Кира принес ему свежий номер «Юности».

– Читал? Новый Аксенов. «Звездный билет». А вообще можешь походить и выбрать что-то для чтения.

Стопка получилась большая и немного пестрая: трехтомник Хемингуэя, красивая книга про собак Сабанеева, Карамзин, атлас по градостроительству Москвы и Гоголь с иллюстрациями. Все издания были дореволюционные, кроме, разумеется, Хема.

– А ты что читаешь сейчас?

– Не думаю, что это тебе будет интересно. Бердяева.

– Он же реакционный?

– Зато умный. Он же не знал, что он реакционный, когда писал.

В сентябре Петя встретил Настю. Стоял за ней в очереди в театральном буфете, он один и она одна. Вернее, это даже был не театр, а консерватория. Как Петю угораздило туда прийти – отдельный вопрос.

Однажды Кира пришел на работу сам не свой, сказал, что ему по великому блату устроят пятиминутную встречу с самим Стравинским.

– Это же какой-то эмигрант? – спросил Петя. – Композитор?

– Великий. Он давно уехал, еще в 14-м. Теперь приезжает с гастролями, хочет увидеть своими глазами, что тут у нас и как. Могу взять с собой. Между прочим, шанса у тебя второго уже не будет, сюда он больше не приедет. Понимаю всю твою любовь к классической музыке, но пора начинать, в конце концов.

– Что начинать?

– Видеть чуть больше футбольного поля.

– А зачем тебе с ним встречаться?

– Мне ему вопрос нужно задать. Всего один, но очень важный.

В консерваторию пришли заранее, встреча должна была состояться до концерта, Киру предупредили – ровно пять минут, маэстро очень щепетилен. Кира нервничал, таким его Петя не видел.

Наконец его куда-то увели, а Петя пошел в буфет.

Ее звали Настя, была она очень красива, небольшого роста, худенькая, с особенной грацией, и почему-то напомнила Пете этюд в пастельных тонах. Он сам не мог объяснить, откуда пришло в его голову такое определение, просто пришло, и все.

Выяснилось, что она балерина и танцует в Большом, вернее – только начала.

Репетирует партии двух фей – Феи Щедрости и Феи Бриллиантов, в «Спящей красавице». Сюда попала тоже случайно – кто-то там у них не смог пойти, а Стравинского она очень любит и мечтает когда-нибудь его станцевать.

– Если честно, я его долго ждала. Знала, что это когда-нибудь случится.

– А почему?

– Так Москва же Мекка для классики, – она пожала плечами, – сюда все едут, всем нужно, всем тут интересно. У меня подружка в консерватории, на ее курсе полно иностранцев, приехали учиться заново, закончив консерватории у себя – кто в Вене, кто в Париже. Там у них даже дочь бывшего премьер-министра Великобритании учится.

– А почему?

– Школу сохранили.

– А почему?

– Откуда я знаю, – засмеялась она.

Подошел Кира, еще более странный, чем уходил.

– А это мой друг Кира, он только что разговаривал со Стравинским.

Кира слегка отпрянул.

Начинался концерт, они прошли в зал, Настя поднялась куда-то на балкон, их места были в партере. Маэстро взмахнул дирижерской палочкой.

Музыка пробирала Петю до костей, он даже не подозревал, что такой чувствительный. Стравинский был хорош, метал молнии и громы.

– Ну что? Спросил? – шепнул Петя.

– Угу, – кивнул Кира.

– А он? Ответил?

Он покачал головой.

– А что?

Кира посмотрел на него в упор:

– Он мне все пять минут очень подробно объяснял, как борется с медвежьей болезнью перед выступлением.

– Запишите адрес: Ленинский 72. Ровно в пять.

– А что там? Ресторан?

– Приедете – узнаете. Только не опаздывайте.

У Антона была свадьба. Накануне гуляли с родителями и родственниками, сегодня собирали друзей.

По указанному адресу никакого ресторана не было, не было и банкетного зала. Была прачечная. Молодожены еще не подъехали, гости вошли внутрь. Вдоль большого зала стояли стиральные машины, самые современные, их было много.

– «Прачечная самообслуживания», – прочитал Петя.

