С уничтожением минимум 90 процентов оперативных единиц подводного флота и потерей всех баз на побережье Бискайского залива штаб был вынужден прекратить боевые операции в Ла-Манше. Последний акт трагедии должен был разыграться на севере. Моя же подлодка застряла в плачевном состоянии в Ла-Рошели,

Понимая, что Франция безвозвратно потеряна и что у нас осталось лишь несколько дней, чтобы потратить свое последнее жалованье, я отпустил после полудня в субботу команду на три часа сделать закупки в торговых рядах деловой части города. Мои карманы были забиты франками, но я нашел очень мало товаров, заслуживающих внимания. Купил лишь халат матери да шелковые чулки сестре. К комендантскому часу мои подводники быстро возвратились в свою временную резиденцию в городе, поскольку ночью нашу безопасность больше никто не мог гарантировать. Только утром были обнаружены в сточной канаве, протекавшей по краю одной из улиц, тела двух полураздетых морских офицеров. У каждого было перерезано горло и отрезан пенис.

«У-953» к концу недели так и не получила приказ на выход в море. Мои механики трудились все воскресенье, чтобы завершить самый необходимый ремонт, но только во вторник 5 сентября главмех посчитал лодку пригодной для похода – с некоторыми оговорками и ограничениями. Я запланировал выход в море на ночь в среду.

6 сентября в 10.00 я зашел в комендатуру, затянувшись в свежий отутюженный мундир, чтобы доложить коменданту о готовности «У-953» к походу. Он принял меня в неформальной обстановке и пожелал удачи. Затем комендант сообщил, что капитан Розинг, высокопоставленный офицер штабного подразделения «Запад», который собирается в случае осады города вылететь в Германию самолетом, просил меня явиться к нему. Меня заинтересовало, что он должен был мне сказать. Я не вполне представлял себе круг его обязанностей, поскольку вопросы оперативного использования подлодок решались в штабе Деница. Меня ожидала бронемашина, и мы помчались по городу с такой скоростью, что было слышно, как визжат о мостовую покрышки. Через несколько минут мы прибыли на великолепную виллу. Здесь повсюду готовились к поспешному отъезду. На лужайке матросы жгли кипы документов, на грузовики грузились шкафы и оргтехника. Меня привели в изящный кабинет капитана.

Розинг, одетый в белоснежные брюки, упаковывал в саквояж теннисные мячи и ракетки. Затем отрывисто заговорил:

– Как-то пролистал ваш вахтенный журнал. Вы неплохо водите лодку на мелководье. Это ваша специализация? Кажется, и блокады вы прорываете без труда.

– Герр капитан, я действовал сообразно обстоятельствам, – ответил я, раздраженный по двум причинам. Во-первых, именно он передавал нам в минувшем мае приказ о необходимости таранить подлодками неприятельские корабли. Во-вторых, для меня мало значил комплимент в устах человека, который командовал лодкой крайне незначительное время и, возможно, никогда не слышал разрывов глубинных бомб.

– Ладно, на этот раз вы получите трудное задание, – продолжил Розинг.

Он развернул карту с нанесенным на ней маршрутом моего похода. Я должен был проводить операции в Северном проливе, в опасной зоне между северным побережьем Ирландии и минными полями к западу от Шотландии. Подробные указания должны быть даны по радио. Розинг передал мне некоторые карты минных полей. Он объяснил также, как миновать минные поля у Ла-Рошели, прорваться сквозь блокаду британских кораблей и добраться до заданного района. Закончил он тем, что спросил:

– Вопросы есть?

Поскольку у меня было собственное представление о навигации, я ответил, что вопросов нет.

Мы отдали друг другу честь, и на этом наша своеобразная встреча завершилась. Я побежал к бронемашине и помчался на ней в компаунд, минуя воинские колонны. Там я упаковал свои скромные пожитки и на той же бронемашине отправился к бункеру. По пути встретились несколько тяжелых танков, грохотавших по улице, и колонна пехоты с полевой артиллерией, двигавшаяся через город, чтобы занять свои позиции на внешней оборонительной линии. Оттуда доносился глухой рокочущий шум приближавшейся битвы. Менее чем за неделю Ла-Рошель превратилась из сонного средневекового городка в укрепленный боевой пункт, гарнизон которого был готов сражаться до последнего.

Прибыв в Ла-Палис, я немного задержался у входа в бетонный бункер, устремив свой взгляд к солнцу. Умышленно посмаковал эти минуты, потому что знал, что ночью уйду с лодкой под воду и буду жить во тьме многие недели. Я знал, что в лучшем случае не увижу солнца до тех пор, пока лодка, пройдя две тысячи миль под водой, не всплывет осенью или, скорее, зимой в норвежском фиорде. В худшем же случае я мог вообще не увидеть дневного света и погрузиться в подводную могилу, в вечную тьму.

Подойдя к лодке, я был поражен видом деревянных контейнеров со свежими овощами, стоявшими на палубе. На мгновение показалось, что ничего не изменилось с тех славных дней, когда я начинал службу подводника. Впрочем, все стало по-иному. Несколько сотен наших подлодок улетучилось, подобно нашим победам на суше. Но осталась, по крайней мере, одна, обреченная на гибель в сражении.

Я подозвал старпома, следившего за погрузкой продовольствия, и сообщил ему:

– Выходим из этой западни в час ночи. Без эскорта, учтите это. И пожалуйста, никакой переклички.

– Как насчет уведомления артиллерийских батарей на побережье?

– Не хотелось бы, чтобы они знали о нашем отходе. У «томми» уши повсюду. Лучше рискнуть быть обстрелянными.

После ужина в 20.30 наступило полное затемнение. Я закрылся занавеской в своем углу и растянулся на зеленом кожаном матрасе. Бремя ответственности за команду давило на меня со всей своей тяжестью. С уходом последней подлодки из нашего последнего порта на побережье Бискайского залива битва за Атлантику подошла к горькому и вместе с тем дерзкому финалу.