— Это у вас так делается, в казачьих станицах на покрытых мраком российских просторах. Кстати, я на тех просторах бывал. — цинично прищурился офицер. — А здесь центр просвещенной Европы.

— Простите, господин Виленс Карлсон, вы запамятовали об одном истрическом событии — о походе Карла Двенадцатого в нашу немытую Россию. Любопытно было бы поинтересоваться, чего искали у нас просвещенные европейцы?

— Ничего, кроме прибирания к рукам огромных территорий с баснословными богатствами и освоения их по уму. Вам самим справиться с этим будет не под силу.

— А получилось наоборот, — откровенно ухмыльнулся Захар. — Королевство Финляндское откололось от вашей империи и присоединилось к нам. Значит, в вашем королевстве что–то не совсем так.

Молодой мужчина долго с испытующим прищуром разглядывал стоящего перед ним русского казака, силясь высмотреть в его облике смысл той самой загадки, о которой не уставали повторять умные люди в Европе, но кроме оскорбительной ухмылки на горбоносом лице ничего не находил. Он чертыхнулся в душе, придя к выводу, что если и обладали эти темные русские загадкой, то она у них пряталась за семью печатями. А скорее всего у этого народа не было ничего, кроме драчливого характера с азиатской нахрапистостью. Положив руку на серебряный эфес шпаги в обшитых сафьяном ножнах, он соснул воздух сквозь зубы и сказал:

— Господин русский казак, предлагаю вам принять ванну и хорошенько выспаться, прежде чем отправиться в обратный путь, — офицер бесцветными глазами посмотрел в упор на своего собеседника. — Я советую вам сделать это как можно скорее.

— А если я не послушаюсь вашего совета? — с издевкой переспросил у соперника Захар.

— Тогда считайте, что вам досталась крапленая карта.

— Покорнейше прошу простить, но в карты я не играю.

— Придется.

Высокая дверь приоткрылась, пропустив незваного гостя в коридор и захлопнулась за ним. Захар тут–же подошел к стене, на которой висел ковер с оружием. Даже годы учебы в университете не приучили его к долгим размышлениям, он считал, что нужное решение должно приходить быстро. Сняв мушкетерскую шпагу, он вытащил ее из ножен и несколько раз со свистом рассек воздух. Но этот вид оружия показался ему слишком легким и ненадежным. Он потянулся к палашу, попробовал на удобство прямой и длинный клинок. И снова чувство разочарования изломало черты его лица. Отказавшись и от него, он долго приглядывался к двум русским саблям, закрепленным на ковре друг против друга, но сорвал почему–то не одну из них, а тяжелый кавалерийский клинок в ножнах, убранных серебряной насечкой. На эфесе красовалась витиеватая надпись по латыни, говорящая о том, что оружием нужно владеть только с пользой для державы. Наверное, сабля принадлежала раньше кому–то из сановных полководцев из рода Свендгренов, может быть с нею ходили в бой под Полтавой почти сто пятьдесят лет назад. Ручка удобно легла на ладонь, сверкнув канавкой, проточенной по всей длине для стока крови, клинок вычертил в воздухе замысловатые фигуры и замер над головой Захара, остановленный стуком в дверь. Не вдевая его в ножны, он прошел на середину комнаты и спокойным голосом предложил:

— Войдите.

На пороге выросла радостная Ингрид, успевшая переодеться в атласное платье голубого цвета со складками до самого низа и с просторными рукавами с алмазными запонками вместо пуговиц. Высокую и узкую талию подчеркивал широкий пояс с жемчужной пряжкой. Светлые волосы оставались распущенными, но по их верху журчали четыре косички. Первые две образовывали вокруг головы как бы продолговатый круг, в центре которого, почти на середине матового лба, была приколота золотая заколка с аметистами и сапфирами. А вторые две, перевитые серебряными нитями, струились вдоль висков и пропадали в водопаде волос за спиной. На груди переливалась всеми цветами радуги крупная золотая брошь с драгоценными камнями, высокую шею обрамляло платиновое ожерелье изысканной работы с бриллиантами и зернами изумруда между ними. На ногах у девушки были надеты голубые туфли с цветами из жемчуга на подъеме.

Но восторженный блеск в ярких голубых глазах невесты вдруг начал тускнеть, а щеки, светившиеся благородным розовым цветом, бледнеть. Ей оказалось достаточно одного взгляда на возлюбленного, чтобы понять, какие события здесь только что произошли.

— Вы уже познакомились, — сгоняя с лица светлую улыбку, с тревогой в голосе сказала она. В ее маленьких ушах холодно сверкнули длинные бриллиантовые подвески.

