— У нас только одно это поганое весло, — крикнул Боузли. Весло было короткое, и толку получалось мало.

Дно плотика было покрыто плетеным брезентовым настилом, но их ноги все равно лежали в воде; и, поглядев вокруг, он увидел, что его нога касается ноги Джины, а ее другая нога касается ноги Боузли, чья нога касается ноги Мейсона, и все ноги протянуты к центру плотика. Только не ноги Чоуна.

— Да отгребайте же, Боузли! — крикнул он. — Корвет погружается. Ради бога, гребите! Гребите, как черт! — И продолжал смотреть на корвет, который словно воспарял над водой, потому что корма медленно погружалась. Боузли отчаянно работал веслом, а Мейсон загребал ладонью. Когда плотик немного отошел от корабля, его здоровая рука, свешивавшаяся в воду, задела за что-то. Он подтянул это что-то поближе, увидел лицо старшины Хендерсона и оттолкнул труп.

— Бедняга Хендерсон — чем это его? — сказал Боузли и вдруг завопил: — Берегись!

Легкий плотик закружило, потянуло туда, где уходил под воду корвет, и все нечеловеческие усилия Боузли не могли его удержать. Плотик завертелся как волчок, а потом корабль внезапно исчез, плотик закружился медленнее, и в полном мраке под тяжелыми тучами, скрывшими луну, издалека до них донесся слабый звук голосов.

— Утоп, — сказал Боузли. — Что дальше, номер первый?

— Передохните пока, — сказал он.

— Как по-вашему, который час, Айра? — спросила она тихо.

— Около трех, наверное.

— А наши шансы?

— Очень неплохие.

— Но вдруг будет шторм и поднимется сильное волнение?

— Постараемся выдержать.

— Так какие же они неплохие?

— До этого нас, может быть, успеют подобрать.

— Может быть? Никаких «может быть», если здесь Джетро. Что вы, Айра! — И она засмеялась. К ней вновь вернулось ее поразительное самообладание, и он не мог решить, то ли она иронизирует, то ли, как он давно подозревал, действительно подчинилась неколебимой уверенности Чоуна, что им уготована какая-то иная судьба на берегу. — Джетро! — окликнула она, осторожно передвигаясь к нему. — Джетро!..

— Как ты, Джина?

— Привыкаю к обстановке.

— Это твердо, Джина.

— Что твердо?

— А что нас подберут.

— Откуда ты знаешь?

— Тут нечего знать, Джина, — сказал он очень медленно и с большим трудом. — Для нас это так. И другого ничего быть не может, Джина.

— Только ты держись, Джетро, — сказала она ласково и прижала ладонь к его лбу.

— Зачем ты это, Джина? — спросил Джетро.

— Чтобы нам всем была удача, — сказала она.

— Чего-чего? — громко осведомился Боузли. — Погладить на счастье парня по лбу? Когда я играл в бейсбол, нам удачу приносил один черномазый мальчишка: каждый раз, когда я шел отбивать, обязательно гладил его по волосам, ну и был в своей лиге первым. А мистер Чоун, он что же, такой удачливый, мисс Биксби?

— О да!

— Значит, ты отбивал лучше всех в своей лиге, Боу? — сказал Мейсон. — Расскажи своей бабушке! Ты и по мячу-то не попадешь!

— Слушай, ты, трепло! Вербовщики лучших команд мной интересовались.

— На каком месте вы играли? — спросила Джина.

— Отбивал. У меня талант от природы.

— Это сразу видно. А кто будет победителем в этом сезоне?

— «Доджерс», мисс Биксби.

— Вы когда-нибудь видели их игру?

— Нет, не приходилось.

— Вот что, Боузли, — сказала она. — Если сумеете выбраться в Нью-Йорк, я свожу вас на матч, а потом пообедаем вместе.

— Без шуток?

— Ну, так договорились?

— Погодите минутку! Как это я приеду в Нью-Йорк?

— Я вам дам мой адрес. Напишете мне и приедете. Очень будет хорошо, верно, Джетро?

И Чоун, лежавший неподвижно, словно без сознания, сказал слабым голосом:

— Ага. Деньги на дорогу мы вышлем.

— Это что же — всерьез? — спросил Боузли.

— Конечно, всерьез, — сказал Чоун, и голос его стал чуть громче, словно этот разговор прибавил ему сил.

И слушая их, он тоже вдруг ободрился.

