за пленником, обнюхал траву, схватил зубами брошенную фрицем награду и принес мне.

— Молодец, Найденыш. — погладив его, сказал я, — что ж, раз фриц бросает орден, носи ты! — и прицепил крест к ошейнику собаки.

Меня вызвали в штаб. Начальник отдела начал с того, что рассказал мне целую историю.

— Не дальше, как вчера, к нам явился с повинной диверсант. Он выложил на стол порядочную сумму денег, фальшивые документы, развернул вещевой мешок, наполненный наполовину продуктами, наполовину взрывчаткой, и говорит — «Я немецкий шпион, готовился в специальной школе диверсантов-шпионов. Документы мои „липовые“. Фамилия моя такая-то». Стали мы дознаваться, наводить справки — действительно он значился в немецком плену. Да и не может же человек на себя такое наговаривать. Дальше он рассказал, что немцы его и еще четырех шпионов выбросили с парашютами в район Шомбы, то есть в нашем тылу, километров за сто отсюда, в сторону города Кеми. Каждый из них располагает большой суммой денег, имеют они взрывчатку для диверсий на тракте; есть у них рация. По словам пришедшего с повинной, все четверо изменников сдаваться не думают. Значит при поимке могут оказать сопротивление или покончить с собой. А нам крайне желательно взять их живыми. Я направил туда взвод бойцов, но что из этого получится — не знаю. Сейчас лето: тепло, обилие ягод, каждый кустик ночевать пустит. Я это к тому говорю, — добавил он, — не можете ли вы дать мне несколько ловких разведчиков, пусть ваши ребята попытают счастья и помогут нам в этом деле.

— Можно! — согласился я. — Выделю самых боевых хитрецов, только покажите на карте, где ваш взвод занимается проческой. Надеюсь, поселок Шомбу скрытой засадой вы обеспечили?

— Да.

Начальник развернул карту.

— Возможно, они здесь скрываются, — обвел он карандашом.

«Искать „здесь“ все равно, что искать четыре иголки в стоге сена. Однако, попытаемся, чем чорт не шутить»— подумал я.

Придя в батальон, я послал Ефимыча за Ибрагимом Загитдулиным.

Невысокий, скуластый, с узкими проницательными глазами, Загитдулин с автоматом поперек живота через несколько минут прибежал ко мне в землянку.

— Прибыл, товарищ капитан, по вашему приказанию.

— Садись, Ибрагим.

Он осторожно сел на крайчик табуретки.

— На тебя, Ибрагим, моя надежда: подбери по своему усмотрению четырех пареньков, посмелей и порасторопней. Назначаю тебя старшим этой группы. Отправитесь километров за сто отсюда…

— Ой, как далеко, в самую Финляндию?

— Нет, Ибрагим, в наш тыл на сто километров.

— Ну, это совсем просто, товарищ капитан.

— Нет, не совсем просто, слушай, Ибрагим, дальше…

Я подробно изложил ему задачу, указал, где и как надо действовать, как, в случае обнаружения диверсантов, обмануть их, захватить и привести в батальон.

— Понятна задача?

— Понятна, товарищ капитан.

— Сроку дается десять суток. Да, учти. Ибрагим, что у такого ловкача и старателя, как ты, одной медали на груди скучно! Понятно?

— Понятно, товарищ капитан, скучно, товарищ капитан, — ответил Загитдулин, искоса взглянув на свою сверкающую медаль, и широко улыбнулся, отчего глаза у него сделались еще уже, а ровные частые зубы блеснули светлей серебра…

… Район, где приземлились шпионы-диверсанты, славился болотами. Ягоды росли там в изобилии.

И почем знать местным девчатам, что в лесу их подстерегает опасность. Разодетые в цветистые платья, они собирали ягоды неподалеку от поселка. Одни из них молча занимались своим делом и озирались по сторонам, а две девушки впереди беспечно и голосисто наперебой распевали частушки.

Пела одна из них таким трескучим дискантом, что за километр, если не дальше разносилась ее песня-коротушка.

— запевала в свою очередь другая, а потом обе вместе:

И вдруг частушки оборвались. Девушки-певуньи, завидев кого-то, взвизгнули и, прячась в кусты, закричали;

— Ой, девоньки, девоньки, убегайте! Тут четверо каких-то!..

— А мы не звери, вас не слопаем, — отвечали те, и вчетвером кучей шли к перепуганным девушкам, смеясь и подзывая их к себе. Тогда девушки осмелились, с оглядкой стали сближаться с неизвестными. Две из них, делая вид, что стыдливо прячутся за кустами, вытаскивали из под цветных сарафанов автоматы, обнажая при этом солдатские обмотки, винтообразно спускавшиеся с колен к тупоносым, подкованным ботинкам.

Диверсанты смекнули с опозданием.

На повелительный, грубый, далеко не девичий голос, — пришлось поднять руки вверх и сдаться. Да иначе и нельзя было, так как одна лишь певунья оказалась девушкой из Шомбы, да и у той в корзине — две гранаты.

А все остальные были бойцы из нашего батальона во главе с хитроумным Ибрагимом Загитдулиным…

В числе задержанных Ибрагимом Загитдулиным оказался переброшенный немецкой разведкой изменник Хаулин. И хотя у него были фальшивые документы на имя какого-то Будкевича, разоблачить его не составило труда. Уличенный во всем, он перестал запираться и стал рассказывать. Дело было так.

…Объятый трусостью и желанием спасти свою шкуру, начфин Хаулин стал изменником. Его, добровольно перешедшего на сторону противника, привели в полевое отделение гестапо. Все, что он знал, рассказал немецкому офицеру; потом согласился подписать листовку для разбрасывания в расположении наших войск.

Фашистам это понравилось. Они ему доверили обработать одну подозреваемую в связях с подпольем студентку из Петрозаводска. На это ушло у него около месяца. Девушка, белокурая, голубоглазая карелка вроде бы полюбила его, она даже согласилась с ним вместе жить, но ничего по интересующим вопросам ему не сообщала.

Однажды офицер в гестапо его спросил:

— Вам нравится эта карелка?

— Пожалуй, да, — неопределенно ответил Хаулин.

— Дело ваше, можете ее любить, но повлияйте на нее или выследите, узнайте все подозрительные связи.

Однако, ничего определенного Хаулину узнать не удалось. Возможно, что никаких связей у девушки и не было.

— Возиться с ней нет больше смысла, — заявил однажды гестаповец, — я вам поручаю сегодня ее пристрелить. — Заметив на лице Хаулина бледность, добавил криво усмехаясь: — Не жалейте, этого добра хватит…

Они спустились в сырой, холодный подвал. Гестаповец включил синий свет. На цементированном полу, от столба посредине и дальше под стену проходила ложбина, по которой, как заметил Хаулин, могла стекать кровь замученных жертв. Два грубых солдата, два заплечных дел мастера, — привели девушку. При виде ее даже паршивое сердце изменника забилось учащенно. Она была бледна, в одной сорочке, избита, капли крови стекали по ее лицу. Привычными и быстрыми движениями солдаты перехватили жертву веревками и крепко привязали к столбу. На последние вопросы офицера девушка презрительно молчала. Тогда гестаповец повернул на стене еще один выключатель. Яркий белесый свет стосвечевой лампочки брызнул в глаза Хаулину. Он заметил на лице девушки слезы, смешавшиеся с кровью. Тяжело дыша, она вскинула голову и молча уставилась на палачей.