В Министерстве иностранных дел говаривали: канцлер и старший советник — две части одного целого. Для подобных утверждений имелись основания, у Горчакова и Жомини на внешнюю политику России один взгляд;
— Садитесь, дорогой Александр Генрихович. Какие известия из Порты?
— Реакция Стамбула на условия конвенции по-прежнему отрицательная.
— Рука лорда Биконсфилда[11].
— Коварство туманного Альбиона, и несть ему начала и конца. По всему, не миновать войны, как мы ни бьёмся.
Горчаков промолчал» Барон близок к истине. Но в душе канцлера всё ещё теплилась надежда на мирное решение балканского вопроса.
Если бы только Британия не подстрекала Порту...
Дипломатическая обстановка в последние годы обострилась.
Бисмарку удалось объединить Германию. Немцы добились успеха во Франко-прусской войне. Агрессивные аппетиты Германии росли, Бисмарк искал повода для нового похода на Францию. При этом он пытался заручиться согласием России. Но во внешней политике Российской империи не предусматривалось дальнейшее ослабление Франции, тем более усиление военного могущества Германии. Находясь в Берлине в 1875 году, царь и Горчаков оказали давление на Бисмарка, и тот свалил подготовку войны с Францией на фельдмаршала Мольтке и штаб.
В тот раз позиция России спасла Францию от поражения. Горчаков прекрасно понимал: Бисмарк не простит этого, он затаился, и теперь, когда обстановка на Балканах предельно обострилась, германский канцлер станет действовать во вред России. Русский министр иностранных дел оказался прав. Вспыхнувшее в 1870 году восстание в Боснии и Герцеговине привлекло внимание всей Европы. Освобождение славян от многовекового угнетения под лозунгом «защита братьев славян» Россия принимала как своё кровное дело. Однако оказание конкретной помощи восставшим наткнулось на сопротивление Австро-Венгрии. Министр иностранных дел Дьюла Андраши[12] на запрос Горчакова, согласна ли Австро-Венгрия добиваться автономии для Боснии и Герцеговины, ответил отказом. Боснийский вопрос страшил Андраши и императора Франца-Иосифа возможностью слияния Боснии, Герцеговины с Черногорией и Сербией в крупное южнославянское государство у границ Австро-Венгрии, Андраши пугали и славяне, входившие в состав Австро-Венгрии. Они также могли потребовать для себя автономии. И Андраши настаивал всего лишь на реформах для Боснии и Герцеговины.
Горчаков на встрече с Бисмарком и Андраши (они съехались в Берлине в мае 1876 года) предложил меморандум, в котором содержались гарантии по осуществлению некоторых реформ для славян, находившихся под турецким владычеством.
На тут вмешались англичане. Хищный британский лев давно уже занёс свою когтистую лапу над Балканами и Черноморским побережьем Кавказа. Биконсфилд в который раз продиктовал султану курс внешней политики. С присущей средневековой жестокостью турки подавили восстание в Боснии и Герцеговине.
Ещё не смолкли залпы и не развеялись пороховые дымы, как поднялись против турецкого ига сербы и черногорцы. В Сербию выехали русские добровольцы, Россия оказала повстанцам дипломатическую и материальную помощь. Назревали русско-турецкие и русско-австрийские конфликты, грозившие перерасти в общеевропейскую войну. Горчаков был склонен решить Дело дипломатическим путём. Вместе с тем на его запрос о том, каково будет отношение Германии к возможным осложнениям между Россией и Австро-Венгрией, Бисмарк ответил чётко: немцы поддержат Австро-Венгрию. С другой стороны, Бисмарк не скрывал, что он заинтересован в военном конфликте между Россией и Турцией...
Горчаков прикусил губу.
Мир на Балканах... Он слишком призрачный. Абдул-Хамид играет на соперничестве великих держав[13]. Ещё в Ливадии Горчаков и царь убедили английского посла лорда Лофтуса в необходимости созыва международной конференции. Александр Второй, успокаивая английское правительство, заверял Лофтуса: Россия не посягнёт на Константинополь и проливы...
