Сентябрь 1934 г. Клятва на чаше Брата я привел к тебе, на голос Обращал вниманье. Шла гроза. Ядра пели, яблоко кололось, Я смотрел, как твой сияет волос, Падая на темные глаза. Голос брата неумел и ломок, С вихрями грудными, не простой — Ямщиковских запевал потомок, Ярмарочный, громкий, золотой. Так трехкратным подтвержденьем славной, Слыханной и прочной простоты, Тыщи лет торжествовавшей, явной, Мы семьей сидели равноправной — Брат, моя поэзия и ты. Брат держал в руках своих могучих Чашу с пенным, солнечным вином, Выбродившим, выстоянным в тучах, Там в бочáгах облачных, шатучих, Там, под золотым веретеном! Брат рожден, чтоб вечно отражалась В нем страна из гнева и огня, Он — моя защита и родня, Он — все то, что позади осталось, Все, что было милым для меня. Чаша у тебя в руках вторая… Ты ее поднимешь вновь и вновь, Потому что, в круг нас собирая, Вкруг нее, горя и не сгорая, Навсегда написано: любовь. Как легко ты эту держишь тяжесть — Счастие, основу, вечный свет! Вот он бродит, пенясь и куражась, Твой настой из миллионов лет! Сколько рук горячих исходила Эта чаша горькая, пока И твоя в ней потонула сила? Я ее, чтоб ты сильней любила, Поцелую в мутные бока. Я клянусь. На чем мне больше клясться? Нет замены, верен твой сосуд — Начиная плакать и смеяться, Дети, им рожденные, теснятся, Громко матерям соски сосут. Ну, а я? На лица глядя ваши, Радуюсь, скорблю, но, на беду, Я средь вас, соратник ваш, без чаши… Где ее, скажите мне, найду? Я стою пред миром новым, руки Опустив, страстей своих палач, Не познавший песни и науки. Позади — смятенье и разлуки, Хрип отцовский, материнский плач. Впереди, с отставшим не считаясь, Часовые заняли места. Солнце косо вылетит. Шатаясь, Гибельная рухнет чернота. Так смелей! Сомнения разрушу, Вместе с ними, молодость, вперед! Пусть я буду проклят, если струшу, Пусть тогда любовь мою и душу, Песнь мою гранатой разорвет! 1934 Послание к Наталии Струей грохочущей, привольной Течет кумыс из бурдюка. Я проживаю здесь довольный, Мой друг, и счáстливый пока. Судьбы свинчаткою не сбитый, Столичный гость и рыболов, Вдыхаю воздух знаменитый Крутых иртышских берегов. На скулах свет от радуг красных, У самых скул шумит трава — Я понимаю, сколь прекрасны Твои, Наталия, слова. Ты, если вспомнить, говорила, Что время сердцу отдых дать, Чтобы моя крутая сила Твоей красе была под стать. Вот почему под небом низким Пью в честь широких глаз твоих Кумыс из чашек круговых В краю родимом и киргизском, На кошмах сидя расписных! Блестит трава на крутоярах… В кустах гармони! Не боюсь! В кругу былин, собак поджарых, В кругу быков и песен старых Я щурюсь, зрячий, и смеюсь. И лишь твои припомню губы, Под кожей яблоновый сок — Мир станет весел и легок: Так грудь целует после шубы Московский майский ветерок. Пусть яростней ревут гармони, Пусть над обрывом пляшут кони, Пусть в сотах пьяный зреет мед, Пусть шелк у парня на рубахе Горит, и молкнет у девахи Закрытый поцелуем рот. Чтоб лета дальние трущобы Любови посетила власть, Чтоб ты, мне верная до гроба, Моя медынь, моя зазноба, Над миром песней поднялась. Чтобы людей полмиллиона Смотрело, головы задрав, Над морем слав, над морем трав И подтвердило мне стозвонно, Тебя выслеживая: прав. Я шлю приветы издалёка, Я пожеланья шлю… Ну что ж? Будь здоровá и краснощека, Ходи стройней, гляди высоко, Как та страна, где ты живешь. 1934 «Родительница степь, прими мою…» Родительница степь, прими мою, Окрашенную сердца жаркой кровью, Степную песнь! Склонившись к изголовью Всех трав твоих, одну тебя пою! К певучему я обращаюсь звуку, Его не потускнеет серебро, Так вкладывай, о степь, в сыновью руку Кривое ястребиное перо. 6 апреля 1935 г. Посвящение Н. Г То легким, дутым золотом браслета, То гребнями, то шелком разогретым, То взглядом недоступным и косым Меня зовешь и щуришься — знать, нечем Тебе платить годам широкоплечим, Как только горьким именем моим. Ты колдовство и папорот Купала На жемчуга дешевые сменяла — Тебе вериг тяжеле не найти. На поводу у нитки-душегубца Иди, спеши. Еще пути найдутся, А к прежнему затеряны пути. |
