– Говорит дизельный отсек. Механик Экштейн мертв.
В голове у меня мелькнула мысль, что вариант ухода Экштейна из жизни, возможно, был не самым худшим. Если ядовитые газы не сожгут наши легкие, то мы умрем от удушья, как только прекратится подача кислорода.
Команда продолжала карабкаться вверх на руках и коленях, опираясь на насосы, клапаны и любые подвернувшиеся трубопроводы. Когда я тащился по плитам палубы, то всматривался в лица людей, с которыми едва познакомился. Мокрые, пропахшие машинным маслом, грязные и потные, они выполняли приказ Паульсена без всяких эмоций. Все мы стали жизненно важным балластом, стремясь положить тяжесть своих тел на чашу весов нашей судьбы. Была, действительно, какая-то злая ирония в том, что капитан назвал меня дополнительным балластом, когда я явился на борт лодки.
Постепенно мы добрались до торпедного отсека. Однако нос лодки опустился от этого лишь незначительно. Казалось, она не сдвинется со своей позиции, поскольку колоссальный вес проникшей в кормовую секцию сквозь впускной клапан воды действовал как якорь. Я слышал, как капитан советуется с главмехом в центральном посту. Их можно было видеть через круглое отверстие люка. Все выглядело так, будто я стою на верхнем пролете лестницы десятиэтажного здания и наблюдаю холл, расположенный на первом этаже.
Паульсен приказал сформировать из 25 человек шеренгу для переноски воды ведрами. Необходимо было переместить часть воды из машинного отделения кормового отсека в носовой. Равномерно распределив таким образом вес воды в лодке, можно было поставить ее на ровный киль.
Я присоединился к шеренге переносчиков воды, соскользнув вниз по плитам палубы в центральном проходе. Достигнув дизельного отсека, я увидел, что большая часть торпедного отделения, находившегося в задней части отсека, залита темной маслянистой массой воды. В механизме торпедного аппарата застрял в подвешенном состоянии мертвый механик, находившийся вне пределов досягаемости. На его голове у правого виска зияла глубокая рана. Пожелтевшее лицо было залито кровью.
Черный водоем выглядел слишком большим и глубоким, чтобы можно было вычерпать его ведрами и банками. Я подсчитал, что наших усилий переместить необходимое количество воды в носовую секцию хватило бы лишь на то, чтобы быстрее израсходовать оставшийся в лодке кислород. Тем не менее, мы начали черпать воду. Работали почти в полном молчании, передавая заполненные до краев водой ведра по цепочке, вытянувшейся к верху стальной гробницы. С трудом удерживаясь на ногах, мы буксовали на плитах палубы, стараясь не расплескать полные ведра, передающиеся наверх. Иногда мимо нас, как снаряды, пролетали пустые жестяные банки. Одни моряки тяжело вздыхали от усталости, другие бормотали проклятия, когда грязная вода плескала им в лицо.
Прошло три часа. В отчаянии и безысходности мы продолжали считать ведра и банки. 420… 421… 422…
Миновал еще час. Мы работали с огромным напряжением сил, превозмогая усталость. Уровень воды в кормовой секции понизился крайне незначительно. Однако ведра по-прежнему передавались из рук в руки по живой цепочке: 482, 483…
Через шесть часов изнурительной работы нас сменила другая группа, сформированная из оставшихся членов экипажа. Воздух стал невыносимо спертым: воняло топливом, потом, хлором и мочой. Дыхание становилось прерывистым, движения вялыми. И все же вторая группа продолжала передавать ведра, хотя и во все замедляющемся темпе. Теперь каждый из нас чувствовал себя полузадохнувшимся и полузатонувшим.
Практически ничего не изменилось с тех пор, как мы четырнадцать часов назад погрузились на дно. К этому времени вторая бригада водоносов уже работала вторую смену. Между тем носовая часть «У-557» существенно не опустилась. И тогда Паульсен предпринял еще одну попытку спасти нам жизнь. Он приказал водоносам прекратить работу и всему экипажу вернуться в носовую секцию.
Тяжело дыша, мы снова стали карабкаться вверх. Когда я протискивался между торпедными аппаратами, случилось невероятное. Корпус лодки начал медленно и плавно колебаться. Внезапно воздушные пузыри вырвались с гортанным звуком из передних цистерн плавучести. Нос лодки опустился на дно с глухим ударом.
Каким-то образом к людям вернулась энергия. Тело мертвого механика перенесли в капитанскую каюту и покрыли холстом. Капитан задернул зеленые занавески, закрыв в нее доступ. Трюмные помпы бездействовали, но избыток воды был распределен так, чтобы выровнять лодку. Вода повредила аккумуляторные батареи. Находясь в море, их нельзя было отремонтировать. Мы были лишены возможности приготовить пищу, но кок снабдил нас консервированными персиками, грушами и клубникой. Настроение людей поднялось после того, как они утолили голод и жажду. Однако лодка все еще оставалась в западне. Около 40 тонн воды прижимали ее ко дну.
Попытался помочь нам освободиться из морского плена старший механик. По его команде в цистерны плавучести был закачан с шипением сжатый воздух. Но лодка не сдвинулась с места. Тогда в цистерны закачали дополнительную порцию сжатого воздуха. Лодка не проявляла признаков всплытия. Наконец воздушные струи ослабли и иссякли. Весь запас сжатого воздуха исчерпан. Мы были обречены на гибель.
Однако механик не сдавался.
– Все в носовой отсек! – крикнул он.
Мы все стали проталкиваться вперед, и, когда мы столпились в носовом отсеке, механик приказал нам вертеться, прыгать и бегать. Мы толкались бок о бок, ныряли в люки переборок, скользили по мокрым плитам палубы. Потом услышали новый приказ:
– Все назад.
Мы покорно повернулись и стали двигаться в обратном направлении, подобно молодым бычкам во время беспорядочного бегства. Люди тяжело дышали, кашляли, но бегали и бегали… И тут лодка зашевелилась. Затем, когда мы столпились в носовом торпедном отсеке, корма неожиданно приподнялась. «У-557» начала работать на свое спасение.
Команда разбежалась по своим местам. Непостижимым образом поднялся нос, и лодка стала плавно и свободно всплывать. Когда я вошел в помещение центрального поста, стрелка глубомера показывала уже 140 метров. Она перескочила на деление 130 и продолжала двигаться по шкале. Главмех возбужденно выкрикивал цифры в рубку командиру:
