— Дай я сам! — возбужденно шепчет князь.
Андрей, Даниил и Никола — беглый холоп из-под Троицы, которого Андрей узнал в загорелом, — идут вдоль стены.
— Меня тот самый рыжий, ну москвич тот, с кем подрался… Он меня и расклепал, — рассказывает Никола. — Я его потом и не встречал больше. Я тогда вроде шального какого был, сидел во мне бес этот… Чуть что — сразу в драку… И ведь изловили бы… А сейчас я и драться разучился, — улыбается Никола.
— Ну вот и хорошо, — приглядываясь, говорит Андрей.
— Иногда и постоять за себя — не грех… А я уж третий год с артелью хожу. Сначала так — известь таскал, а потом вот резать по камню приспособился…
— Еще как приспособился! — смеется Даниил и хлопает Николу по плечу. — Вон каких карнизов понатесал!
— Митяй учил, — смущается Никола.
Закинув головы и щурясь на солнце, все трое смотрят на хитросплетения карниза, опоясывающего терем под самой кровлей.
Вдруг Андрей замечает выглядывающую из-за угла девку с заплаканными глазами и покрасневшим носом. Они встречаются взглядом, и девка скрывается за домом.
— Что это она? — спрашивает Андрей.
— А! — машет рукой Никола и неопределенно улыбается.
Андрей догоняет ее за углом.
— Ты чего? — спрашивает у нее Андрей. — Кто тебя?
Она не отвечает и идет прочь.
— Ты что? — Андрей делает за ней несколько шагов. — Может, помочь чем? — он трогает ее за плечо, но девка вырывается и зло кричит:
— Отстань! Чего пристал? Много вас тут таких помощничков! — и бежит в сторону леса.
По стенам подземелья мечутся гигантские тени.
— Осторожно, там ступеньки, — предупреждает мастер.
— Прямо к реке выходит? — подняв факел, спрашивает князь.
— Куда указал — на обрыв.
Стены подземного хода выложены темным камнем, украшенным хитрым рисунком.
— А красиво… — замечает князь.
— Так у меня резчиков двое, такие мастера! Режут, как птицы поют. Прямо берут камень безо всяких наметок и режут. Лучших мастеров и нету, чем они.
— А на Степана ты не серчай. Это я так…
— А что Степан? Степан сам по себе, мы сами по себе.
— Он исполнительный — Степан. Ты его не слушай.
Они все дальше уходят по бесконечному коридору, и темнота, расступившись перед ними, смыкается за их спинами.
Как снежные, сверкают стены хором.
— Да нет, вы сейчас лучше и не придумаете ничего, — говорит Даниил.
— А-а-а. А-З-з-ве-зве-нигород? — огорчается Митяй.
— Я бы тоже не брался бы сейчас, — соглашается с Даниилом Рублев. — Глаз устал. Я вам верно говорю.
— Вот-вот, пусть глаза отдохнут, а то одно и то же повторять начнете, а уж хуже этого ничего нет, — говорит Даниил.
— А что ж делать-то? — спрашивает Никола.
— Чего делать? — улыбается Андрей. — Глянь, какая погода стоит! Ступайте по домам, денег вы накопили. На покос сходите, рыбку половите. Как хорошо!
— Хорошо-то хорошо… — грустно говорит пожилой мастер.
— А-у-у-у род-д-дных ма-а-а-моих… а-а-а-земли-то н-н-небось не осталось…
— Да и далеко до дому-то, — вздыхает пожилой. — Ден десять.
— Десять ден, — говорит Никола. — Пока дойдешь, и покос кончится. После Петрова дня и кончится!
— Это смотря где! — замечает старик. — Ежели ко Пскову, туда — так там и до первого спаса все косят.
— Не знаю, как у вас, — возражает Никола, — а у нас на яблочный уж жать кончают, а не то что…
— Это смотря какая погода, — упорствует старик, — а если дожди, так и к яблочному спасу не начнут…
— Ты, старый, перепутал все! — возмущается Никола. — Позабыл!
— Чего «забыл», тут и забывать нечего! Сам небось…
— Да ладно вам, братцы! — останавливает Даниил спорящих.
Все замолкают и думают о доме, о родных, о покосе, ставших для них такими далекими, желанными и недосягаемыми…
— Все равно в Звенигород пойдем, — нарушает молчание Серега.
Князь и старшой спускаются по подземному ходу. Впереди виднеется слабый дневной свет.
— Ну, а теперь вы куда? — спрашивает князь.
— Получили мы тут приглашение одно. Тоже большая работа.
Князь первый вылезает на поросший кустарником обрывистый берег реки. После темноты от яркого солнца наворачиваются слезы. Невидимое пламя факела трепещет на ветру.
— Ну молодцы! Ну ловкачи, мастера! — доволен князь.
Под обрывом сквозь деревья видна сверкающая вода. Князь каблуком выворачивает булыжник и сталкивает его вниз. Слышится шорох по кустам и глубокий всплеск.
— Ну и куда вы приглашение получили? — щурится князь.
— В Звенигород, к братцу твоему, тоже хоромы ставить задумал.
Князь мычит что-то неопределенное и, мельком взглянув на старшого, лезет обратно в подземелье.
— И когда собираетесь?
— Да уж помылись в дорогу. А там уж и камень свезли.
Факел догорает и гаснет. Все погружается в темноту.
— Будь ты неладен, — злится князь.
— Да ничего, тут уж близко, дай-ка вперед пройду. Я тут каждую ступеньку…
От сгоревшего в прошлом году княжеского дома сохранилось одно крыло с высоким теремом, пристройками и конюшнями. Огромная обуглившаяся постройка с провалившейся крышей стоит неправдоподобно мрачная в ярком солнечном свете.
В обугленной светелке отчаянно звучит срывающийся девичий голос:
— Возьми меня с собой!.. Возьми!..
Эта та самая девка, которую Андрей видел у нового княжеского дома. Светлые слезы льются у нее из глаз, губы дрожат.
— С собой возьми!..
Перед ней, заложив руки за пояс, стоит смущенный Никола.
— Да чего ты, Маруся, ей-богу, говоришь-то?.. — невнятно оправдывается он. — Сама знаешь, не могу я. Все мужики, а ты с ними… И не венчаны мы.
— Обманул! Говорил — любишь, а сам обман-у-у-л!.. — Девка разражается рыданиями и, закрыв лицо руками, отходит в черный, закопченный угол.
— Уходят же все, — продолжает мастеровой, — куда ж я без них?
Она смотрит на мастера взглядом, полным гневной обиды, и бросается к нему на грудь:
— А я? Я как же?! Оставляешь меня?
Мастер кладет ей на плечи свои загорелые руки, гладит, успокаивает:
— Маруся ты, Маруся… Не могу же я… Да и что я делать-то здесь буду?
— Мало работы, что ли?
— Мне по камню работу надо… Вот глупая, — голос мастера звучит тихо, ласково.
— Печи будешь класть, — говорит девка, не отрывая лица от его груди и мало-помалу успокаиваясь.
— Привык я с ними… Они ведь меня и научили ремеслу-то… Как же я без них? Вон смотри, вся сажей перемазалась… Ну? Чего ты?..
— Все равно теперь… — Девка трется мокрым носом о его рубаху.
— Маруся ты, Маруся…
Закрыв глаза, она поднимает лицо, и ее губы размыкаются навстречу поцелую.
Словно снег, скрипит под их ногами черный обуглившийся пол.
День клонится к вечеру. Около прокопченного пожаром сарая Андрей с Даниилом разбирают зачаженные иконы. За стеной, в конюшне, тяжело переступают с ноги на ногу кони.
Мимо по дороге идут мастера. Идут в Звенигород. Они кричат что-то веселое, машут руками, прощаясь, и их белые рубахи мелькают сквозь печальные останки сгоревших хором.
А в стороне от дороги, прячась за кустами, крадется заплаканная девка. Провожает, наверное…
Мимо сарая проходят двое дружинников и скрываются в конюшие. Слышно, как они покрикивают на лошадей и снимают с колков седла.
Даниил некоторое время внимательно присматривается к почерневшей иконе, потом зовет:
— Андрей!
Никто не отвечает. Даниил встает и идет в сарай.
Андрей стоит в темном углу и прислушивается к разговору, доносящемуся из конюшни.
— Не могу я, Ванька, слышишь, не могу!
— Тише ты! А то знаешь что будет?
— Ну как же это?! Ведь они дом строили, старались…
— Да не скули ты… Еще неизвестно, зачем их догонять велено, может, еще работа какая? Может, просто вернуть надо?
