Первый же нырок Чили оказался роковым. Атрибут пловчихи с нее соскользнул. Паха веселился на всю реку, пока она вылавливала из воды трусы. Последнее слово оставила за собой, закинула их на берег. Мол, мне и не к чему! Ну и кому теперь ха-ха-ха!
Вытащенное из заначки мыло помогло отскрести недельную грязь. Вместо мочала мелкий донный песок. Кожа после него бархатная.
− Не смотри, я выхожу, − строго предупредила Чили.
− Как скажешь, − ответил Паха.
Когда оглянулась, погрозила кулаком. Свин! Даже не думал отвернуться.
Позже Паха добыл большую рыбину. Ловко у него получилось. Отломил сук, постоял в воде, ширнул в дно и вот она красавица. Развели костерок и жарили капающие жиром куски. Ели горячими, обжигая пальцы и губы.
Угас день, утонул в дальнем краю закат. Ночь отражалась в спокойствии вод. Звезды и луна. На небо смотреть незачем. Все и так видно в реке.
Чили вспомнила. В одной из прочитанных книг описывали, как романтично купаться со звездами в компании и плескаться друга в друга желтыми брызгами луны.
− Хорошо бы, − согласился Паха, - но...
− Что но? -Чили уже хотелось опробовать литературную идею на себе.
− Кроки, − произнес Паха. - Это днем они щенки игривые. А ночью лучше на берегу.
− Врешь?
− А для чего? − подивился Паха её недоверию.
Как словом, так и делом... Толи падающий метеор подал сигнал, толи биологические часы включили механизм хищника в милых увальнях. На реке разгулялась бойня. Рык кроков, вопли ламантинов, плеск гоняемой рыбы смешались в одну жуткую какофонию. Чили на всякий случай села поближе к огню.
ˮУ огня всегда надежней,ˮ − подбодрила она себя книжной истиной.
Что бы на её заверения сказал Паха? То и сказал бы...
ˮАга. Искать далеко не придется.ˮ И был на сто процентов прав.
Легкий ветер плутает в прибрежном тростнике, сметает песок с дюны и обдувает угли костра. Малиновая россыпь отзывается жаром, выбрасывает короткие языки пламени. Необычно. Воспринимается необычно. И ветер, и звездное небо, и рев с реки. Ночь читает свою непонятную волшебную мантру.
Чили сидит, подобрав и обхватив ноги. Упершись подбородком в колени. Паха возится с остатками рыбы, готовит на утро. Переворачивает куски, ворошит угли. Он все чаще поглядывает на спутницу. Во всяком случае она так считает. На кого ему еще смотреть?
ˮСейчас какую-нибудь глупость скажетˮ, − угадывает она. - ˮВ любви признается.ˮ
Чили не возражает против подобной глупости и даже относится к ней положительно.
ˮОни такие забавныеˮ, − вспоминает она мальчишку давным-давно подарившего ей свое признание. А как он глядел на нее своими большущими глазами?
ˮКак медведь в цирке. За хороший трюк - конфетку!ˮ
Паха откровенно разочаровал её.
− Ела? - протянул он на прутике жареный, шкворчащий соком, глаз рыбины. - Попробуй.
Да. Её караванщик кавалер, каких поискать.
− Попробую, − потянулась Чили забрать угощение...
Резко подавшись вперед, Паха ухватил её за руку и дернул на себя. В рывке они поменялись местами.
− Сдурел?! - покатилась по песку Чили.
Паха пинком швырнул часть углей на сухой пук травы. Стебли сразу вспыхнули и высветили размытый силуэт. В тростнике таились.
Он не вытащил ножа и не кинулся к автомату. Вообще больше ничего не предпринял. Стоял и все.
− Кто там? - тревожно вглядывалась в темень Чили.
− Никто. Показалось, − уселся Паха на место и подбросил щепок в огонь.
По напряжению плеч, готовности действовать - ему вовсе не показалось.
− Все нормально, − успокоил он девушку.
Рев на реке постепенно затих. И опять в мире черное зеркало вод, звезды и месяц и не обычная тишина, какая наступает после шума.
Они устраивались спать. Паха набросил на девушку дождевик, подоткнул под бок, чтобы не просквозило.
− Прямо брат и сестра, − ехидненько хихикнула Чили на заботу парня.
− Угу. Повезло.
− Ей или ему?
Дискуссию по поводу везения Паха не поддержал. Вставать рано.