В декабрьские дни 1876 года в зале Константинопольского дворца состоялась конференция послов. Завершалось обсуждение балканского вопроса. Под мерный плеск черноморской волны убаюкивающе журчали речи дипломатов. Представители великих держав сошлись на проекте автономии для Боснии, Герцеговины и Болгарии.
На заключительное заседание пригласили турецкую делегацию. Ей приготовились огласить условия конференции. Однако, совсем неожиданно, в работе конференции произошёл сбой: вмешался султан Абдул-Хамид. В окна дворца, где заседали дипломаты, донеслись залпы артиллерийского салюта. Изумлённые представители великих держав повернулись к турецкой делегации. И тогда встал министр иностранных дел Оттоманской Порты Саффет-паша, сказал торжественно: «Великий акт, который совершился в этот момент, изменил форму правления, существующую в течение шестисот лет: провозглашена конституция, которой его величество султан осчастливил свою империю. Самая полная, какую только может пожелать свободная страна, конституция провозглашает равенство…»
Граф Игнатьев, мысленно уже подготовивший отчёт в Петербург об итогах конференции, недоумённо посмотрел на представителя Англии лорда Солсбери. Гладко выбритое лицо англичанина сделалось пунцовым. Накануне, как выяснилось позже, Солсбери имел встречу с британским послом в Константинополе, и тот предупредил его, чтобы тот не смел оказывать влияние на турецкое правительство в угоду России.
Когда же министр иностранных дел Порты произнёс, что на основании дарованных конституцией реформ турецкое правительство отклоняет решения Константинопольской конференции, граф Игнатьев чертыхнулся и потребовал заставить Оттоманскую империю принять выработанные условия. Однако лорд Солсбери дипломатично поднял руки. Конференцию похоронили явно англичане.
Погрузившись в свои мысли, канцлер молчал. Жомини не нарушал его думы.
Три месяца назад по настоянию Горчакова Россия и Австро-Венгрия подписали Будапештскую конвенцию. Русский канцлер обеспечивал России нейтралитет Австро-Венгрии в случае войны с Портой. Враждебные происки Англии и совместные действия Австро-Венгрии и Германии против России побудили русское правительство принять требование Андраши на включение в Будапештскую конвенцию условия о предоставлении Австро-Венгрии выбора момента и способа занять своими войсками Боснию и Герцеговину.
Стремясь урегулировать балканский кризис мирным путём, Горчаков дал задание русскому послу в Константинополе генерал-адъютанту Игнатьеву поехать в главные европейские столицы и добиться подписания протокола, в котором подтверждались бы постановления Константинопольской конференции.
Мартовская поездка графа Игнатьева в Вену и Берлин привела к принятию Лондонского протокола. К нему прилагались две декларации. В первой говорилось: если Оттоманская империя переведёт свои войска на мирное положение и приступит к реформам относительно славян на Балканах, Россия незамедлительно проведёт переговоры о разоружении. В случае несогласия султана во второй Декларации оговаривалось считать Лондонский протокол потерявшим силу. Горчаков вернулся к беседе с Жомини.
— Вчерашнего дня я имел встречу с Михаилом Христофоровичем Рейтерном. Глубокоуважаемый министр финансов по-прежнему твёрд в убеждениях: война накладна для России, для российских сейфов.
— Его записки государю известны?
— Тревога не без основания. Военная кампания нанесёт вашей казне урон изрядный.
— Казне российской, ваше сиятельство, причиняли урон не только недруги.
— Ваша правда, — сокрушённо кивнул Горчаков. — Восемнадцать миллионов на коронацию его императорского величества ощутимо, и то тогда, когда в России множится зловредный нигилизм, возникают разные недозволенные общества, сыскиваются враги Отечества, подбивающее людей на смуту.
— С вольнодумством у нас, ваше сиятельство, есть кому бороться. А на нигилистов, кои в деревнях мужиков смущают, тюрем в России предостаточно.