– Как в Америке, – удивился Мухин.

– Ее открыли месяц назад, – сказал им парень у окна. – Эксперимент. Поначалу было столпотворение.

Народу было не так много, люди приходили и сразу загружали белье.

Наконец на бежевой «Волге» прибыли молодожены. Платье Веры можно было назвать свадебным лишь с большой натяжкой, тут явно чувствовалась Катина рука. Голову украшала модная косынка, почти прозрачная, но условно белая.

Антон тоже приоделся: короткий приталенный пиджак, нейлоновая рубашка с узким галстуком. И еще черные очки. Почему-то в руке у него был большой баул.

– Взял сумку подарки складывать? – поинтересовался Мухин. – Вы куда нас зазвали-то?

Антон достал бутылки с шампанским и хрустальные бокалы.

Молодожены торжественно встали в центре зала.

– Так, минуточку внимания, – сказала Вера. – Короткая справка. Формально мы уже расписаны, волнения позади. Теперь, собственно, почему мы здесь. Как вы знаете, наше государство сейчас обострило борьбу с церковными пережитками, важно отвратить граждан не только от истинной, но и от обыденной религиозности, ото всех этих устаревших обрядов типа крещения и венчания…

Вера говорила, как на собрании. И еще немного напоминала экскурсовода.

– И здесь важно создавать новые, современные обряды перехода. Да, во всех крупных городах появляются Дворцы счастья, где брачная церемония обретает былую торжественность. Молодых встречают депутат, комсомольские активисты, им выносят кольца на бархатной подставочке. Но все это полумеры, товарищи. Нужно идти дальше. Сейчас мы предложим вам свой вариант, возможно, он немного уходит корнями в прошлое, но, с другой стороны, без сомнения, смотрит в будущее. Ура, товарищи!

Все захлопали, Мухин с Петей открыли шампанское и разлили его гостям.

Вера достала из баула большую белую простыню и торжественно ее развернула. На ней были засохшие кровавые пятна.

По всей прачечной пронесся вздох, как будто воздушный гимнаст только что сделал смертельное сальто.

– Нам стесняться нечего, – победно произнесла Вера и крикнула: – Горько!

Под звон бокалов и крики она взяла жетон, загрузила простыню в машину, выпила, разбила бокал вдребезги и нажала на кнопку.

– Прощай, моя девичья жизнь, – решительно сказала она и крепко поцеловала Антона.

Посетители прачечной радовались как дети, подходили к молодоженам и от души поздравляли. Кто-то даже подарил Антону часы «Командирские».

Целый час, пока белье стиралось, пили шампанское и заедали шоколадными конфетами. Потом погрузились в подошедший маленький автобус, Антон с Верой – в «Волгу», и тронулись отмечать в ресторан.

– Фурцваген, – сказал Мухин.

– Что? – не понял Петя.

– Автобус этот, «Кубань». Видишь, весь из фанеры? И печки нет в салоне. Зимой в нем настоящая смерть. А артисты в основном в нем на гастролях и путешествуют. И тетю Катю Фурцеву, нашего министра культуры, вспоминают.

Приехали на место. Это был банкетный зал фабрики-кухни, затерянной где-то в Филях. Стоял теплый конец сентября, и никак не хотелось заходить внутрь.

Утолили первый голод, все, что нужно сказать в тостах, сказали, начались танцы и разговоры.

Петя пришел с Настей, переживал, как ее встретят, но все было хорошо, она порхала, с ней без конца кто-то разговаривал и танцевал. Кати на свадьбе не было, по какой причине Петя не знал, да и знать не хотел.

Кира тоже привел девушку, ее звали Люся, была она очень живой, много курила, но при этом говорила тонким, почти писклявым голосом. Кира к ней так и обращался – «Пионерская зорька». Она и вправду работала на радио, в «Последних известиях», где делала репортажи для рубрики культуры, но почему-то считала свою деятельность самой бесполезной на свете.

– Мухин, а что же ты не играешь сегодня? – поинтересовался Петя. – Твой старый друг женится.

– Я же свидетель. Нельзя одно с другим путать. Попозже выйду. Видишь, мои. – Он кивнул на квартет музыкантов. – Лучшие практически.