На плотике не так уж плохо, сказал он себе. Даже отлично. Утонуть плотик не может. Вот они поднялись на пенистую волну и соскользнули в ложбину. Рука, перетянутая ремнем, налилась тяжестью и совсем онемела. Еще немного, и начнут мерзнуть ноги, если только не шевелить ими. А пока им остается бесцельно дрейфовать. Он подумал, что было бы хорошо, если бы проглянула луна или хотя бы звезды. Вместо этого зарядил дождь. Этот ровный мелкий дождик словно заставил плотик сжаться, превратил его в крохотную пылинку среди непроглядной тьмы, и некоторое время они молчали. Он, как и все остальные, кроме Чоуна, держался за веревки.

— Как нас подорвали? — спросил он наконец. — Я спал.

— Засадила рядом с машинным отделением, — сказал Боузли. — Подкралась к нам втихую. Только дали боевую тревогу, а торпеда — раз!

— А что случилось со шлюпками?

— Одна, с левого борта, стукнулась о борт, когда ее спускали, и перевернулась.

— А подлодку кто-нибудь видел?

— Вроде бы нет.

— Мы выберемся, — сказала Джина, опустив голову. — И чего только не приходится терпеть на этом свете, чтобы просто куда-то попасть. Ну, перетерпим. — И она повысила голос: — А, Джетро? Э-эй, Джетро! — словно стараясь поддержать в нем сознание и жизнь. Он приподнял плечо, потом руку. В темноте было плохо видно, но, казалось, он сжал кулак.

— Мы доберемся, Джина, — сказал он.

— Люди черт-те что делают, словно свихнутые, верно? — внезапно сказал Боузли. — Я стоял и радовался, что не прыгнул в эту скиксовавшую шлюпку, и тут вижу плотик. Ну и, прощаясь с кораблем, я вдруг почувствовал, что должен забрать с собой что-то свое, а тут, глядь, Мейсон и мисс Биксби, так я ее схватил и обвязал веревкой.

— Довольно, Боузли, — сказал он резко. — Вы среди Друзей.

Он брал на себя команду плотиком. Слабость его объяснялась потерей крови, а плечо болело оттого, что рука все больше немела из-за ремня, нарушившего кровообращение. Но голова у него была ясной.

— Если мы останемся здесь до рассвета, нас кто-нибудь заметит. Так что волноваться особенно нечего. Только нужно как-то сохранять тепло.

В темноте он не мог различить, сочится ли все еще изо рта Чоуна кровь. Только сам Чоун знал, насколько серьезны его повреждения. Но он переместился так, чтобы даже в темноте его глаза были устремлены на Джину. Возможно, он ждал, чтобы рассвело и она увидела, что его глаза устремлены на нее.

Невольно все они придвинулись ближе друг к другу, чтобы согреться, — все, кроме Чоуна, который теперь словно отдалился от них. В тишине ему послышалось, будто Мейсон молится. А сам он пытался убедить себя, что смерть ждет его не здесь. Дождь не прекращался. Ветра не было, и капли сеялись тихо, поглаживая их в темноте. Потом дождь перестал. Поднялся ветер, волны стали круче. Гребни захлестывали плотик, обдавали их влагой, и его начал бить озноб.

В тучах внезапно образовалась прореха; прямо над головой разлилось озеро черноты, а затем в это черное озеро вплыла луна, и он посмотрел вверх на ее круглый диск, серебрящий тучи вокруг. Глядя на несущиеся через луну клочья туч, он почувствовал себя лучше и вдруг поразился тому, что ночь, луна и море движутся своим извечным движением, словно не происходит ничего сколько-нибудь значительного, а ведь они — здесь, на плотике.

— Во всяком случае, нам следует вести себя разумно, — неожиданно сказала Джина, откидывая назад мокрые волосы. — Мы ведь движемся куда-то. Так почему бы и не в нужном направлении? Я уже вижу, как схожу на берег. Сначала в поезд — тук-тук-тук, — и уже в Лондоне. Потом — «Савой». Все, что душе угодно, а главное — тепло. Обед мне принесут в номер.

— Пожалуй, я загляну к вам в «Савой», — сказал Боузли. — Сводите меня куда-нибудь поужинать.

— Договорились, — сказала она.

— Мне уже теплее, — сказал он. — Валяйте дальше, дамочка.

— Мне нравилось, как вы все на меня глядели, — продолжала она, и ее светский тон никак не вязался с мокрым плотиком посреди океана.

— А, бросьте! — выпалил Боузли. — Теперь мне сразу голодно стало.