Затем началось настоящее веселье. В бокалах искрилось шампанское, а девицы млели в наших объятиях. Мы танцевали под тихую музыку магнитофона, потягивали шипучее вино и пробовали сладость поцелуев алых губ с таким воодушевлением, словно никогда раньше этого не приходилось делать и никогда более не придется.

По мере продолжения вечеринки наши песни становились задушевнее, смех – заразительнее, а девицы – соблазнительнее. Мы потребляли шампанское во все возрастающем количестве, и скоро наша сдержанность улетучилась, как и кружева девиц. Больше всего я танцевал с Жанин, которая пленила меня своей пылкостью. Я ждал, когда наступит удобный момент, чтобы увести ее с вечеринки.

Среди услуг этого заведения, оказывается, была еще одна. Главный механик одной из подлодки Балард попросил:

– Мадам, покажите нам, пожалуйста, один из ваших замечательных фильмов.

Его просьба была встречена с ликованием.

– Но, господа, – запротестовала мадам, – не слишком ли поздний час для показа фильма? Девушки еще должны обслужить…

– Ничего, дорогая, – успокоил ее Балард, – ночь еще только начинается. Мы многое подзабыли в искусстве любви, пока болтались в море. Сначала освежите нашу память.

Поддавшись уговорам, мадам уступила со вздохом:

– Как всякая мать, я понимаю ваши чувства.

Я обнял Жанин за талию, схватил бутылку шампанского и последовал за всеми вверх по лестнице. Потушили свет, зажужжал проектор, и началась демонстрация порнофильма. Час просмотра ленты был действительно познавательным. Она наглядно показала нам, что любовь без искусства – все равно что гоночный автомобиль без водителя. После фильма я вышел полный новых идей. Жанин первой извлекла выгоду из этого урока.

Наступило утро, когда я заплатил консьержке и вышел навстречу свежему морскому бризу.

На базе ВМС все шло своим чередом. Я занимался канцелярской работой, навещал сухой док, чтобы убедиться в соответствии графику ремонтных работ. Я встречался со своими друзьями с раннего периода войны и навестил бывших сокурсников в учебном корпусе Первой флотилии, где обучался в декабре 1941 года. Я постоянно слышал об асах подводной войны, которые возвращались из боевых походов. В год больших успехов наших подводников не обошлось и без больших потерь. Рост масштабов подводной войны привел к гибели многих моих друзей, в том числе новобранцев, которые, не успев покрыть себя громкой славой, нашли себе могилу на дне моря.

Недели праздной жизни в порту проходили как апрельские дожди. Наши радости и забавы оказались лишь слабой компенсацией того, что мы испытали на войне. Мы прожигали жизнь, как только могли. Я зачастил в места, где удовлетворялись вкусы гурманов Бретани, в местном немецком ресторане «Повидайтесь с комендантом» пробовал незабываемые блюда из омаров, проводил вечера отдыха у камелька в нашем загородном замке. Затем следовали ночные утехи с Жанин в казино-баре. Это были ночи, когда бьющая через край энергия молодости укрощалась жрицами любви мадам, ночи, когда мы забывали о войне и долге.

Во время молчаливого уединения в своей комнате я много размышлял и приходил к выводу, что война в Атлантике далеко не закончена. В памяти оживали картины хаоса и разрушений, которые вызывали наши атаки на конвои. Грохот от разрывов торпед, глубинных бомб и авиабомб оглушал меня. Это были часы, которые заставляли меня задумываться над тем, почему война сулит нам поражение за поражением. Линия фронта все ближе подходила к побережью. Она находилась сейчас только в двух часах перехода от порта, там, на западе, где сходятся небо с морем. Там проходила тонкая грань между войной и миром.

В середине апреля вернулся из отпуска главмех. Увидев Фридриха, все еще не сбрившего бороду, в офицерской столовой, я подошел поприветствовать его:

– Здорово, старина! Как приняли героя дома?

– Под барабанный бой и медные трубы. Заметил, я сохранил бороду? Детишкам она понравилась, поэтому решил отпускать ее и дальше.

Он рассказал, что провел большую часть отпуска в разъездах и свиданиях с родственниками, поэтому рад вернуться на базу. Я вкратце и по существу рассказал ему о состоянии нашей подлодки и сопутствующих обстоятельствах. В более общих выражениях описал наши похождения. Однако, когда вернулся вечерним экспрессом из Парижа Ридель, тоже холостяк, я не постеснялся рассказать ему подробности о нашей легкой жизни и изощренных любовных утехах.

Вскоре вернулись все отпускники, проехав из дому на базу ВМС пол-Европы. Командир прибыл в хорошем расположении духа. Морщины, нажитые им после первого боевого похода, разгладились. Исчезла ярко-рыжая борода викинга. За тремя неделями отдыха последовали несколько дней интенсивной деятельности. Ремонт лодки завершился по графику. Через четыре дня должно было быть смонтировано снятое оборудование.

Моя последняя ночь в порту была спокойной. Меня тревожили лишь мысли о судьбе будущего похода, и я старался отвлечься от них, принимаясь писать письма. Я попросил Марианну беречь себя и предупредил родителей, что долгое время не смогу посылать им вестей о себе. Около полуночи я закончил упаковывать вещи. Новый приказ обязывал нас вместе с описью содержимого багажа писать завещание. Мне особенно нечего было кому-то либо оставлять. Но когда я подписал свое завещание, у меня возникло такое чувство, будто бы я подписывал себе смертный приговор. Интересно, смогу ли я снова держать в руках этот конверт, или кто-то другой вскроет его, чтобы исполнить мою последнюю волю?