На борту началась дикая кутерьма, матросы попрыгали на пристань, чтобы понадежнее пришвартовать корабль. Капитан буксира, стоя у себя на мостике, прикрыл глаза рукой и грустно качал головой. Наконец, после двадцати минут суеты и криков, речной монитор «Тиса» причалил (более или менее) к полуразрушенной теперь пристани.

Спустили сходни, раздался свист боцманской дудки, и тучный, пучеглазый коротышка с усами как у Франца-Фердинанда дерганной походкой сошел на пристань. Мы приготовились встретить широко известного корветтенкапитана Адольфа фон Полтла. Если всё пройдет гладко, наше знакомство с новым капитаном на пристани Панчове этим утром, несомненно, задаст тон будущим взаимоотношениям. Мы с Зейфертом подошли ближе и ловко отдали честь, чтобы доложить о прибытии.

Приветствие осталось без ответа: вместо этого шея фон Полтла от ярости покрылась пурпурными пятнами, а глаза выпучились еще сильнее. Он раздулся, подобно огромной жабе, так что китель чуть не лопнул.

— Будьте прокляты, вы, пара свиней! — завопил он. — Вы отдаете честь или от мух отмахиваетесь? А ну назад, и на этот раз сделайте всё по уставу!

Так что мы отошли на шаг назад и снова сделали это идеально синхронно, взметнув руки к козырькам фуражек столь чётко, что наши запястья громко хрустнули. Под конец нам предстояло ещё пять попыток отдать честь, прежде чем фон Полтл остался доволен.

Потом он молча смотрел на нас какое-то время. Наконец он заговорил. Голос поначалу имел угрожающий оттенок, но затем поднялся до яростного крика.

— И где, скажите на милость, вы шлялись пять дней?

Как временный первый помощник капитана, я рискнул ответить:

— Покорно докладываю, герр капитан, что, согласно нашим приказам о назначении, я должен был доложиться о прибытии на борт на базе военно-морского флота в Будапеште седьмого числа, а шиффслейтенант Зейферт - здесь, в Панчове, пятого, но в день моего приезда в Будапешт корабль уже отправился в плавание, а когда мы оба прибыли сюда...

— Молчать, когда разговариваете со мной! Опоздание на пять дней - месяц без увольнения на берег. Abtreten sofort! [25]

Так что следующие четыре недели мы провели на борту корабля. Или, точнее сказать, однажды вечером мы с Зейфертом ускользнули на берег, пока Полтл спал в своей каюте - но после десятиминутной прогулки по городу Панчова решили, что с таким же успехом могли и остаться на борту.

В офицерской среде австро-венгерской армии, по словам моего брата Антона, постоянно спорили о том, какой из бесчисленных гарнизонных городков больше всего соответствовал титулу «императорская, королевская и апостольская задница Дунайской монархии». Выбор, в конце концов, обычно сводился к местечку Радовцы в Буковине - области столь бедной и удаленной, что никто в Вене толком не знал, где это, и городку Мостар в Герцеговине, который мог похвастаться в качестве достопримечательностей зловонным и липким субтропическим климатом и блохами, способными вступить в схватку со взрослой кошкой.

Но если поискать вершину провинциального убожества имперского и королевского флота, лучше чем Панчова не сыщешь. Правда, в городе была железная дорога, но на станции останавливались лишь несколько поездов. А зачем? Всего две грязных улицы, обветшалая гостиница, единственный магазин и пара распивочных со сливовицей.

Месяц заточения на борту вынудил меня досконально ознакомиться со своим кораблем, хотя знакомиться-то было особо не с чем. «Тиса» - всего лишь речная версия того класса кораблей (теперь уже давно исчезнувших из флотов всего мира), известных как мониторы - по имени их праотца, американского корабля «Монитор» времен Гражданской войны в США: некое подобие бронированного парового плота с минимальной осадкой, отсутствием места для жизни и единственной башней, вооруженной парочкой тяжелых орудий. Наша «Тиса» именно так и начинала году в 1870-м, но с тех пор её модернизировали, и теперь из башни торчала одна 150-миллиметровая пушка, а в двух бортовых казематах разместили две гаубицы армейского образца.