Захар замер на месте, ощущение у него было такое, будто язык втянулся в желудок. Такой удивительно красивой свою Ирэн он еще никогда не видел. Он даже не замечал тяжести клинка в руке, продолжая с вызовом выставлять его вперед. Девушка провела по лбу рукой, затянутой в белую перчатку, она словно смахивала с мраморного своего чела паутину темных мыслей:

— Ну что же, — чуть осевшим голосом сказала она. — Отныне у меня больше не появится повода представлять вас друг другу…

Ранним утром, когда роса на траве еще не высохла, Петр обратал свежего коня сбруей и, вдев в кожаные «уши» на хомуте концы оглобель, закрепил их надежными ременными узлами. Двух других лошадей привязал к заду пролетки, заодно проверив крепление на смазанных дегтем осях. Двуколка была готова к продолжению пути. Забросив в нее походные сумки с продуктами и гостинцами, он запрыгнул на сидение сам.

— Эй, студент, далеко собрался? — окликнул его в последний момент русский офицер, вышедший на крыльцо покурить. Белая рубашка на нем была расстегнута, за воротом виднелся серебряный крестик.

Петр хотел уже дернуть за вожжи, он снова начал ощущать себя вольным терским казаком, не признающим ничьей власти, кроме власти станичного атамана да твердой руки императора Российской империи, от которого получал жалованье с господскими привилегиями.

— Не из казаков ли будешь? — продолжал проявлять любопытство постоялец гостиницы.

Петр покривился и поудобнее устроился на мягком сидении. Но что–то мешало ему с места сорвать лошадь в галоп.

— Если твоя дорога пойдет вдоль правого берега Терека, то будь осторожен, — не обиделся на равнодушие к нему офицер.

— А что такое? — наконец неохотно развернулся к говорившему Петр.

— Банда абреков зверствует, под водительством какого–то Мусы, — офицер выпустил вверх густой клубок дыма, поскрипел начищенными сапогами. — Кто его видел, тот рассказывал, что этот чеченец уже в годах, он однорукий и одноногий. И пощады от него еще никто не дождался.

— А как–же остались живыми те, кто его видел? — недоверчиво ухмыльнулся Петр.

— За бандой наблюдали через цейсовское стекло. Абреки ворвались в станицу Наурскую и порубили там всех солдат, какие встретились на их пути. Не пожалели они и местных жителей из казачьего сословия.

— Спасибо, ваше благородие, — дергая за поводья, буркнул Петр. Опасения, возникшие во время встречи со станичниками, подтверждались. Двуколка резво отъехала от подъезда постоялого двора.

— Не за что, господин студент… или казак, — донеслось уже сзади. — Счастливого тебе пути.

После оживленного тракта из Пятигорской до Моздока, дорога вдоль берега Терека показалась пустынной. За время пути до станицы Наурской лишь несколько раз повстречались конные казачьи разъезды, да двигавшаяся в одном с Петром направлении пара навьюченных скарбом переселенческих телег. Это по воле властей на хлебный Кавказ перебирались светлорусые и светлоглазые беженцы из центральной России и больше похожие на кривоногих татар с башкирами доходяги с вечно недородного Поволжья. С казаками Петр поговорил, мимо телег проскакал галопом. Ему не хотелось слышать вечные жалобы гонимых нуждой людей с кучами малых ребятишек на дне телег, у которых была лишь одна забота — о пропитании. Возле станицы Наурской он умерил бег пролетки, намереваясь переговорить со станичниками более основательно. Но оказалось, что разводить лясы было не с кем, центральную улицу вместе с площадью запрудили русские солдаты с вонючими цигарками в зубах, скрученными из дешевого табака. Сами наурцы или несли службу на кордонах, или отдыхали после нее. Стегнув жеребца кнутом, Петр вылетел с другого конца станицы и углубился в чинаровый с платановым лес. Остался позади едва приметный за ветвями казачий кордон, дорогу по сторонам обступил плотный кустарник. Из–под колес то и дело вспархивали фазаны с рябчиками, длинноногие дрофы норовили посоревноваться в скорости с лошадью, из–под копыт которой едва успевали вырваться мелкие животные. Казак успел проехать едва не половину пути через лес, когда путь вдруг преградил невысокий мужичок в байгуше, в поршнях, с линялой барсучьей шапкой на голове. За спиной у него торчала флинта — огромное пистонное ружье, в руках он держал сплетенный из ивняка пружок для фазанов. Жеребец без приказа возницы поднялся на дыбы и с утробным ржанием осел на задние ноги. Мужичок даже не шелохнулся, лишь в углах потрескавшихся губ появилась непонятная ухмылка. Петр сразу признал в нем охотника–одиночку, которые селились на станичных отшибах. Такие люди не боялись никого и ничего, находя общий язык и с казаками, и с животными, и с чеченцами с правого берега Терека.