Шумит тростник - баюкает. Плещет в берег волна - баюкает. Шипит, сползая с верхушки дюны песок - баюкает. Редкие облачка заслоняют свет звезд - спите!
Проснувшись, Чили загадала освежиться. Над водой молочная низкая пелена тумана.
− Как Афродита из пены морской, − промурлыкала девушка, ежась от утренней прохлады.
Правда, река не море, а туман не пена морская, и все бы ничего. Течение прибило к пляжу мертвого крока. Выдранный бок, отгрызенный хвост, откусанная лапа. Чили обошла останки жертвы ночного пиршества. Настроение купаться исчезло и она, с оглядкой, умылась.
Все утро Паха торчал на макушке дюны, рассматривая в бинокль окрестности. Потом спустился.
− Берегом дойдем до поля, потом к лесу, к военному городку.
− Там живут?
− Надеюсь, да.
− Городок настоящий? Или так. Восемь улиц три забора.
− Что ни есть настоящий. Самый-самый.
***Город. В дни сегодняшние.
У кого денег мизер, кучковались по подворотням, спускались в зассанные подвалы, оккупировали подъезды и лестничные площадки, вскладчину принимали гостей в квартирах, усугубить отвратное пойло, выменянное на шмотки или истратив горбом заработанное. У кого деньжата водились, кооперировались тройками, группками, стайками где-нибудь в ,,Токиоˮ или ,,Прагеˮ. Редко кто подымался до ,,Бунгалоˮ, если только с кем кентовался или сам был мастевым. У кого денег в избытке, предпочитали зависать в Мотыльке. Светло, приличная кухня, приличные телки и приличные люди. Неприличных в Мотылек не пускали. Кабак принадлежал Богушу. Именно принадлежал, а не крышевался. От фундамента до печной трубы и флюгера. Для народа с понятием разница великая. Сегодня не так многолюдно. Толи дождь, зарядивший с самого утра, не позволил собраться обычному кругу завсегдатаев, толи еще какая уважительная причина. Говорят, опять стреляли на Раушах и у Стадиона. Говорят, опять начался предел Старого Завода. Много чего говорят. Время не спокойное.
Варуша занимал столик в самом углу. Не на глазах, удобней наблюдать зал и вести деловые встречи. А деловых в Мотельке, каждый второй. Ибо каждый первый здесь вольный стрелок (прозвище гусятник не в чести), каждый третий состоятельный тюхала. Ну и разбавляли эту крепленую ,,бражкуˮ женщины, чье легкое поведение оценивалось в довольно весомые бабки. Но если можешь себе позволить скоротать вечерок в Мотыльке, ясно-понятно сможешь позволить себе и ночь в обществе незатасканной шлюхи. Ничем особенным незатасканные от обычных не отличались. Строили недотрог, много курили, еще больше пили, ломались, когда к ним подкатывали и просили нескромные отступные за свою сговорчивость. Но для чего быть состоятельным и красивым, если не похвалиться как, где и с кем извел кровные. На баб, пойло и азо. Покер в кабаке не уважали. Слишком заумно. А вот азо прижилось.
Гусятник размялся первой порцией и поглядывал в зал. Некоторых из присутствующих он знал, с немногими вел дела. С Рыжей Конни ебся. Их спаривание не назовешь ни сексом, ни соитием, ни половым актом. Именно ебся. Неделю. Рекорд постоянства. Расстались они два дня назад. Разошлись в понимании приличий.
На сегодня встреч Варуша не планировал, и вполне довольствовался одиночеством. Оно весьма гармонировало с его паскудным... нет не так... распаскуднейшим настроением. Гармонию неплохо дополняла литрухой виски. Утверждают настоящего. Кто утверждает? Производитель. Чем отличался настоящий виски от паленого? Ценой. Вкусом, цветом и перспективой загнуться прямо за столом - фальсификат и фирма идентичны.
Ныне кабак впечатлял радугами нового стекла, белым снегом скатертей, черным строем биллиардных киев, зелеными лужайками игровых столов и медью оркестра, душевно исполнявшего Besame mucho. После нее обычно играли Black Eyes. Тоже душевно. А следом Coachman. До слезы.
Толкнули дверь, звякнул колокольчик, и Варуша попрощался с взлелеянным одиночеством. Заявился Карлик. В подлунном мире не многие обходятся одной кличкой. Были у Карлика и имя и фамилия. Официально, по бумагам. Но что это как не формализм и жлобство? Истинно так.