В центре корабля торчала единственная тонкая труба. Также имелась боевая рубка, которой надлежало пользоваться для управления кораблем в бою, складывающаяся мачта с бронированным «вороньим гнездом» на верхушке, а на шлюпбалках с каждой стороны висело по две шлюпки: странные плоскодонные и изогнутые гребные ялики, используемые по всему Дунаю, всегда казавшиеся мне гигантскими деревянными бананами с обрезанными концами.

Вот и всё. Год за годом в течение всего предвоенного европейского золотого периода «Тиса» каждый апрель после зимовки в Будапеште отправлялась на юг - патрулировать Дунай и Саву, от боснийского Брода до теснины «Железные Ворота» - вдоль границы Австро-Венгрии и Сербии. А каждый декабрь пыхтела обратно вверх по реке, борясь с осенним половодьем, чтобы снова встать на зимовку в Будапеште до того, как река замерзнет.

Корабль погружался в воду всего на метр, а из воды выступал и того меньше, так что можете себе представить, жизнь под палубой была весьма некомфортной, поскольку высоты явно не хватало. Я не так уж и высок, но даже мне приходилось по утрам бриться, высунув голову и плечи из светового люка и удерживая зеркальце на комингсе.

Австрийские мониторы поздней постройки располагали вполне удобоваримыми условиями размещения, но не наша «Тиса»... Всё запихнули под бронированную палубу, а сама суть бронированных палуб - иметь как можно меньше отверстий для световых люков, проходов и вентиляционных шахт. Когда палило солнце, мы растягивали навесы, но даже при этом лучи южного венгерского солнца настолько раскаляли металл и в каютах становилось так душно, что хоть топор вешай. Всё это порядком утомляло, но помимо этого я вскоре открыл, что экипаж почти полностью состоял из этнических венгров.

Императорский и королевский австро-венгерский флот был подлинно многонациональной силой. По географическим причинам крупнейшей единой национальной группой среди моряков были хорваты. Если не точно пропорционально их численности в империи в целом, то не слишком далеко от этого были представлены десять других национальностей двуединой монархии, которые распределялись на корабли независимо от родного языка.

Официальным командным языком в австро-венгерских кригсмарине являлся немецкий, но на практике использовался странный сленг, известный как «маринешпрахе» или «лингва ди бордо», состоящий из сочной смеси немецкого, итальянского и хорватского языков. В австро-венгерском флоте имелся единственный признак благополучия на корабле: когда экипаж в беспорядке садился обедать, без оглядки на национальности, и за столом плечом к плечу размещался чешский электрик, хорватский минер и итальянский телеграфист.

В теории, речные мониторы комплектовались таким же образом, несмотря на то, что базировались в Венгерском королевстве. Венгры составляли около десяти процентов от общей численности военно-морского флота, поэтому можно было ожидать, что примерно каждый десятый человек экипажа «Тисы» окажется венгром. Но не тут-то было.

При всех своих недостатках австро-венгерская Дунайская флотилия все еще оставалась полезной военной силой, которую Будапешт хотел бы иметь под рукой, особенно если, как казалось, в скором времени эрцгерцог Франц-Фердинанд станет императором и осуществит свою давнюю угрозу урезать Венгерское королевство.

Так что спустя несколько лет в результате фальшивых должностных перемещений и прочих хитрых манипуляций военно-морской базы в Будапеште оказалось, что из всей команды корабля единственными не-венграми являлись капитан, Зейферт (оба - австрийские немцы), я (австро-чех), боцман Йованович (хорват) и старший механик, мозг которого оказался столь разъеден годами употребления сливовицы, что никто уже не мог с уверенностью сказать, кто он вообще.

Что касается меня, то я не сомневался, что если Франц-Фердинанд сядет на трон и возникнут неприятности между Веной и Будапештом, все мы быстро окажемся на дне реки с перерезанным горлом и кирпичами в карманах. Это означало, что одной из основных наших проблем на борту «Тисы» было общение между офицерами и экипажем. Потому как даже если немецкий технически являлся языком приказов, я вскоре узнал, что обращение немца к мадьяру часто заканчивалось бессмысленным взглядом и ответом «Nem tudom» - «я не понимаю», или в лучшем случае ответом на немецком, даже не ломаном, а до неузнаваемости искажённом.